ОВРАГ "НАТАША"
Найти деревню Севрюково просто. Проедешь пятнадцать минут от города Мценска Орловской области и ты на месте. Стоишь на повороте, уходящем в белое русское поле. Через поле нормальной дороги нет. Конечно, по бумагам дорога есть, даже две: прямая и объездная. Но бумаги те лежат у чиновников в кабинетах. Чиновники в Севрюково бывают редко, а те люди, которые живут здесь, знают точно — нормальной дороги нет.
По полю до деревни, пять километров пешком — по местным меркам рядом. Тем более, что снег улежался и наст уже твердый, проваливаешься реже. Севрюково, как сезонный курорт среднерусской степной полосы. Не везет туристам, которые приезжает осенью и весной. Путь до деревни превращается в жуткое месиво. Везунчики — приезжает летом или зимой: летом все высыхает, а зимой замерзает и пробраться можно. Нам повезло вдвойне. Зимой нас согласились подбросить до деревни на уазике.
Тот, кто никогда не ездил в уазике по зимнему полю, не сможет познать весь ритм и дзен российской жизни. Кочка, колея, подмерзшее болото, колея, кочка — вниз-вверх-влево-в-бок мотает по салону, как горошину, которую трясут в жестяной банке. Вытряхивают в конце пути.
— Овраг Наташа, там — бубнит под нос громадный водитель Александр. Двигатель ревет, машину трясет. Твоя голова ударяется о разные места обшивки салона и кажется что послышалось. Не могут же крутой заледенелый овраг звать женским именем. Но мы выезжаем на ровное место — не послышалось.
Лет шестьдесят тому назад все произошло. Молодая девушка из деревни полюбила соседского парня. Но хэппи-энда у этой истории не было — девушку ту изнасиловали. Парень ли тот изнасиловал или чужой человек, об этом вспоминают с неохотой. Но девушка пошла в овраг и повесилась. С тех пор овраг и зовут ее именем — Наташа. Такая в деревне Севрюково местная, мрачная мифология.
Деревня вся соткана из мифа. Стоит проехать бесконечно-белое поле, как погружаешься в вещи и предметы, которых уже нет на самом деле.
— Посмотрите, вон там, где столб, ну рядом с деревом — там школа была. Четыре класса. Но сейчас ее не увидишь уже. — Александр проводит экскурсию.
Проезжая мы видим прошлую школу, прошлый магазин, некогда крупную конюшню, успешную ферму, хороший хозяйский дом. Руины кирпичного здания — это добротный сельский клуб. Но тоже тридцатилетней давности. Чтобы вид за окном не наскучивал однообразием, тренируем воображение — какая она была деревня прошлого. Уазик словно скачет по волнам памяти. Волны прекрасно разбиваются о снег и бездорожье. Снега навалило много.
БЕЗДОРОЖЬЕ ВЕДЕТ В РИМ.
Уазик взвизгнув тормозит разбрызгивая снег и грязь. Из салона вылезают люди. Девять человек. Разминают ноги и осматриваются. Хотя смотреть особо не на что — кривая колея, снег, покосившиеся заборы, хмурые деревья.
Мария Баст — адвокат и правозащитник, выходит с переднего сиденья и оглядывается. Здесь она видит не остатки деревни, а античные руины. 15 лет она занимается юридической практикой, чуть меньше увлекается историей. Она открыла Севрюково миру, когда месяц назад впервые приехала в деревню.
— Я хотела посмотреть пословицы, гадания на погоду, еще что-то. Местная администрация говорит, вы не езжайте. Дороги туда нет, а грейдеров нам еще из области не выделили. Я захотела узнать — если там люди живут они, что выехать не могут из деревни. В администрации сказали, там живет один алкаш. А в соседней деревне сказали — все-таки бабушки живут и мы решили ехать.
Мария почти как Шурик из "Кавказкой пленницы", но в мрачной вселенной. Шурик поехал искать на Кавказ фольклор и сказки и получилась солнечная комедия Гайдая. Мария отправилась искать сказания Орловской области и вышел любой фильм Звягинцева. Впрочем, может быть дело в том, что Мария искала не только песни и сказания. Она решила взять разбег выше и доказать, что Россия — это не только азиатская сторона, а практически оплот народовластия.
