Случайный революционер. Лейтенант Шмидт и "его дети"

Пётр Шмидт родился в прославленной морской династии. Все его родственники были морскими офицерами, причём в нескольких поколениях. Основатель династии приехал в Россию как корабельный мастер в петровские времена. Прадед Петра Шмидта — Пётр Шмидт, служил в адмиралтействе. Дед — тоже Пётр Шмидт — дослужился до звания капитана 1-го ранга. Отец — Пётр Шмидт (называть одного из мальчиков Петром было традицией семьи) участвовал в Крымской войне, был героем обороны Севастополя — одной из самых знаменательных страниц той войны. Он дослужился до звания контр-адмирала и умер, когда старшему сыну было 19 лет. Его родной брат — Владимир Шмидт — также прославился во время Крымской войны, был четырежды ранен на Малаховом кургане, где командовал морским батальоном. Дядя будущего революционера сделал блестящую карьеру, был кавалером всех существовавших орденов империи, дослужился до звания адмирала, и во многом благодаря ему племянника столько терпели на флоте.

Разумеется, Шмидт и все его братья просто не могли не стать моряками при столь блестящем родстве. Пётр окончил положенный ему по статусу Морской кадетский корпус. Впрочем, учился он далеко не блестяще, особых успехов в учёбе он не показал. Гораздо лучше ему давалась игра на скрипке, а в более зрелом возрасте он увлёкся виолончелью и неплохо музицировал. Тем не менее после выпуска он был зачислен во флотский экипаж Балтийского флота. С этого момента и началась служба Шмидта на флоте. Впрочем, назвать её безоблачной не повернётся язык.

Несмотря на протекцию в лице легендарного дяди, служилось Шмидту плохо. Он не уживался с другими офицерами и строгой дисциплиной на кораблях. Всё его угнетало: и распорядок, и нравы, и климат. Прослужив всего полтора года, Шмидт отпросился в первый шестимесячный отпуск по состоянию здоровья. В дальнейшем в этих отпусках он проведёт едва ли не столько же времени, сколько на службе.

По окончании отпуска Шмидт перевёлся на Черноморский флот, климат Балтийского моря он счёл не подходящим ему. Однако и там история повторилась. Прослужив всего три месяца, Шмидт вновь выхлопотал себе отпуск на шесть месяцев по причине нездоровья. Впрочем, в действительности причиной душевного нездоровья Шмидта стал скандал с его участием. Дело в том, что он женился на портовой проститутке с красивым именем Доминикия Павлова. Во всяком случае, так утверждают многие современные исследователи. Однако сразу следует оговориться, что, по всей видимости, эта версия также является продуктом мифотворчества, только уже современного.

Дело в том, что морское офицерство было самым закрытым сословием, настоящей кастой. Даже у пехотных и гвардейских офицеров требования были не столь строги, а их круг не настолько замкнут. Но у моряков всё было иначе. По сути, на дореволюционном флоте служили целыми морскими династиями или кланами. И эти кланы ещё были связаны друг с другом дополнительными узами родства. Дочери адмиралов выходили замуж за их адъютантов, дочери капитанов — за других офицеров. Все постоянно общались между собой, там же были и жёны. Словом, это был отдельный мир. И этот мир тщательно следил за своим составом.

Законодательно были закреплены особые правила женитьбы для морских офицеров. Офицеру в принципе было непросто жениться до 25 лет, такие браки не одобрялись. Шмидт женился в 21 год. Но помимо этого на каждый брак должен был дать разрешение непосредственный начальник офицера. Сразу же запрещались браки с женщинами неподобающего статуса. То есть невозможно было жениться на проститутке, на цыганке, на дочери ростовщика (и представителей некоторых других "неприличных" профессий), на иудейке (не еврейке, а именно женщине иудейского вероисповедания), на актрисе (за некоторыми исключениями) и просто на женщине предосудительного поведения.

Так что Шмидт вряд ли мог жениться на портовой даме лёгкого поведения. Хотя бы потому, что ни один офицер не взял бы на себя такой риск и не одобрил бы брак подчинённого с проституткой. На офицерских собраниях и в клубах он бы сразу же стал предметом насмешек. А самого Шмидта уволили бы из флота за то, что позорит честь мундира.

Шмидту брак одобрили, но какой-то "изъян" в его невесте всё же был, поскольку родственники офицера активно не одобряли этот брак. То ли дама была слишком необразованная и неграмотная, что называется, не пара по социальному статусу, то ли было что-то неблаговидное в её поведении, то ли какие-то предосудительные поступки в прошлом, но родственники были сильно недовольны и некоторые офицеры поглядывали косо.

