Корсары Аллаха: Как берберские пираты наводили ужас на европейцев

Морские пираты обычно ассоциируются с Карибским морем. Английские, французские и голландские корсары, нападающие на испанские корабли с серебром из Вест-Индии, простецкие бандиты на барках и адмиралы королевской службы, возглавляющие целые флоты… Между тем практически в то же самое время моря бороздили не менее свирепые и удачливые морские разбойники — берберские пираты.

До конца XV века мусульманское пиратство не было проблемой для христианских государств севера Средиземноморья. Конечно, какие-то разбойники ходили по морю, но явление не выходило за рамки обычной уголовщины, пусть и на воде. Однако постепенно всё изменилось. С востока подступила быстро расширяющая зону влияния Османская империя. Оттоманы обладали очень эффективной для своего времени государственной машиной и мощной армией, поэтому могли наступать буквально на все стороны света. Турки быстро брали под контроль и мусульманские государства Магриба, и христианскую Юго-Восточную Европу. Они изгнали с Родоса рыцарский орден госпитальеров (его штаб-квартира переместилась на Мальту) и быстро приобретали всё новые и новые гавани на Средиземном море.

В это же самое время на западных берегах Срединного моря шёл противоположный процесс. Испания завершала реконкисту — отвоевание Пиренейского полуострова у сарацин. Активная миссионерская политика и дискриминация оставшихся в стране мусульман привели к тому, что толпы мавров бежали через пролив на африканское побережье. Конечно, это не был единомоментный процесс.

Мусульманские княжества на Пиренеях подчинялись постепенно и на разных условиях. Если, например, в Наварре к мусульманам относились весьма терпимо, то в Валенсии местные правители относились к иноверцам значительно жёстче. Конечно, как часто бывает в затяжных конфликтах, когда стороны не только воюют, но и живут рядом, происходила некая диффузия. Подобно тому, как многие русские дворянские роды происходили из татарской служилой аристократии, в Испании хватало идальго мусульманского происхождения.

Однако частные случаи частными случаями, а в целом мусульмане постепенно выдавливались из Испании, а законы в их отношении ужесточались. Весь XVI век мусульман по всей Испании постепенно крестили, с большей или меньшей степенью насилия. "Прагматические эдикты" последовательно запрещали использование арабского языка, мусульманских имён, обычаев. Пиренейские мусульмане — мудехары — частью крестились, но многие предпочитали переплыть море и осесть в Магрибе, мусульманской Африке. Легко представить, какие чувства эти эмигранты испытывали по отношению к Испании и вообще к христианам.

Между тем единоверцы в Африке встречали новоприбывших далеко не всегда тепло. Новая родина была небогата, а беглецы редко когда могли сохранить богатство. Однако мавры из приморских областей Испании знали побережье, часто имели навыки мореплавания. К тому же в Испании оставались мориски-новообращённые, и далеко не всегда контакты с ними окончательно разрывались. Словом, появление массового пиратства в Магрибе было делом почти предрешённым.

Однако испанцы вовсе не собирались останавливаться на собственных берегах. В Северной Африке одна за другой росли испанские крепости. Мерс-аль-Кебир в современном Алжире, Триполи, Мелилья — европейцы уверенно проникали на новый континент. Однако теперь в Северной Африке радикально изменилась обстановка. Имелся горючий материал — беженцы из Испании, среди которых было достаточно моряков.

Имелась роскошная акватория — Средиземное море, тогда, как и сейчас, исключительно оживлённая торговая зона. И наконец, теперь имелись покровители — надвигающаяся с востока Османская держава. Если бы речь шла о простом разбое, пиратские гнёзда не смогли бы как следует развиться, но помощь крупного государства, предоставляющего свой рынок для сбыта награбленного и прикрытие от карательных экспедиций, позволяла корсарам потрясти моря. Набеги на прибрежные города и торговые пути начались — и быстро приобретали размах.

Однако пиратские набеги быстро становятся взаимными. Христиане ничуть не хуже мусульман умеют править галерами, и вскоре Средиземное море начинает кипеть от вёсел корсарских галер. Не остаются в стороне даже мальтийские рыцари: в конце концов, война с врагами Христовой веры отлично сочетается с опустошением вражеских кошельков, а война, торговля и пиратство — три вида сущности одной.