Мария специализируется на истории становления российской демократии. Не найдя примеров в настоящем она обратилась к глубокой древности.
Девушка стала изучать северян — это народ такой. Там еще в античные времена вождей выбирали без лишних процедур. Северяне сквозь века пронесли традицию прямой античной демократии: ну то есть когда на сходе села или полиса, выбирали старшего поднятием вверх рук.
— История для меня, как хобби. Мне просто интересны демократические традиции. И когда говорят, что в России дикие племена какие-то жили, я с этим не согласна. Жители этих территорий, когда начинаешь смотреть хроники, то получается развитая культура. И здесь был центр этой культуры.
Хроника Севрюковской демократии, если разбираться, сложна и запутана. В византийских свитках восьмого века писали, что на территории нынешней Болгарии жили северцы. В древнерусской "Повести временных лет" упоминаются славянское племя северян. С 15 века в различных документах фигурируют севрюки, как ответвление или же прообраз казачества.
А если копнуть глубже, можно вспомнить римского императора Септимия Севера. Правда, тот, несмотря на привычную русскому уху фамилию, был уроженцем Африки. И ничего не знал, про деревню Севрюково Орловской области, как и про северян. Но Мария уверена, это звенья одной цепи — и даже император относился к древнему народу. Поэтому жители Севрюково пришли сюда из древнего Рима. Даже несмотря на то, что в Рим вели все дороги, а сюда одинокое бездорожье.
Мария уверена — за долгую историю, северцы-северяне-севрюки сменили много имен и откочевали на территорию Руси. А Севрюково стало одним из центров их культуры. Таким образом античный народ уйдя из Первого- расположился в 300 километрах от Третьего Рима. Минули столетия и в деревне остались семеро жителей. Они не знают античного прошлого, хотя живут в схожих условиях.
А Мария, кроме того, уверена, что древний народ северцев, местные власти целенаправленно угнетают.
МЕРТВЕЦ и КОРЫТО
Севрюково расстянулось на большое расстояние. Поэтому жилые дома мы выискиваем среди завалившихся построек и оставленных летних домиков — летом-то здесь как раз много людей.
Ближе всех к античности в деревне Лидия Ивановна — она и самая старая жительница и самая бодрая. Хрупкая, в косынке и с тросточкой, но ее взгляд пробивает насквозь. В 82 года она может преподавать позитивную психологию унылым городским хипстерам. И рассказать, почему на девятом десятке жизнь только начинается и как это круто. При том в городе она и года не прожила, а всю жизнь провела здесь. Большое Севрюково, Малое, да Журавинка — три деревни в паре километрах друг от друга. Но дороги нет, поэтому добраться сложновато.
Об античности во дворе у Лидии Ивановны напоминает корыто. Точнее напоминает оно об античном римском выражении "memento mori" — помни о смерти. Лидия Ивановна рассказывает о таком без жеманностей, в лоб и даже с иронией.
— Пару лет назад было. На такое же корыто в Журавинке и положили мужика. Умер сосед наш. А снегом все замело. Дорогу не чистят же, а в морг надо вести. Так его на перекладных. В поле зимой выгнали лошадь. За полем поставили машину. А до поля как тащить. Ну, старики и положили мертвеца в корыто. А уже на корыте — ну, не на моем, на таком же — они мертвого по сугробам и протащили. А там, на лошадь и к родственникам. Теперь пойдемте, я вам курочек покажу.
После корыта, кажется уже ничего не страшно. Курочки прыгают по сараю и пугливо кричат заметив незнакомцев. Еды купить негде и птицы — единственный свежий продукт. Летом в деревню приезжала коммерческая продуктовая лавка. А раз в месяц, если доберутся по полю, приезжают родственники. В остальное время продуктов купить негде.