Судя по всему, он решил жениться не столько из-за больших чувств, сколько из-за народнических идеалов. Это было в его духе. В нём была такая чудинка, свойственная рыцарям Средневековья с их культом прекрасной дамы. Правда, на роль своей прекрасной дамы он выбрал не жену, а случайную попутчицу в поезде Зинаиду Ризберг, которую он видел всего 40 минут, но она настолько покорила его сердце, что стала его музой, и в дальнейшем состоял с ней в страстной переписке (вживую он видел её только два раза: первый раз в поезде, второй — во время суда). Уже в ожидании смертной казни за мятеж он писал ей проникновенные письма, в которых с жаром извинялся за то, что в одном из писем позволил себе обратиться к ней на "ты". И это человек, для которого ничего не стоило прямо на балу запустить в окно табуреткой или пообещать развесить на реях офицеров-заложников во время восстания.

Он возвращается из отпуска, но не задерживается надолго и после очередного конфликта (он устроил истерику в кабинете командующего флотом и говорил "всякие несуразности") месяц лежит в частной клинике для лечения нервных и душевнобольных. После выписки он подал ходатайство о выходе в отставку по причине "болезненного состояния".

Получив наследство от тётки по линии матери, Шмидт несколько лет жил на эти сбережения. Когда они подошли к концу, он вновь решает вернуться на флот. Благодаря протекции дяди скандального офицера вернули на службу и зачислили вахтенным офицером на новейший крейсер "Рюрик". На этот раз Шмидт прослужил без серьёзных срывов почти пять лет. Но он по-прежнему не мог ужиться ни на одном корабле, что привело к тому, что за неполные пять лет он сменил шесть судов.

Очередное обострение произошло в дальнем плавании. Экипаж корабля разместился на зимовку в японском городе Нагасаки, и там у Шмидта случился конфликт с домовладельцем, у которого он временно жил. Он устроил скандал в русском консульстве, требуя покарать обидевшего его японца, угрожая в противном случае лично его застрелить или подговорить к нападению экипаж корабля. Скандал удалось замять, только уложив офицера в местную больницу, где он провёл больше недели.

После выписки его перевели штабным офицером на другой корабль. На там он продержался всего четыре месяца. Сначала за дисциплинарные проступки он угодил на гауптвахту на три недели, а затем был списан с корабля по настоянию командира. Шмидт снова не ужился с коллективом и принялся писать рапорты с жалобами на сослуживцев.

Конфликт вновь удалось замять, сославшись на нервную болезнь лейтенанта. Ещё год он прослужил вахтенным начальником на рейде, но в конце концов в 1898 году Шмидта вторично уволили со службы, хотя и пожалели — оставили право служить на коммерческих судах.

Шесть следующих лет Шмидт проработал на коммерческих судах. Там дисциплина и строгий офицерский кодекс не так сильно давили на него и у него не было серьёзных срывов. Тем не менее и там он за шесть лет службы сменил шесть судов.

С началом русско-японской войны он возвращается на флот. Определять неуравновешенного офицера на боевые корабли не стали, он служил старшим офицером на угольном транспорте "Иртыш". Практически сразу после возвращения Шмидт вновь стал участником пренеприятного инцидента. Он устроил драку с другим офицером прямо на танцевальном балу в Либаве, который был организован обществом Международного Красного Креста. В самый разгар танцев Шмидт молча подошел к танцевавшему с дамой офицеру с другого корабля и, не говоря ни слова, зарядил ему пощечину. Тут же началась драка, а когда офицеров разняли, Шмидт взял табурет и со всего маху бросил его в огромное окно. За этот поступок он несколько дней просидел под арестом. По некоторым данным, решено было оставить зачинщика драки на судне, но уволить из флота после окончания войны с Японией.

Одни сослуживцы Шмидта считали, что он устроил эту безобразную историю, чтобы его списали "на землю". Другие полагали, что причиной были неприязненные отношения двух офицеров ещё со студенческой скамьи.

Во время остановки в Египте Шмидта списали на берег. Официально причиной списания была указана болезнь, но некоторые исследователи полагают, что дело было в дисциплинарных нарушениях и разлагающем влиянии на команду. Впрочем, склочность Шмидта, возможно, спасла ему жизнь. Транспорт "Иртыш" шёл на Дальний Восток, оказался в эпицентре Цусимской битвы и погиб. Впрочем, большая часть команды всё же смогла спастись.