К началу XVI века всё было готово для появления великих пиратов, дело осталось за малым — дождаться их появления. Таланты корсаров обнаружили двое людей, которые едва ли могли вообразить, какая карьера их ждёт. Итак, на сцене два брата — Арудж и Хайраддин. Их отец по имени Якуб (смутного происхождения, то ли турок, то ли албанец) когда-то прошёл несколько походов солдатом, был крепким, но не выделявшимся из общего ряда служакой.

Он участвовал в покорении острова Лесбос и в награду получил небольшой надел там же, а позднее женился на гречанке Катерине, вдове православного священника. Крестьянином Якуб-ага оставался недолго, он сумел сколотить скромное состояние на торговле, и его четверо сыновей с детства были знакомы с морем и судовождением. Однако продолжить отцовское дело Аруджу и Хайраддину не светило: небольшое отцовское судно неизбежно отходило их старшему брату. Арудж в 16 лет завербовался на пиратскую галеру.

Полугрек Арудж не сильно выделялся из общего ряда османских корсаров. Исторически наиболее "мореходные" нации турецкого государства — это как раз балканцы. Турецкая и мусульманская в основе своей Османская империя в действительности была весьма космополитичным образованием. Сменившие веру христиане или их потомки составляли огромный процент чиновников, полководцев, аристократов. Даже список великих визирей империи пестрит именами греков, сербов, албанцев, хорватов, армян.

Особой приметой Аруджа стала его рыжая борода, откуда и пошло его прозвище Барбаросса (впоследствии его "унаследовал" Хайраддин). Однако вскоре он продемонстрировал выходящие из ряда вон навыки лидера и бойца. В первые годы пиратской карьеры он попал в плен, но вскоре убежал, а около двадцати лет решился на авантюру. Он поднял мятеж, захватил собственное судно и отправился в Тунис. Там он нанялся на службу местному князьку: возможность использовать порт в обмен на пятую часть добычи. Тот согласился, тем более что сбывать награбленное пираты всё равно стали бы там же.

1504 год. На борту папской галеры, идущей из Генуи, обнаруживают небольшой галиот, идущий навстречу. Христиане решили, что сейчас с борта начнут выпрашивать милостыню, провиант, воду…

Внезапно на палубу "итальянца" обрушивается град стрел и пуль. Многие люди убиты или ранены прежде, чем смогли понять, что произошло, а на борт уже лезут захватчики. К моменту, когда подошла вторая папская галера, всё уже было кончено. Арудж и его бойцы переоделись в одежду убитых, так что вторая галера была захвачена столь же внезапным абордажем.

В Европе налёт Аруджа вызвал тревогу, но куда больший взрыв эмоций произошёл в Тунисе. Какой-то там галиот во главе с никому не известным бандитом захватывает две военные галеры! Арудж за один день стал знаменит, на него равнялись теперь все капитаны Магриба.

Затем нападения посыпались как из шкатулки Пандоры. Реакция испанцев скора и естественна — выжечь осиное гнездо! Проще сказать, чем сделать: испанцы берут какие-то укрепления берберов на берегах, серией прекрасно спланированных атак захватывают и грабят Оран… и обнаруживают, что стреляли по воробьям из пушек. Испанская пехота великолепна, но пираты не так глупы, чтобы с ней сражаться. Африканский берег велик, удобных гаваней много. Алжир сдаётся, Триполи в огне — но что толку? Вдоль берега разворачивается партизанская война на суше и море. Аруджу не всегда сопутствует успех: в одном из боёв он теряет руку.

К тому моменту скопленное им состояние позволяет ему заменить утраченную конечность серебряным протезом с множеством подвижных деталей. Здесь проявляют себя его братья: один, Исхак, гибнет в бою, зато другому, Хайраддину, сопутствует удача. Пока младший брат просто помощник Аруджа, его звёздный час придёт позже. В один прекрасный момент Арудж понял, что может претендовать на большее: вместе со сторонниками он удавил алжирского правителя, вырезал недовольных и возглавил город. Однако жестокость и своеволие пиратского вожака создали ему множество врагов уже внутри Магриба. Во время осады занятого испанцами Орана он был предан местным князьком, отрезан испанцами и убит в стычке. Голову пирата отправили в Испанию, но на место убитого тут же заступил новый лидер: Хайраддин Барбаросса.