Но Лидия Ивановна, смотрит на все с оптимизмом. У нее большой опыт жизни в России. Она, словно мертвеца в корыте, тащила на себе двадцатый век. В 1941 году ей было четыре года, когда в соседнее село вошли немцы.
— Немцы на нас шли с той стороны — каратели. Два мужика — у них бачки такие с бензином за спиной. И с первого дома они пошли жечь. И сожгли всю деревню. Мы выскочили голяком. Я себе руки и ноги отморозила пока шли.
Они добежали до соседнего села. Но фашисты захватили и его. Мать и все взрослые спрятались, кто в подпол, кто-куда — в домах остались дети и старики. В дом зашли фашисты, среди которых был полевой врач, не немец — финн — он увидел, что обмороженные руки и ноги девочки начинают гноится.
— Он меня в избе увидел — закричал, долой, все долой, всех бабок повыгнал. Руки и ноги у меня там нарывало уже. Срезал кожу. Мазутой какой-то намазал и на второй день приходил меня лечил. Ну, хоть царствие ему небесное я хочу пожелать.
Маленькая Лида с мамой и сестрой, в итоге сбежали к своим. Сестра умерла в госпитале. А после войны выжившие: Лидия Ивановна с родителями стали врагами народа. Отец был в плену. Мать жила в оккупации — это означало клеймо человека второго сорта на всю жизнь. Не помогла даже смерть Сталина, о величии которого сейчас спорят и даже дерутся. Лидия Ивановна пережила Сталина сама без споров.
— Ой, когда Сталин умер, как все плакали. Я в десятом классе. В марте помню было. Нашу школу загнали, в зал главный, где танцуют . Директор объявил — все навзрыд плакали. Почему? Тогда же, ребята, как было — тихо, молчи, а то. У меня двоюродный брат — Андрей звали. Папкиного брата сын — закончил школу, учился в институте. У них семья здоровая — 26 человек было, а он один учиться пошел. И идет как-то с другом своим — ну как обычно, нынче с другом, завтра с другом разговаривает — ну обо всем. И он как-то идет и говорит: а Сталин-то говорят страшный, рыжий. Он сказал, а его ночью пришли и забрали, посадили. Друг донес. И загнали его в Сибирь, так он и остался там.
Но и после смерти вождя народов ничего не изменилось для Лидии Ивановны. Учится не дали — сиди тихо не рыпайся, как дочь предателя. И уехать не дали. После десяти классов отказались дать комсомольскую путевку. Не взяли в орловский университет. Зря десять лет она таскала учебники пятнадцать километров до школы. Не было портфеля — носила в платке, который потом надевала на голову.
Затем работа в свинарнике, в сельском магазине, дояркой и бригадиром-полеводом — 42 года героического труда. Если бы она жила в античном Риме, ее бы назвали героем. На ее глазах, при позднем Сталине зародилась, а при Хрущеве окрепла цивилизация деревни Севрюково. При Брежневе наступал ее золотой век. При Горбачеве закат. Дальше уже была гибель античного мира. Сейчас, если пользоваться историческим календарем — для деревни наступили темные века: хаос и разруха.
Хотя, для Лидия Ивановна деревня — это самые светлые воспоминания.
— Мне тут первые лапти папка плел. Липы ветки, не толстые, а шириной с палец — срезаешь их ровненько, чтобы поменьше сучков было. Верхушку отсекаешь. Печка топится — истопилась уже не очень жарко. И прямо в печку их. И мигом они слезают, берешь лыко и оно тонким слоем сползает, разворачивается с ветки. Потом его берешь и лапоть плетешь.
Мамка моя носила нижние рубашки из марли — тогда хороших-то, особо не было. Она мне старые разорвала, мне на рубаху, а папка лапти сплел. И Паска была — 29 апреля. Ох, сколько же у меня было радости: новые лапти, новые портянки, обмотанные и рубаха. И я побежала в лапту играть.
О давнем прошлом народа северцев Лидия Ивановна ничего не слышала. И от Рима свой род не ведет. Но иногда находит на огороде или недалеко от участка старинные монеты 18-19 веков. Но их она не хранит — раздаривает детям, внукам, да редким гостям.