После этого он был назначен командиром старенького миноносца, базирующегося в Измаиле. И вновь со Шмидтом случилась неприятная история. Он на несколько дней покинул корабль (фактически ушёл в самоволку) и потерял корабельную кассу в размере 2,5 тысячи рублей. Его подозревали в том, что он растратил деньги на ставках на ипподроме или прокутил с женщинами, однако сам Шмидт уверял, что потерял деньги, когда катался на велосипеде. Дело закрыли после того, как он (вероятно, при помощи дяди) возместил растрату.

В это время разгорается первая русская революция. Шмидт на тот момент находился в Севастополе. Будучи натурой весьма увлечённой, он, конечно, не может пройти мимо многочисленных митингов и становится их завсегдатаем. А затем и оратором. Речи Шмидта по большей части сумбурны и пафосны. Поначалу на революционные увлечения офицера не обращали особого внимания, но после того, как по его призыву толпа ринулась к тюрьме освобождать заключённых, в результате чего произошла перестрелка, у Шмидта возникли неприятности. Его арестовали и несколько дней продержали под арестом. Вскоре непутёвого офицера перевели из камеры в больницу, откуда он беспрепятственно бежал. Его вновь увольняют из армии. Вопрос, был ли Шмидт уволен лейтенантом или капитаном 2-го ранга, и по сей день остаётся одним из самых дискуссионных, поскольку существуют фотографии моряка с капитанскими погонами.

Существует сразу несколько версий. По одной, Шмидта уволили в отставку и он самовольно присвоил себе это звание, считая, что имеет на него право, поскольку по традиции при выходе в отставку офицеров повышали в звании, а его не повысили и он был этим обижен. По другой версии, он был действительно отправлен в отставку с повышением в звании до капитана. По третьей версии, его повысили до капитана при отставке, но приказ шёл слишком долго и Шмидт, не дожидаясь его, объявил себя капитаном и сфотографировался в соответствующем мундире.

Арест ничуть не охладил пыл Шмидта, который за время активного участия в митингах уже прослыл героем революционного Севастополя. В это время на крейсере "Очаков" социал-демократы готовили восстание. Шмидту было предложено присоединиться к нему. Всё же офицер, переходящий на сторону революции, был тогда редкостью. А на флоте Шмидт оказался вообще единственным революционно настроенным офицером.

27 ноября 1905 года на "Очакове" началось восстание. Шмидт, поднявшийся на палубу корабля, объявил себя командующим Черноморским флотом и отправил императору телеграмму, в которой сообщил о неподчинении флота правительству и потребовал немедленного созыва Учредительного собрания.

В тот же день на корабль прибыл его 15-летний сын Евгений. 28 ноября на корабле был вывешен красный флаг и даны сигналы остальным кораблям последовать их примеру. Однако к восстанию примкнул только один крупный корабль — "Пантелеймон", который, впрочем, был разоружён и не представлял грозной боевой силы. Восставшие попытались взять инициативу в свои руки. Были сформированы ударные команды из числа матросов для захвата других судов. Под контроль восставших перешло несколько миноносцев и транспортов. Их офицеры были арестованы и взяты в заложники.

Арестованным он пояснил: "Я потребую от царя немедленного созыва Учредительного собрания. В случае отказа я отрежу Крым, пошлю своих сапёров построить батареи на Перекопском перешейке и тогда, опираясь на Россию, которая меня поддержит всеобщей забастовкой, буду требовать, просить я уже устал, выполнения условий от царя. Крымский полуостров образует за это время республику, в которой я буду президентом и командующим Черноморским флотом. Царь мне нужен потому, что без него тёмная масса за мной не пойдёт. Мне мешают казаки, поэтому я объявил, что за каждый удар нагайкой я буду вешать по очереди одного из вас и моих заложников, которых у меня до ста человек".

Командующий флотом Чухнин выдвинул ультиматум, потребовав сдачи. Шмидт в ответ пригрозил повесить арестованных офицеров-заложников, если по кораблю откроют огонь. Однако угрозы своей не исполнил, во многом потому, что офицеры, воспользовавшись переполохом, сумели бежать. Силы были слишком уж не равны, восстание в Севастополе провалилось. Эскадра открыла по кораблю огонь при поддержке береговых батарей. Хотя в советское время утверждалось, что восставшие моряки не отвечали, на самом деле они вступили в перестрелку и сделали несколько выстрелов. Но из-за переполоха не смогли оказать серьёзного сопротивления.