Испанцы теряли инициативу, распыляя усилия. Хайраддин сумел стабилизировать своё положение в Алжире, а затем начал опустошительные рейды по побережьям Европы.

Победы Хайраддина вдохновили турок. Пират стал капудан-пашой султанского флота, отныне он не разбойник, но адмирал. Хайраддину эта перемена положения давала новый статус. Султан получал флот, отличных моряков и новые владения. Набеги становятся уже крупными походами, в которых принимают участие десятки, иногда сотни галер.

Между тем европейские государи перед лицом турецкой угрозы демонстрировали не больше единения, чем русские князья перед нашествием монголов. Османские военные и пиратские эскадры были фактором политики, который можно было использовать в борьбе друг с другом. Французские короли, например, были совершенно не против берберских пиратов, когда те вредили Священной Римской империи. Турки, бывало, нанимали корабли итальянских государств для перевозки своих десантов.

А в 1543 году произошло одно из самых поразительных событий эпохи: пиратский флот Хайраддина Барбароссы зимовал в Тулоне по договору с французским правительством. Тулон был в приказном порядке почти очищен от населения (остаться разрешили только части мужчин для охраны имущества и обслуживания зимующего флота), собор временно переделали в мечеть, тридцатитысячное турецкое войско расположилось в городе, кормясь за счёт местных ресурсов, ремонт кораблей также вёлся на средства французской казны.

Такое противоестественное сотрудничество имело вполне разумное объяснение: турки помогли французам завладеть Ниццей и тревожили рейдами побережья Испании и Италии. В качестве завершающего штриха договор с турками заключил король Франциск I, прославившийся своим рыцарским и христианским идеализмом. Однако прагматические соображения, как видим, превалировали. Следует помнить, конечно, что это разовый эпизод, неприятно изумивший Европу, а не повседневная практика, однако Тулон просто явил обычную для мировой истории коллизию: соображения политики могут загнать в одну упряжку самых удивительных партнёров, а риторика и практика — разные вещи.

Хайраддин стал наиболее удачливым и знаменитым вожаком берберских пиратов, последние годы он провёл в Стамбуле, проживая скопленные богатства, а похоронен был в мечети, которую сам и воздвиг. Однако его смерть не означала заката пиратства.

Турки, освоившись в Средиземном море, предприняли попытку захватить Мальту. Эпическая осада завершилась полной катастрофой султанского флота, а в 1571 году Турция потерпела сокрушительное пораждение в битве в заливе Лепанто, где соединили свои силы Священная Римская империя, Испания, Мальтийский орден, Венеция и множество других итальянских государств. Между тем грандиозная победа оказалась лишь одним эпизодом великого противостояния. А капитанов первого поколения сменили совершенно своеобразные персонажи.

Новая волна берберских лидеров имела изумительную особенность. В огромной степени её составляли… европейцы. Английские, голландские, итальянские капитаны перебирались в Африку, принимали ислам (иногда они не делали даже этого) и поступали на местную службу. Для этих атаманов вопросы веры не имели особого значения, а золото одинаково звенело на всех берегах. Симон де Дансер, Пиничинини, Джек Уорд — допингом для приугасшего было пиратства стали те, кто в других условиях могли быть врагами Полумесяца.

Они принесли в Магриб последние достижения мореходного искусства и взяли промысел в свои руки. Теперь пираты получили в управление не только галеры, но и крупные корабли, на которых можно было разбойничать даже в океане. На пике возможностей пираты из Магриба доходили даже до Исландии! Экономика морского разбоя была отлажена за десятилетия и работала как часы. 60–80 раз в год в Алжир приходили корабли или целые эскадры с добычей. XVII век — время расцвета работорговли.