ЗАКАТ СЕВРЮКОВО
Нине Григорьевне — 72 года. Эта подтянутая и строгая женщина была главной бизнес-вумен Севрюково. Она осуществляла строгую эмансипацию и сурово пресекала харассмент, тогда, когда — это еще не было мейнстримом. В 1980 году ее поставили руководить фермой — то есть по сути всей деревне. В ней жили больше 300 человек. А на ферме росло 700 коров, а кроме того лошади, свиньи и куры.
Свои задачи Нина Григорьевна определяет просто: быть справедливой, но иногда строить. И коров гоняла, и молоко доила, и транспортер чинила, а если мужики пьяные были, то за ними с поленом бегала. Они же алкаши были все. В доме Нины Григорьевны и сейчас висит фотография: крепкая женщина в белом халате играючи наливает молоко из тяжелого железного бидона.
— Эта фотография в клубе висела. Может, в году 89-ом сделали. Приезжали к нам корреспонденты снимали, как мы работаем. Ну, первая же ферма по надою молока в районе была. Это вот доярка моя стоит. А по центру я в белом халатике. Какой-то моей доярки не было, так я сама коров подоила и в бидон налила, и сняли тут меня. — Нина Григорьевна говорит подчеркнуто сурово и отстраненно, но глаза ее при этом гордо блестят.
Тогда на ферме была техника. Трактора ездили по полю, разравнивая его в разные стороны. Нина Григорьевна и сама садилась в трактор и ехала в поселковую администрацию за газовыми баллонами. Там она лично грузила 50-ти килограммовые газовые тубы в прицеп и везла назад. И сейчас бы привезла. Да ни трактора, ни прицепа. А люди из любой администрации, забросили это занятие уже много лет как. Вся надежда на себя, да родных.
— У меня был красный уголок на ферме. Каждый надои молока отмечала и лучших работников. Мы там восьмое марта отмечали и на собрания туда приходили к нам. Ну и членом КПСС была, пока все не развалилось.
Сегодня от былых собраний не осталось следа. Хотя коровница, да доярка еще живут в Севрюково. С ними Нина Григорьевна держит связь "чтоб одним не помереть" — то в гости ходят, то созваниваются. Говорить по сотовому телефону в деревне любят по нескольку часов.
А еще за домом Нины Григорьевны растут три груши. Под этими грушами были три могилы. Могилы фашистских солдат. Дом Нины Григорьевны находится на той же улице что и дом Лидии Ивановны. А в 1941-42 в ее доме был фашистский госпиталь. Немцев выбили, а могилы солдат остались. Там и лавочка стояла, над ними потом и детские качели висели, играла малышня, устраивали обеды и свидания.
Про могилы все знали, за могилами ухаживали. Без злобы, без ощущения того, что похоронены убийцы и враги. А несколько лет назад, летом в деревню Севрюково приехали немцы. Это были сыновья погибших здесь фашистских солдат и офицеров. Они поблагодарили Нину Григорьевну и увезли останки на родину. Подальше из деревни, в которую даже своя страна не может проложить нормальную дорогу.
В это время года Нина Григорьевна часто смотрит в небо. Но тут нет религиозной мистики — она просто хочет знать пошел снег или нет. Есть такая традиция в Севрюково — если начинается снегопад все кто в силах бегут из деревни. Потому что иначе, можно оказаться на месяц или два отрезанным от цивилизации — а этого не хочется, особенно возможным потомках римской цивилизации. Хоть сами Севрюковцы в эту легенду и не верят.
ЖИВЫ И МОЛОДЦЫ
— Да как живем. Очень отвратительно! Жить здесь хорошо. Но жить здесь невозможно. Хорошо когда сухо. А осенью, весной и зимой совершенно невозможно. Летом иногда хорошо — Сергею Ивановичу 61 год и он проиграет в сражении на звание самого позитивного жителя деревни, если такое решат устроить.
