Бремя первого: как патриарх Тихон боролся против коммунистов

9 декабря 1924 года. Донской монастырь, Москва.

Деревянная дверь флигеля затрещала от мощных ударов и распахнулась настежь.

— Ну, где тут главный поп?! — в покои патриарха из ночной морозной тьмы вошли двое молодых людей, один взгляд на которых не оставлял никаких сомнений в принадлежности к криминальному миру. Красные шёлковые рубахи-косоворотки под кожаными комиссарскими куртками, кепки-восьмиклинки английского сукна — высший шик среди "фартовых воров-налётчиков". За голенищами грязных сапог торчали наборные рукояти финских ножей.

— Что вам угодно?! — выступил вперёд патриарх Тихон, напоминавший библейского героя древности: простая холщовая рубаха, в руках посох, голубые спокойные глаза, казалось, видели непрошеных гостей насквозь.

— Благословите, батюшка! — дыхнул перегаром в лицо один из налётчиков. — На компании по — ик!.. — изъятию церковных ценностей.

— Ценности давай сюда живо! — крикнул второй, от которого также разило спиртным. — И только попробуй дёрнуться, морда поповская, я тебе разом всю евхаристию набок сворочу! Ишь сколько добра народного нахапал, кровосос...

— Берите шубу на вешалке, деньги в портмоне — в кармане, — спокойно ответил патриарх. — Вам хватит. И уходите скорее — здесь довольно часто бывают милицейские патрули...

— А то что будет?! — осклабился налётчик.

Но патриарха обмануть было невозможно. Слишком уж карикатурными были грабители, которые проникли на охраняемую ОГПУ территорию в Москве. Слишком уж театрально эти ряженые изображали из себя пьяных.

Один из грабителей, внимательно посмотрев в глаза старику, вдруг вздохнул:

— Понял, значит? Что ж, прости, батюшка...

Он вытащил из кармана револьвер, но взвести курок не успел: из боковой кладовки вдруг выскочил юный келейник Яшка с кочергой в руке. Метким ударом он выбил пистолет из рук убийцы.

— Бегите, Ваше Святейшество! Я их задержу!

— Сволочь! — рявкнул второй, выхватывая пистолет.

Грянуло несколько выстрелов, и Яков упал на патриарха, обливаясь кровью.

Тотчас же улице раздался свист — кажется, пришла в себя охрана ГПУ.

— Уходим! — рванулись к выходу "грабители". — Кажется, все готовы...

Будущий патриарх — в миру Василий Иванович Белавин — родился 19 января 1865 года в деревне Клин Торопецкого уезда Псковской губернии в семье священника. И судьба младшего из трёх сыновей сельского батюшки была предрешена с самого рождения: после окончания церковно-приходской школы его отдали учиться в Торопецкое духовное училище. В 1878 году он поступил в Псковскую духовную семинарию, затем продолжил учёбу в Санкт-Петербургской духовной академии, где Василий Иванович стал не просто старостой курса, но за усердие и прилежание получил среди семинаристов прозвище Патриарх.

После окончания академии он получает место преподавателя догматики и французского языка в родной Псковской духовной семинарии, а через три года неожиданно для всех близких решает принять монашеский постриг. Его однокурсник, впоследствии протопресвитер Константин Изразцов, вспоминал: "Василий был абсолютно светским человеком, и поэтому его решение принять монашество для многих его товарищей явилось полной неожиданностью".

Так Василий стал иеромонахом Тихоном. Вскоре его карьера сделала громадный рывок: сначала он получил пост ректора в Холмской духовной семинарии, затем его рукополагают в сан епископа Люблинского. А в 1898 году его назначают уже правящим архиереем — епископом Алеутским и Аляскинским.

Пожалуй, тогда это была самая отдалённая епархия Русской православной церкви, где православных верующих можно было бы сосчитать по пальцам. Потомки русских поселенцев на Аляске постепенно забывали веру дедов, приходы пустели. Тем не менее молодой Тихон отправился в Америку с твёрдым намерением завоевать весь континент. С миссионерскими поездками он объездил весь полуостров, проповедуя христианство алеутам и эскимосам.