По африканскому побережью в каждый момент времени было распределено несколько десятков тысяч пленников. После захвата кораблей экипаж и пассажиры тщательно обыскивались. По приходе в порт учинялся досмотр. Специалистов-моряков отбирали первыми: их участь была наименее горестной. Пушкари, штурманы, шкиперы могли сделать карьеру уже на новом месте. Остальному живому товару приходилось труднее. Красивые женщины, девушки и мальчики отправлялись прямиком в гаремы.

Ремесленники, врачи, грамотные люди, шире говоря специалисты, также ценились: их талантам быстро находилось применение на месте — в неволе. Всех пленников допрашивали на предмет материальных возможностей и жестоко избивали, если подозревали, что раб лжёт. Богатая одежда, ухоженная кожа, изящные руки — то, что раньше было предметом гордости и символом статуса, легко становилось проклятием. Крепкие мужчины без особых талантов оказывались в худшем положении: их ждали галеры.

Султанский флот и пиратские корабли нуждались в огромном количестве гребцов. Там, скудно питаясь и получая удары бичом от надсмотрщика, "моясь" в волнах и дождевой воде, галерники обычно умирали в течение нескольких лет. Рабы на султанские галеры попадали со всей Европы. Шанс выжить получали отчаянные люди, готовые на побег, либо те счастливчики, чьи галеры оказывались взяты на абордаж христианскими корсарами и уцелели. В этом случае уже мусульмане оказывались на вёслах, а раскованные рабы получали свободу.

Кстати, в историю турецкого галерного флота своеобразным образом вошли наши соотечественники. Русские (а также подданные Речи Посполитой, главным образом украинцы) регулярно поднимали бунты или пытались убежать в индивидуальном порядке. Например, голландский купец Ян Стрейс описывал замечательную историю:

"Шесть недель просидел я на галере не без тяжких наказаний плетью от надсмотрщика, который угощал ею мою голую шкуру. Мой товарищ, русский, часто уговаривал меня бежать, к чему у меня было желание, но путь никогда не был свободен, и что-нибудь всё время стояло на дороге. Кроме того, венецианская армия находилась на расстоянии двух часов от нас, и берег бдительно охранялся турками. Этот русский уже несколько раз пытался бежать; но его каждый раз настигали, вследствие чего он потерял уже уши и нос. Это нагнало на меня страх, однако он придал мне бодрости следующими словами: "Что же, ты предпочитаешь навсегда остаться в дураках, чем отважиться потерять что-нибудь ради свободы? И если случится так, что нас сразу поймают, то вся вина падёт на меня, а ты отделаешься ударами по пяткам; что же касается меня, то они поклялись, что сожгут меня в случае нового побега; но я скорее умру, чем позволю этим чёртовым собакам мучить и пытать меня". Русский, который научился всем уловкам, задолго до того побывал в Константинополе, купил там напильник и зашил его в свою куртку. Он всегда имел при себе кремень и восковую свечу, чтобы можно было на случай нужды работать в любое время, даже ночью. Однажды в четыре часа после обеда нас, рабов, отпустили взять воды в наши сосуды. Когда мы вышли на берег, то отошли немного вглубь, ещё прикованные друг к другу. Мы зашли в покинутую хижину, и так как наступила ночь, то мой товарищ высек огонь, зажёг восковую свечу и начал пилить, пока не разъединил нас, после чего мы обратились в бегство. Ночь весьма благоприятствовала нам, ибо было темно и нам удалось незамеченными добраться до берега за час до рассвета. Там мы увидели множество палаток. Сильный дождь согнал часовых с их постов, и мы прошли среди них, прежде чем кто-нибудь заметил это. Но, когда мы поплыли и зашевелились в воде, они нас открыли и выпустили нам вслед множество стрел, так как благодаря сильному дождю не могли употребить в дело огнестрельное оружие. Стрелы ложились совсем рядом, а одна из них даже попала московиту в задницу, но он продолжал плыть. Бедняга должен был проплыть со своим острым хвостом без перьев ещё две мили, прежде чем мы добрались до венецианского флота. Московит скоро вылечился, и мы благодарили бога за счастье, что избавились от тех бешеных псов".