Он лукаво взирает из-под шапки и рукой поправляет нависающие казацкие усы. Сергей ведет нас по двору в сопровождении четырех петляющих кругами кошек, прихрамывая и опираясь на трость. Еще недавно Сергей лежал после инсульта и был неходячий. Но хорошо, что тогда была сухая осень и скорая по колдобинам проехала. Скорая вообще старается проехать, когда может. А Сергей ведет счет — это такая русская рулетка для жителя сельской местности. Два инфаркта, три инсульта — когда его привезти успели, когда сам успел себя привезти.
В 2009 первый инсульт случился зимой. До больницы его везла жена — Надежда. У нее болезнь Паркинсона, но это не помеха. Благо не на себе везти — на лошади. Рада — одиннадцатилетняя кобыла, местный раритет — последняя крупная живность деревни Севрюково. Мохнатая крупная лошадь уже не раз выручала Сергея с супругой. Сергей живет на окраине деревни, помочь некому.
Надежда волоком вытаскивала мужа из комнаты, могла бы с матами, да сил матерится, не хватило. Еще лошадь запрячь нужно, сани притащить, а потом по пухляку, везти супруга несколько километров до больницы.
После того случая, власти дорогу пару недель чистили. Это Сергей помнит четко. Потом бросили — года на два. Вообще в Севрюково есть примета — если дорогу чистят, значит, кто-то умер или при смерти или об этом написали а прессе. Очередная похоронка подбадривает районные власти. Тут же из-под земли появляются грейдеры и трактора — жизнь становится лучше и веселее. Но похороны завершаются, и жизнь продолжается все так же грустно катиться. То есть дорогу забрасывают.
— Последний раз сын приезжал. Так продуктов взяли на месяц: консервы, молока, да хлеба двадцать буханок. А он как заплесневеет, нового-то не купить, так мы обрезаем, вымачиваем и собакам отдаем, а тот который без плесени сами едим. — у Сергея и Надежды две собаки, они исправно лают за окном.
Редкое исключение для Севрюково — шумиха вокруг деревни, которая слышна последние две недели. Когда стало известно про деревенские реалии и сюда стали наезжать инспекции, дорогу почистили, хотя никто и не умер. А потом правда умерла бабушка в Журавках и дорогу разгребли грейдерами еще лучше, но не везде. Потом шум утих, и следующий снег уже не очищали. Но когда все живы и нет интереса из Москвы — общение с властями складывается по четко отработанной схеме.
— Наша власть местная, вообще не реагирует — хоть вы все попередохните. Они говорят — с нас полномочия сняли. У нас нет техники. Надо обращаться в Орловскую администрацию. Сами звоните. А толку туда звонить, ровно, как и сюда. А тут неделя была — вода закончилась. Ну, мы ничего, пошли — снег нагребли, натопили и чай пили.
Газовые баллоны, которые должны заправлять и возить — не возят, уголь, который полагается бесплатно — не выделяют, дрова также старикам приходится покупать за свой счет. Вроде собирались плановую газификацию деревни устроить, но в последний момент в администрации сказали, что планы изменились и теперь газификация за счет пенсионеров. Дорогу начали строить в 2016 — отсыпали километр и двести метров гравийки, но бросили. В 2017 отсыпали еще 50 метров. На этом прогресс, не вынеся молниеносного продвижения, встал.
Но в марте в деревне ждут гостей. В администрации пообещали, что урны для голосования привезут обязательно и на тракторах. Удивительная решительность чиновников, к которой в Севрюково уже привыкли. А вдруг и правда знают жители деревни, какой-то древний секрет российской исконной демократии, да не раскрывают. И не раскроют пока дорогу им нормальную до деревни не проведут. То есть, велика вероятность, что жители Севрюково так и сохранят этот секрет навечно и унесут с собой туда, куда уносят секреты античные герои.
А сколько таких историй и секретов в других российских деревнях. В тех деревнях, которых с каждым годом становится все меньше. В тех деревнях, где нет параллели с тысячелетним прошлым. Просто они не удосужились попасть под внимание прессы и не стали, совершенно случайно пристанищем древнего народа с древними традициями, плохо взрастающими на отечественном бездорожье.