Причём нести свет веры коренным обитателям Америки оказалось не так-то просто. Например, эскимосы тогда просто не понимали, что такое хлеб и вино, которые в церкви используются для причастия — таких вещей просто не существовало на Крайнем Севере, не было и слов, обозначающих этих предметы. Поэтому для эскимосов данных слова перевели как "кровь оленя" и "мясо оленя" — после этого крещение пошло гораздо быстрее.

Затем отец Тихон обратил своё внимание и на юг, совершая поездки в Калифорнию и дальше — в Нью-Йорк и Чикаго. Вскоре он переводит епископскую кафедру в Сан-Франциско, а затем в Нью-Йорк. В 1900 году он получает повышение и становится архиепископом уже всей Северной Америки.

Причём в те годы в Русскую православную церковь вступали не только этнические русские, но и сами американцы. Всего же под началом архиепископа Тихона насчитывалось более 150 приходов, которые посещало почти полмиллиона американцев. Причём Тихон добился и того, что наряду с храмами в Америке появляются первые монастыри (невиданное событие для Америки), а в Миннеаполисе открываются православные семинарии, которые, правда, закроются во время Великой депрессии.

В конце концов на деятельного епископа обратили внимание и в Санкт-Петербурге, и в 1907 году Тихон становится владыкой Ярославской губернии, а в те годы именно Ярославская епархия, одна из самых богатых, считалась наиболее близкой к столичным кругам.

Более шести лет архиепископ Тихон правил Ярославской кафедрой, заслужив среди местного духовенства довольно неоднозначную репутацию "либерала": к примеру, архиепископ Тихон, в отличие от всех предшественников, запретил священнослужителям делать по три земных поклона при входе в его служебный кабинет. Также он наотрез отказался принимать подарки от настоятелей приходов, посещая с поездками вовсе не благополучные сёла и деревни, а самые глухие и отсталые районы.

Возможно, именно поэтому церковный истеблишмент решил тихой сапой избавиться от "западника" Тихона. В январе 1914 года он получает новое назначение — на Литовскую и Виленскую кафедру. Но пребывание его в Литве было недолгим: вскоре после начала Первой мировой войны он был вынужден эвакуироваться в Москву. И вот, оставшись без епархии и без должности, Тихон занялся тем, что у его лучше всего получалось — миссионерской деятельностью.

Он служил и проповедовал в больницах, в ночлежках и в самых бедных церквях на рабочих окраинах Москвы, постепенно завоевав себе статус "самого народного священника" Первопрестольной, гонимого за правду церковным начальством из Петрограда. Неудивительно, что в июне 1917 года архиепископ Тихон на первых всенародных выборах архиереев был избран митрополитом и главой Московской епархии.

В советское время о том, как большевистский переворот октября 1917 года был воспринят в Москве, писали кратко и сухо: "В Москве шли ожесточённые революционные бои". Учебники истории умалчивали о том, что в Москве целую неделю большевики сражались с юнкерами. Улицы в центре города были изрыты окопами и завалены трупами погибших.

И в тот самый момент в здании епархиального дома в Лиховом переулке проходил Поместный собор Российской православной церкви, на котором был поставлен вопрос о восстановлении патриаршества. В политические же дрязги митрополит Тихон, ставший на правах хозяина председателем собора, призвал не вмешиваться, ведь большевики представлялись в те дни каким-то временным недоразумением, "пеной революции", которая исчезнет сама собой после созыва Учредительного собрания.

Выборы проходили в два тура, и во второй тур вышли три кандидатуры: архиепископы Антоний Храповицкий (бывший архиепископ Харьковский и Ахтырский), Арсений Стадницкий (архиепископ Новгородский) и митрополит Тихон Белавин, набравший меньше всех голосов. Трёх кандидатов в патриархи называли самым умным (Антония), самым строгим (Арсения) и самым добрым (Тихона).

