Ветеран "Альфы" Филатов: Торшин всегда ставил жизнь спецназовцев во главу угла

А. ФИЛАТОВ: Я бы его назвал старшим братом, но у меня есть старший брат, поэтому не хотел писать, что от меня ушёл старший брат. На самом деле так и есть. Мне посчастливилось служить под началом этого человека и посчастливилось дружить с этим человеком. Последние 20 лет мы шли бок о бок с ним, были вместе в радости, вместе были в каких-то тяжёлых ситуациях. Часто советовались друг с другом, помогали друг другу советом и делом. Мы жили большой семьёй. Это легенда спецназа. Вам, наверное, любой скажет, что, несмотря на то что Юрий Торшин был противоречивый человек, его жизнь состояла не только из взлётов, но и из падений, — это всё равно легендарная личность, человек с большой буквы, настоящий российский офицер, никогда не прятавшийся ни за чьими спинами, никогда не подставлявший других под раздачу.

Он первый входил в боевую ситуацию. Знаете, чем он запомнился всем офицерам, кто служил под его началом? Буквально в первые часы, когда наше сообщество обнесла весть, что его больше нет, мне звонили многие, кто служил под его началом, и говорили, мол, знаешь, скажи, что мы ему благодарны за то, что он сохранил нам жизнь. Это человек, который в первую очередь ставил жизнь солдат, а мы, офицеры, выполняли роль солдат. В первую очередь, Торшин ставил именно наши жизни во главу угла. Я вам могу сказать, что это единственный отдел в Беслане, когда погибли 10 офицеров спецназа, который не потерял ни одного офицера и полностью выполнил боевую задачу. Юрий Николаевич был нашим отцом.

ЛАЙФ: Скажите, каких качеств, каких волевых решений во время, в частности, штурма Норд-Оста стоило это конкретно Торшину? Насколько ему надо было собраться и как нужно было технично всё это реализовать?

А. Ф.: По Норд-Осту мы вспоминаем один и тот же случай. Это одна из самых героических операций спецназа, и не по результатам, не по действиям спецназа, а по тому, что заранее было известно, что вероятность подрыва здания очень велика — более 50%. При таком исходе порядка 80% личного состава должны были погибнуть. Торшин всё это знал и доводил до личного состава. Офицерам запомнилось, как он сказал: "Ну что, сынки, я не буду ни на кого злиться, но выйдите из строя те, кто считают, что не готовы сегодня идти в бой по каким-либо причинам, недомогание у вас, нет боевого настроя, уверенности, в семье что-то не так". Уверенность очень важна, от надёжного плеча товарища зависит выполнение боевой задачи. У всех тряслись поджилки, но никто не вышел. И Торшин сказал: "Ну что, покойнички? В бой!"

Он шёл первый и за собой вёл личным примером весь личный состав. Так было с первого до последнего дня его службы. Он не представлял себя вне службы. Был момент, я разговаривал с его женой, это было в 2005 году, было много командировок в Кавказский регион. Торшин не пропускал ни одной, хотя была возможность замениться на заместителя. Он не мог отпустить своих ребят без своего начала. С Валентиной Николаевной, его женой, мы говорили, и она сказала, мол, Торшин не видит своё место в мирной жизни, он ищет смерти на войне. Вы знаете, ситуация оказалась, что, уже выйдя в запас, он всё-таки оказался в зоне боевых действий уже на гражданской службе и нашёл смерть именно в том регионе, куда десятки раз летал со своими офицерами, со своими бойцами, выполнял множество боевых задач, о которых пока что и говорить много нельзя.

ЛАЙФ: А школа в Беслане тоже ситуация, когда смерть прошла совсем рядом. Там-то как, ведь дети, даже не о взрослых людях речь. Насколько мужикам, отцам, и Торшину в частности, было морально тяжело провести этот штурм?

А. Ф.: Я всегда говорю, что это был не столько штурм, сколько операция по спасению. К сожалению, произошёл самоподрыв устройства в спортзале. Офицерам, в том числе нашему отделу, пришлось с колёс заходить в этот бой, причём не по команде "Штурм!", а под шквалом огня. Главная задача была — прежде всего, спонтанно выходящих заложников защитить своей грудью. Были десятки случаев, за что жители Беслана до сих пор помнят, чтят и уважают наших офицеров. Они закрывали своими спинами и своей грудью солдат, а потом просто зачищали это здание. Работать приходилось по живым трупам. Мы видели, что произошло: 334 погибших. Это практически кровавое месиво, в котором приходилось работать нашим офицерам.  

Хотя наш отдел, которым он руководил последние годы, не обошла смерть. К сожалению, были ребята, которые погибли, но, извините, это война, на которой, в общем-то, мы не только побеждаем, но и погибаем.

ЛАЙФ: Алексей Алексеевич, вы говорите, Торшин погиб в мирное время, но у него была своя война с дорогой, он пытался объехать упавший мотоцикл. Он летел на "харлее", пытался вырулить, уйти от судьбы. Насколько он любил экстрим вообще?

А. Ф.: Черта любого настоящего спецназовца — он всегда ищет экстремальные ситуации. Он поэтому и оказывается в спецназе, потому что он привык жить в экстриме. Это его нормальное состояние. Вы представьте: человек, прошедший и Крым, и Рим, и чёрт знает что, человек 58 лет, гоняющий на спортивном байке. Я вам честно скажу, я тоже ездил на мотоцикле, я Торшину сотни раз говорил не рисковать так. Он же на работу приезжал на спортивном байке! Я ему говорил, мол, успокойтесь, вы уже отец троих детей и дед, успокойтесь, давайте на автомобиле ездить. Человек горел, он был из такой ткани сделан. Он не мог сидеть на месте. Несколько лет прозябания на пенсии в запасе — я видел, что с человеком творится. Ему нужна работа. Это человек дела, он не мог быть пенсионером, сидеть на берегу пруда и ловить рыбку или нянчиться с внуками. Это человек, который рождён воевать, рождён ставить боевые задачи и их выполнять.