В другой раз целая толпа из 250 рабов под командой некоего Ивана Семёнова устроила бунт и захватила собственную галеру со всяческим товаром, которую предприимчивые невольники угнали в Мессину. Сохранилась челобитная царю Михаилу Фёдоровичу, где Семёнов описывает свои приключения. Были, разумеется, восстания рабов и других наций, однако, что интересно, восточные славяне пользовались устойчивой репутацией проблемных невольников. Тем не менее стремление к свободе заложено в людях любого народа. Например, Мигель де Сервантес много раз убегал из плена, подвергался пыткам за эти усилия, но не оставлял стремления получить свободу, пока его не выкупили.

На Майорке сложилась своя практика — организация побегов за умеренную плату. Вообще беглецов, если их ловили, старались не убивать (мёртвый пленник уже точно не принесёт ни одной монеты), но когда всё-таки до этого доходило, казни оказывались самыми зверскими, от простецкого сажания на кол до использования в качестве мишени при тренировках в стрельбе или прокатывания в бочке с вбитыми внутрь гвоздями.

Сложилась целая инфраструктура выкупа и переправки пленников на родину. В Тунис, Алжир, более мелкие города регулярно прибывали монахи специально учреждённых орденов с собранными деньгами для выкупа христиан. Сбором средств занимались также торговые организации, иногда их централизованно выделяли власти. Так, английский дипломат Эдмунд Кассон как-то выкупил более 200 соотечественников в среднем по 40 фунтов.

Отношение к рабам было разным. Были, разумеется, хозяева-садисты, были галеры, где гуманность не ночевала, но были и вполне нормальные люди, позволявшие невольникам, например, зарабатывать, чтобы выкупить себя за известную сумму. Иной раз раб становился почти членом семьи хозяина. Но это, увы, было, конечно, исключением.

Европейские правители долго не могли объединить усилия для борьбы против пиратов. Внутренние дрязги, международные войны — в Европе хватало бед и помимо берберов. Не то чтобы никто не осознавал опасности магрибских корсаров, но усилиям европейцев стабильно не хватало системности.

Однократное разорение Туниса или Алжира не приносило никаких результатов. К тому же Испания, наиболее прямолинейно и жёстко боровшаяся против пиратов, с середины XVII века переживала упадок, и пушки католической державы больше не представляли прежней угрозы. Англия и Голландия находились далеко. Ко всему прочему, как только на рейде Алжира появлялся европейский флот, рабов этой нации тут же приматывали к пушкам и вели огонь на глазах команд. Омерзительно, но одним из адептов такой практики был некий Мецоморто, судя по фамилии, очередной ренегат. Этот тип среди прочего выстрелил по французскому флоту из пушки французским же консулом. Французы разрушили город, но предсказуемо так и не искоренили пиратство.

Ничто, однако, не вечно. Галеры в европейских флотах сменялись тяжёлыми многопушечными кораблями, антипиратские экспедиции всё же постепенно вели к упадку "бизнеса". К тому же Северная Африка получила некое место в европейской экономике за счёт торговли. Легальному ведению дел сильно мешали пиратские экспедиции, а мирные торговые отношения становились чем дальше, тем более выгодными.

Европа опутывала мир торговыми путями, издержки торговли падали (а пиратства, напротив, росли), и правители Северной Африки медленно включались в этот процесс. Тем не менее доброе слово постоянно перемежалось с применением пистолета. Конец XVIII века отметился целой серией походов против Алжира. Количество нападений постепенно падало, хотя в начале XIX века берберы всё ещё представляли угрозу, они захватывали даже корабли США и Российской империи. Только покорение Алжира Францией уже в 1830-е годы окончательно прекратило набеги.

Магрибское пиратство оказалось далеко не самым приятным эпизодом европейской истории. 300 лет бандиты тиранили Средиземное море, причём часто — почти безнаказанно. Как показала практика, лишь скоординированные организованные усилия многих стран способны положить конец подобным явлениям. Всегда существует соблазн натравить разбойников на соседа, однако в перспективе от таких решений проигрывают все. Пример борьбы против пиратов Северной Африки может в некоторых отношениях послужить уроком уже современным правителям.