Второй тур состоялся 5 (18) ноября 1917 года в храме Христа Спасителя — избрание патриарха было доверено жребию. Оно вызвало бурные религиозные чувства даже у красногвардейцев, которые еще накануне зверски убивали раненых и сдающихся в плен юнкеров.

После избрания патриарха члены собора разъехались по домам на каникулы — нужно было готовиться к выборам в Учредительное собрание. Вторая же сессия собора была назначена на 20 января.

Но уже 5 января Учредительное собрание было разогнано большевиками. Далее большевики приняли ряд законов, не просто ограничивших деятельность церкви, но фактически лишивших её основных функций. И речь шла не только о Декрете о земле, посредством которого были национализированы монастырские и церковные земли, или же о Декрете о свободе совести. В декрете о передаче в ведение государственных органов записи актов регистраций рождения, браков, разводов и смертей большевики ввели предельно упрощённую процедуру разводов и расторжения церковных браков. Этим не преминули воспользоваться миллионы людей, мечтавших избавиться от постылых супругов. И по стране покатилась настоящая пандемия разводов.

Более того, власть открыто поощряла и убийства эксплуататоров, и передел господской земли. Делили наделы страшно. Мужики хватали в руки топоры и вилы, вчерашние солдаты и дезертиры, только сбежавшие домой с посыпавшегося фронта, были готовы убить любого, кто неправильно, по их понятиям, нарезал участки. И убивали. Кровь тогда лилась рекой.

И вот накануне открытия второй сессии собора патриарх выпустил послание верующим, в котором он предал анафеме всех вдохновителей массового террора.

"Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы, — писал Тихон. — То, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной — и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной. Властью, данной Нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите ещё имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной. Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение".

22 января 1918 года послание патриарха было одобрено и Поместным собором, получив высший официальный статус.

Следом патриарх в послании от 18 марта 1918 года обрушивается и на Брестский мир: "Этот мир, подписанный от имени русского народа, не приведёт к братскому сожительству народов. В нём нет залогов успокоения и примирения, в нём посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нём зародыши новых войн и зол для всего человечества".

В сентябре 1918 года большевики разгоняют и Поместный собор. Тогда патриарх обращается с новым письмом к Совнаркому.

"Вы обагрили руки русского народа его братской кровью, прикрываясь различными названиями контрибуций, реквизиций и национализации, вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабёж... Соблазнив тёмный и невежественный народ возможностью лёгкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нём сознание греха, но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния, убийство, насилие, грабёж всегда останутся тяжкими и вопиющими к небу об отмщении грехами и преступлениями".

Результатом этого послания стал первый арест патриарха Тихона 24 ноября 1918 года. Следом большевики нанесли по Церкви ещё один удар: 16 февраля 1919 года появилось постановление Наркомюста о вскрытии мощей.

Большевики верно угадали болевую точку Церкви: в народной религиозности почитание мощей является подчас гораздо более значимым явлением, чем почитание собственно Христа.

Весь XIX век либеральные оппозиционеры ставили вопрос о необходимости провести вскрытие хранилищ с мощами святых, чтобы наконец разобраться в ситуации, когда в храмах одной епархии насчитывалось сразу несколько рук Николы Угодника. Священники противились этому, опасаясь и поколебать веру, и лишиться дохода, ведь чудотворные мощи нередко собирали богатый "урожай" пожертвований от паломников. Но большевики чётко понимали: сам факт вскрытия мощей, за которым не последует карающий удар молнии с небес, будет воспринят тёмным народом как доказательство правоты большевиков: дескать, раз попы обманывали вас в этом, то обманывали и во всём остальном.

Надругательство над религиозными чувствами верующих вызвало волну антиправительственных выступлений по всей России. Например, во время вскрытия гробницы преподобного Саввы Сторожевского в Саввином Сторожевском мужском монастыре близ Звенигорода только солдаты Красной армии спасли комиссаров от народной расправы, когда жители окрестных сёл, не дожидаясь гнева небес, решили сами покарать кощунников.

