"Ельцин дал нам свободу!" vs "А потом мы поняли, что нас обманули"

Сегодня, 23 апреля, исполняется десять лет, как умер Ельцин. Для нынешних 18-летних он — это уже история, в которой они сознательно не жили. А значит — время штампов. Лайф расспросил вчерашних школьников — студентов-первокурсников Екатеринбурга — о Борисе Николаевиче. И вычленил пять самых распространённых утверждений, романтизирующих эпоху "лихих 90-х". С этими тезисами корреспондент отправился на родину Ельцина — в деревню Бутку, где в беседе с 76-летним братом президента Станиславом Глебовым проверил, насколько верны эти представления молодёжи.

Тезис 1. Ельцин на танке — прямо как Че Гевара, он клёвый

Нам, молодым, хочется, чтобы политик был сильным и мощным, чтобы харизма ослепляла, чтобы лидер — как рок-звезда. Поэтому образ молодого Ельцина на танке после путча очень импонирует. Запоминается. Вот он какой — первый президент.  В такой чуть ли не чегеваровский образ легко, а главное — приятно верить. С этого и начинается наш разговор. 

— Согласитесь, Ельцин несмотря ни на что, говоря по-нашему, клёвый.

— Клёвый? Клёвый, значит… — Станислав Фёдорович катает это слово точно ягоду, которая оказалась подгнившей. — Знаете, я как-то был в Екатеринбурге. Тогда ещё в УрГУ.  И так получилось, что я услышал, как журналистка берёт интервью. Эта девушка, оценивая не помню уже что, сказала это слово — "клёво". Я тогда встрял. Говорю: "Извините, но неужели в русском языке нет другого более звучного, понятного и яркого синонима?" Она на меня посмотрела и спрашивает: "А вы, что ли, филолог?" Ответил ей тогда: "Я не филолог! Я — мужик!" 

Станислав Фёдорович смеётся. Понятно, что он неконфликтный и рад свести разговор к шутке.

Тезис 2. Ельцин вошёл в историю как великий политик

Я подхожу к дому Станислава Фёдоровича, чтобы поближе рассмотреть молодые кедры, растущие под окнами. Внимательно смотрю под ноги. Тротуаров в деревне Бутке почти нет, а для моих дышащих сверхлёгких (и сверхдорогих!) кроссовок для марафонского бега любая лепёшка навоза — катастрофа. А вот Станислав Фёдорович расслаблен. Его ноги в шерстяных носках обуты в чёрные пластиковые сланцы. Продолжаю разговор, помня о чистоте речи — пунктике моего собеседника.

— Хорошо, —  говорю.  — Но ведь стоит признать, что Ельцин велик? От слова — величина. С этим же не поспоришь? Это факт. Первый президент опять же….

— Велик? Ну да. Конечно, — Станислав Фёдорович явно против восхваления своего именитого брата. От эмоций он не может стоять на одном месте, а начинает ходить, точно лектор у классной доски — вперёд-назад, вперёд-назад, — Памятник в Екатеринбурге ему поставили. Центр простроили. Целый университет его именем назвали. А вот я — не хочу. Если бы кто пивную открыл и назвал именем Бориса, вот это дело. У нас в деревне тоже есть улица Ельцина. Но вот что интересно. Раньше это была улица Карла Маркса. Оцените масштаб — мыслитель, теоретик, философ! А потом переименовали в Ельцина. В того, благодаря которому в Россию пришёл разврат, развал и грязь. Зачем? Я был против. А одна женщина, как помню, какой-то депутат, здорово Ельцина восхваляла. Только вот я хорошо помню, как она же была самой ярой коммунисткой. И каждый май бегала по деревне, крича: "Ленин с нами! Ленин с нами!". Идолы кругом. Идолы. Вот что я вам скажу. И у вас тоже в голове — идолы.

— Идолы или нет, но как же историческая память? — возражаю я. У вас ведь есть музей. Давайте съездим?

— Идём. Только потом, чур, я вам ещё кое-что покажу. Для понимания исторической памяти.

Тезис 3. Следы "лихих 90-х" уже не видны. А так ли было страшно?

Мы едем на другой конец деревни, расположенный на противоположном берегу реки. Местный краеведческий музей, в котором отвели место и Ельцину, располагается в одном из кабинетов местной школы. Той самой, которую строил ещё отец Ельцина — Николай Игнатьевич. По дороге туда на наших глазах рушится ещё один — "столично-хипстерский" — стереотип: Бутка не выглядит умирающей. На улицах автомобили, как отечественные, так и иномарки, а подростки гоняют на велосипедах. Брошенных домов-развалюх не видать. А сама средняя школа отремонтирована ничем не хуже районных, что в Екатеринбурге.  

— Ну, удачи, а я вас тут подожду, — говорит Станислав Фёдорович и присаживается на скамье у входа.

Меня встречает хранительница музея, учитель истории Елена Труфанова.

— У нас Борису Николаевичу посвящён только один стенд. Пара фотографий и книга с его автографом. А ещё бюст, который подарили студенты архитектурной академии, — показывает Елена Викторовна. — Своим земляком мы гордимся.

— А что он дал? Вот молодые сейчас верят, что он дал нам всем свободу.

— Я не философ и не политик, — говорит учительница.— Когда дети задают этот вопрос, я отвечаю на конкретных примерах. Фонд Ельцина нам купил компьютеры для класса — и это в 1992 году. Помогал с лыжами. Купил школьный автобус в то время, когда ещё не было федеральной программы, по которой давали технику в школы. А также по поручению Ельцина нам дороги заасфальтировали.

