Закат либерального террора

Требование провести объективное расследование, прозвучавшее из уст Чулпан Хаматовой, когда она зачитывала письмо деятелей культуры в защиту Кирилла Серебренникова, мне кажется весьма неосмотрительным. Согласитесь, следствие может установить как непричастность гениального режиссёра к хищениям бюджетных средств, так и его вполне деятельное соучастие в преступлении.

В первом случае либеральное сообщество облегчённо выдохнет, скажет что-то типа: "Мы же говорили", — все разойдутся, история забудется. Менее благоприятный для фигуранта исход позволит нам наблюдать вторую часть Марлезонского балета, когда наши прогрессивно мыслящие сограждане вынуждены будут уже иметь дело с фактами, свидетельствующими о виновности фигуранта. Наименее продвинутые и простодушные, конечно же, заявят о фальсификации улик и политической мотивированности следствия.

Те же, кто захочет подвести более серьёзный фундамент под всю систему защиты обвиняемого, должны будут наконец заявить о том, о чём на первом этапе им пришлось деликатно умолчать, а именно: о том, что художник, которому небо доверило нести людям великую и страшную правду, во-первых, не может быть судим земными властями, а во-вторых, монументальность его дара, несравнимого по ценности с грошовой суетой существования простых смертных, даёт ему право совершать в том числе и большие ошибки, за которые он не может быть подвергнут наказанию.

Собственно, сам Серебренников что-то подобное и имел в виду, когда спрашивал следователей, проводивших у него обыск, известно ли им, кто он такой. Его вопрос подразумевал, что сотрудники Следственного комитета должны были знать о том, что у него имеется некий особый статус, автоматически обеспечивающий ему защиту от любого уголовного преследования. А чем вообще руководствуются наши либеральные друзья, снисходительно полагая, что закон должен действовать избирательно, осторожно огибая их даже в том случае, если они позволили себе что-то лишнее? Удивительно, но их вера настолько алогична и простодушна, что, пытаясь разобраться в их смутных аргументах, только диву даёшься, как эти ребята, имея в высшей степени чахлые основания, поднаторели в умении ощущать себя солью земли и лучшими людьми нации.

Их вера базируется на убеждении, что они являются носителями великой миссии — оберегать страну и несчастных людей, её населяющих, от русского государства, его разлагающего влияния, произвола, от его дурной и искажённой на уровне самого замысла природы. Большинство, поддерживающее государство, благоговеющее перед его мощью, не в состоянии отстаивать собственные интересы в силу кромешного невежества и слабости ума. Им же — прогрессивному, либерально мыслящему меньшинству — ведома истина, которую они отстаивают, не щадя живота своего: русское государство порочно по сути и должно быть перманентно преследуемо и гонимо. Более того, государство обязано ценить тот факт, что среди многих миллионов, лишённых собственной воли и желания действовать самостоятельно, находятся единицы отчаянных храбрецов, которые денно и нощно ведут виноватого на никогда не останавливаемую расправу.

Надо сказать, что эту удивительную логику поддерживает и западное сообщество, которое тоже не жалует Россию и её общественное устройство, полагая, что они по умолчанию являются источником всяческого мракобесия и варварства. Надо сказать, что и российская государственная власть после распада СССР находилась под тотальной властью этой идеи, хотя такое положение дел и отдавало шизофренией.

Впрочем, апологетам либеральных реформ при Борисе Ельцине удалось кое-как сформулировать доктрину, позволяющую провести демаркацию между государством и его тысячелетней историей. России следовало изжить саму себя из её нынешнего наличного состояния, проклясть собственное прошлое и начать отсчёт новой жизни с точки прощания с Советским Союзом. Строить новое общество нужно было с нуля — вернее, даже не с нуля, а путём выращивания на чуждой и неблагодарной русской почве светлых и разумных западных начал, которые одни только и могли дать гарантию перерождения, трансформации всего косного и традиционного в перспективные и животворящие общественные формы.

Инерция этого взгляда не изжита и по сей день. Можно ли себе представить, что находящийся под следствием сторонник российских властей — какой-нибудь отчаянный лоялист и ревнитель Русского мира — получил бы не абы от кого, а прямо из рук Администрации Президента РФ разрешение на выезд для лечения за границу? Моего воображения, чтобы нарисовать подобную картину, не хватает. А Алексею Навальному, одному из лидеров оппозиции, удалось провести подобный эксперимент с лёгкостью необыкновенной. Даже он сам был, кажется, несколько этим ошарашен. То есть представление наших либеральных собратьев о том, что они имеют особый статус, находило и, видимо, будет находить понимание у государства. Но всё-таки это понимание становится всё менее безусловным, и лучшее тому доказательство — "дело" великого свободомыслящего режиссёра, художественного руководителя бывшего театра имени Гоголя, название которого он бесконечно изуродовал, превратив его в притон с соответствующим погонялом — "Гоголь-центр".

Я понимаю, что властям, в принципе, не то чтобы очень с руки связываться с крикливым и скандальным сообществом не знающих отдыха критиков государства Российского. Очевидно, что, будучи и сегодня хозяевами большинства театральных подмостков, эстрадных площадок, журнальных разворотов, они имеют колоссальный ресурс для выражения своего недовольства. Плюсуя к этому неукоснительную поддержку Запада, мы получаем колоссальный рычаг давления на государство.

Но, похоже, санкции и меры, призванные изолировать Россию от окружающего мира, благотворно сказываются не только на состоянии российской экономики, но и на самочувствии властей. Несколько лет, проведённых во враждебном карантине, породили уверенность государства в собственной самостоятельности и самодостаточности. В этих условиях можно себе позволить рассматривать дело о хищении государственных средств, не обращая внимания на отлаженный механизм либерального террора, включающийся каждый раз, когда кто-то из оппонентов государства нуждается в защите.

Ну и как вишенка на торте. Как я уже говорил, вариант невиновности Серебренникова вполне вероятен. Но вот найденный при обыске свёрток с гашишем — это уже другая уголовная история, из которой гению и вольнодумцу тоже придётся как-то выпутываться.