В атмосфере народного бунта проходила и эксгумация останков св. Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре. В составе делегации большевиков, прибывших в Лавру, было несколько кинооператоров, но народ, вставший живым щитом на пороге храма, никогда не видевший кинокамер, принял их за пулемёты. С криками "Стреляйте, сволочи!" народ пошёл на перепуганных киношников, которых спасло только вмешательство охраны — в тот же день в Лавру прибыл полк красноармейских курсантов.

В этой обстановке, находясь практически в одиночном заключении под домашним арестом, патриарх Тихон принял решение искать компромисса с новой властью. В октябре 1919 года он публикует новое воззвание, в котором призывает паству не противиться большевикам: "Установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает Себя ни с каким определённым образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение... Мы убеждены, что никакое иноземное вмешательство, да и вообще никто и ничто, не спасёт России от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не приложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих…"

В последующие годы эти слова патриарха не раз ставились ему в упрёк. Вот, дескать, вместо того, чтобы поднять народ на борьбу с богоборческим режимом, он призвал заключить мир с большевиками, тем самым словно предопределив дальнейшие гонения... Но очевидно, что, даже призови он остаток верной паствы к вооружённому сопротивлению красным, вряд ли бы число белых армий значительно увеличилось. Да и что значит слово патриарха, если миллионы бывших христиан предпочли закону право на бесчестье, когда появилась возможность безнаказанно урвать для себя лишний кусок? Поэтому патриарх Тихон и предпочёл пойти с властью на компромисс, желая уберечь от расправы хоть малый остаток верных.

Однако к тому времени большевики, уже одержавшие победу в Гражданской войне, более ни в каких компромиссах с Церковью не нуждались.

В 1920 году выходит новое постановление Совнаркома РСФСР "О ликвидации мощей во всероссийском масштабе", в котором предписывалась их полное уничтожение. Тысячи священников, обвинённых в "шарлатанстве, фокусничестве, фальсификациях и иных уголовных деяниях", были отданы под трибунал и отправлены в концлагеря.

2 января 1922 года появляется декрет "О ликвидации церковного имущества", затем — 23 февраля 1922 года — постановление ВЦИК "Об изъятии церковных ценностей", в котором было предписано в месячный срок "изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней... и передать в органы Народного комиссариата финансов для помощи голодающим".

В ответ патриарх объявил свою кампанию по сбору средств для голодающих.

"Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, — писал патриарх, — лишь одного желая, чтобы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим...Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов".

Но патриарх не знал, что сбор помощи для голодающих был только предлогом для запуска новой репрессивной кампании, суть которой очень хорошо сформулировал Ленин в своём письме от 19 марта 1922 года. "Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления, — писал Ленин. — Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше".

На заседании Политбюро ЦК 22 марта 1922 года по предложению Ленина был принят план Троцкого по разгрому церковной организации: арест членов Священного синода и патриарха ("примерно через 10–15 дней"), печать должна была "взять бешеный тон", надлежало "приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей".

В марте начались допросы патриарха Тихона: он вызывался в ОГПУ на Лубянку, где ему дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство "требует от гражданина Белавина, как от ответственного руководителя всей иерархии, определённого и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчинённая ему иерархия".

9 мая 1922 года патриарх был официально арестован и заточен в бывших казначейских покоях Донского монастыря, превращённого в спецтюрьму ОГПУ.

Интересно, что допрашивали патриарха лучшие спецы Лубянки — начальник 6-го — "антирелигиозного" — отделения секретно-оперативного отдела ГПУ Евгений Тучков, правая рука и секретарь Емельяна Ярославского. Между прочим, тоже сын сельского священника и недоучившийся семинарист.

На "конвейере" допросов его сменял обходительный Георгий Карпов — интеллигентный выпускник Петербургской духовной академии, который со всем знанием тонкостей вопросов приступил к уничтожению церкви и своих преподавателей. Судя по многочисленным публикациям в советской прессе весной 1923 года писем от граждан, требовавших сурово покарать "людоеда" Тихона, чекисты готовились к расправе над патриархом.