Вот и вся официальная история прошлого: пара фотографий и книга. О том как пережила Бутка "лихие 90-е", в школьном музее нет информации. Да и, как оказалось, незачем. Это в Екатеринбурге 18-летним сложно ощутить, что было четверть века назад. В мегаполисе у нас — движуха, зарплаты. А в Бутке закончил школу, вышел на улицу и думаешь: куда податься, где заработать. Не поменялось ничего. Деревенские жители живут в иллюстрации "из 90-х". Хотя есть разница: если ты бюджетник, то зарплату тебе будут платить регулярно. А если нет — то езжай, ищи счастья на севере, в Тюмени и Екатеринбурге. Многие так и поступают.

Тезис 4. Ельцин перевёл страну на рыночные рельсы, благодаря чему у нас сейчас изобилие товаров

— Ну как, что вам рассказали? Должно быть, всё одно и тоже: Ельцин подписал книгу, подарил школе лыжи… Так? — иронично спрашивает в машине Станислав Фёдорович, когда мы едем по его совету посмотреть на ДК, которой строил отец первого президента.

— Точно так. А ещё рассказали про дороги, которые при Ельцине заасфальтировали, — отвечаю.

— Ха! Заасфальтировали. А дренажную систему не провели. И грунтовые воды стали подтапливать округу. Пришлось вдоль каждой улицы канавы прорывать, — ворчливо замечает Станислав Фёдорович.

Обнуляю знания до положения  "я — городской гуляка, мне 18", сворачиваю на тему Бориса Ельцина и выдаю заученный стереотип:

— Вот сейчас у людей есть машины, хорошая одежда. В магазинах можно купить всё что хочешь. И это нам дал рынок. Раве нет?

— Сейчас мы стали жить сытно. Да. Но какова цена? — замечает Станислав Фёдорович. — Я был в Екатеринбурге недавно. Узнал, что проезд в трамвае стоит 28 рублей.  А что вы хотели — это рынок.  Я ж не против него как такового. Просто мы должны не только потреблять, но и производить товар. А молодёжь сейчас о чём мечтает? Только о том, как денег заработать, ничего не делая. Услуги только оказывают, ничего материального не производя… Впрочем, мы приехали.

Станислав Фёдорович привёз нас к каким-то руинам, в которых с трудом угадывался крепкий когда-то особняк.

— Это дворец культуры, который строил отец Бориса Ельцина, мой дядя — Николай Игнатьевич. В девяностые его развалили. А денег на ремонт нет. Такая вот память. Развалили — на миллиарды рублей. А сколько таких вот руин по району? По области?

Следующей точкой нашей экскурсии стало поросшее бурьяном поле, из которого, точно кости, торчали бетонные опоры. Немые свидетельства "лихих 90-х".

— Был совхоз. Сотни голов скота. Свой молокозавод. Ничего не стало. Такой вот рынок. Такие вот Ельцинские реформы. А вы ему — памятник! — замечает Станислав Фёдорович.

Сейчас на месте совхоза функционирует только длинный старый амбар — бывшее зернохранилище.  Несколько лет назад Станислав Фёдорович на пару с сыном выкупили это помещение и сейчас держат тут десяток коров.

— Так что горевать особо некогда. Дело надо делать. Коровы молоко дают, мы его сами пьём и на продажу отправляем, — поясняет брат первого президента. — Но это всё — не благодаря Ельцину, а вопреки ему.

Тезис 5. Ельцин дал всем свободу, которой не было в советское время

Руины вместо совхоза, разрушенный ДК — всё это нагоняет тоску. Кажется, что Станислав Фёдорович прав. Но у меня остаётся единственный козырь. Тот, который не перебить, потому что это фетиш не только интернет-либералов, но и всех, кто только вчера закончил школу. Козырь этот — свобода.

— Казалось бы, всё так. Вы правы. Но Ельцин же дал нам всем свободу, — произношу я последний аргумент, как заправский ельцинец-сектант.

Мы снова беседуем со Станиславом Фёдоровичем возле его дома. Пенсионер, услышав подвох, берёт паузу в несколько секунд, а затем отвечает задумчиво.

— Свобода… Тут ведь какая штука. Во-первых, перед тем как дать свободу, нужно было поднять моральный уровень человека. А второе, главное то есть, вот дали нам всем свободу. Но оказалось, что на словах. И каждый понял, что мы ничего не решаем. И ничего от нас не зависит.

Станислав Фёдорович по моему лицу видит, что я не могу согласиться с такой капитуляцией. Как это — не зависит? А митинги против коррупции 26 марта? А подписные кампании в Интернете против беспредела? Вместе мы сила. Эти мысли вполне мог высказать любой завсегдатай "Фейсбука", молодой житель мегаполиса в возрасте от 18 и выше. Ещё не побитый жизнью. Собираюсь сказать их и я. Но Степан Фёдорович начинает первым:

— Ленин, Сталин, Ельцин — какого политика не возьми, к каждому одинаковый подход нужен. Не повторяйте наших ошибок. В советское время мы были искренне восторженными. Верили в партию. В её лидеров. По-настоящему. Но кроме восторженности и любви должна быть ещё и ненависть. Да, ненависть. Для баланса, — замечает Станислав Фёдорович, улыбаясь. — Не создавайте себе идолов и кумиров. Не из кого. Не дайте себя одурачить. Относитесь критически ко всем людям, к их словам и поступкам. И к себе, конечно же, тоже. И ко мне, понятное дело.

И непонятно до конца, что значат эти слова брата Ельцина. То ли тонкий сознательный троллинг, то ли горькая ирония пенсионера, то ли дельный совет, доброе напутствие. Скорее всего — смесь. Такая же крутая и неоднозначная, как вся эпоха Бориса Николаевича.