Однако образцово-показательное дело сшить не получилось. За Тихона вступился нарком иностранных дел Чичерин, прекрасно понимавший, что казнь патриарха может повредить советской дипломатии, добивавшейся признания нового режима в странах Запада.

И вскоре патриарха отпустили домой — под домашний арест.

Тогда Троцкий предлагает не ликвидировать церковь, но заменить её своей — послушной и контролируемой органами ГПУ. Так был рождён проект "Красного православия", или "Обновлённой церкви", который сначала казался настоящим бредом. Но проект Троцкого был принят всерьёз. Вскоре в стране появились первые "красно-православные" церкви, где звёзды большевиков почитались наравне с христианским крестом, а рядом с иконами висели портреты Ленина и Троцкого. Главой же "обновленцев" был назначен петроградский протоиерей Александр Введенский, который начал активную кампанию по переманиванию духовенства в свои ряды, обещая за переход гарантии неприкосновенности от чекистов.

Власти поддерживали Введенского: в апреле 1923 года была опубликована инструкция, согласно которой не зарегистрировавшиеся у нового "красного патриарха" приходы будут закрыты. Более того, надавив через наркома Чичерина на правительство Ататюрка, чекисты добились того, что турки надавили на патриарха Константинопольского, вынудив того признать "обновленцев".

Что мог противопоставить этому патриарх Тихон?

Он демонстративно поселился в маленьком одноэтажном флигеле у самой стены внутри Донского монастыря, показывая, что его свобода весьма условна. На дверь кельи он повесил объявление: "По вопросам контрреволюции не обращаться". А в июне 1923 года он пишет новое послание: "Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что Я советской власти не враг".

Большевики торжествовали: им удалось сломать самого патриарха! Они и не заметили, как смирение Тихона ударило по проекту "Красного православия" — тысячи священников убедились, что для спасения жизни уже не нужно бить земные поклоны портрету Троцкого.

И священники пошли назад. В числе вернувшихся был и Сергий Страгородский — будущий патриарх и однокурсник Тихона по учёбе в академии.

Тогда власти решили просто избавиться от патриарха, списав всё на неизвестных уголовников. В декабре 1924 года неизвестные ворвались в покои и попытались убить Тихона. Но его закрыл своим телом келейник Яков Полозов.

Власти заявили, что они ничего не знают, что это была попытка ограбления, хотя, конечно, в Донском монастыре чекисты ОГПУ всё держали под полным "колпаком". После покушения патриарх просто слёг. Его отправили на лечение в частную клинику Бакуниных.

Врач Эмилия Бакунина, наблюдавшая его в последние дни жизни, вспоминает, что в это время он много читал: Тургенева, Гончарова и "Письма Победоносцева". В то же время он каждый день принимал посетителей — верующие со всей Москвы шли в клинику, чтобы выразить патриарху поддержку.

— Мы не знали, как патриарха кормят, и, кто мог, старался что-нибудь привезти ему: годы в стране были нелёгкие, после Гражданской войны, революции и разрухи, начинался, должно быть, НЭП. Потому я раздобыла где-то 400 грамм сахарного песку, — вспоминала Анастасия Цветаева, младшая сестра Марины Цветаевой.

Патриарх скончался 7 апреля 1925 года от сердечной недостаточности — впрочем, существует версия о том, что его отравили. За несколько часов до смерти он произнёс:

— Теперь я усну… крепко и надолго. Ночь будет длинная, тёмная-тёмная.

Тело патриарха выставили в Донском монастыре. В день похорон все близлежащие улицы были заполнены людьми. Однако советские газеты преподнесли всё иначе: в маленькой заметке по поводу смерти предстоятеля было сказано: "Рабочих и крестьян среди немногочисленной публики, которая пришла на похороны, не наблюдалось".

В 1989 году на Архиерейском соборе в Москве патриарх Тихон был причислен к лику святых, вместе с ним был канонизирован и патриарх Иов — первый русский патриарх, избранный в 1589 году.