После нескольких попаданий на корабле начался пожар. Шмидт с сыном покинули судно и добрались до одного из лояльных восставших миноносцев, на котором пытались прорваться, однако это не удалось. Переодетый кочегаром Шмидт был арестован вместе с сыном, которого вскоре отпустили как малолетнего. Впрочем, по другой версии, кочегаром он не переодевался, а пытался уйти на шлюпке, но был арестован при высадке на берег.

Шмидта судил военный суд, однако разбирательство проходило в соответствии со всеми положенными юридическими процедурами. Шмидта защищала большая команда адвокатов под предводительством звезды политической адвокатуры и будущего министра юстиции при Временном правительстве Зарудного.

Тактика защитников была проста. Они пытались доказать, что Шмидт не подсуден военному суду, поскольку за несколько дней до мятежа он вышел в отставку. Однако этот аргумент был отклонён, поскольку Шмидт выступал с революционными речами, ещё будучи офицером флота, и даже находился под арестом (после чего его и отправили в отставку).

После этого защитники попытались сослаться на нервную болезнь Шмидта. Его жена также ходатайствовала о признании его больным. Однако самому Шмидту эта идея не пришлась по душе, к тому же осмотревшие его врачи признали его вменяемым и способным отвечать за свои действия.

Судя по всему, Шмидт и сам до конца не понимал, каким образом он умудрился возглавить мятеж. Каких-то стройных политических взглядов у него не было, он то называл себя конституционным монархистом, то беспартийным социалистом. Говорил, что возглавил восстание, чтобы предотвратить пролитие большой крови.

Так или иначе, ему удалось войти в историю, чему Шмидт, кажется, был чрезвычайно рад. Все "прогрессивные круги" были на его стороне, даже Ленин упоминал Шмидта в своих текстах.

В итоге Шмидта в числе четырёх других лидеров восставших приговорили к смертной казни. В марте 1906 года они были расстреляны на острове Березань.

После того как Шмидт запятнал себя мятежом, эта фамилия перестала быть популярной настолько, что его сводный брат Владимир, также бывший морским офицером, сменил фамилию на Шмитт, дабы отмежеваться от непутёвого родственника. Однако в 1917 году всё переменилось. После февральской революции о Шмидте вспомнили как о предтече и с государственными почестями перезахоронили в Севастополе по приказу командующего Черноморским флотом Колчака. Могилу героя революции посетил Керенский, возложивший на неё Георгиевский крест. А в 1923 году вновь было устроено перезахоронение, уже по инициативе большевиков.

Популярность Шмидта в 20-е годы отражена даже в "Золотом телёнке", где действовали "30 сыновей и 4 дочери лейтенанта Шмидта". В действительности его сын предпринимал попытки "примазаться" к славе отца после Февральской революции и даже официально изменил фамилию на Шмидт-Очаковский, однако революцию большевиков не принял и вместе с Белой армией ушёл из России. Дочь у него также была, она родилась незадолго до революционных событий и её дальнейшие следы потерялись.

В советские времена Шмидту воздвигались памятники, в его честь переименовывались улицы и площади. Существовал своеобразный культ Шмидта — единственного офицера, перешедшего на сторону революции.

Настоящий Шмидт был предельно далёк от лакированного и пафосного образа советской пропаганды. Но он также далёк от безумца и откровенного сумасшедшего. Сумасшедшим в общепринятом понимании этого слова он не был. У него не было галлюцинаций, бреда и т.д. Но некоторые проблемы с психикой у него имелись. Известно, что сестра Шмидта страдала истерическими припадками и в конце концов покончила с собой.

Сам Шмидт тоже был крайне возбудимой и импульсивной натурой, несколько раз проходил курс лечения от неврастении. Он с трудом уживался в коллективах, постоянно конфликтовал с окружением, всю службу кочуя с корабля на корабль. Ему казалось, что его недооценивают, зажимают, третируют, что все вокруг хуже него и совсем не ценят его способности. В одном из писем он писал: "К кому я всегда относился несправедливо и враждебно, это к начальству. Оттого у меня и нет ни одного ордена, что приводило в справедливый гнев мою супругу. Я всегда был начальству моему на службе нужен, потому что я морское дело знаю, и они часто только мною, при своем невежестве, и держались, они заискивали у меня, хотя я был подчинён им, но не любили меня, и, когда я переставал служить с ними, то обыкновенно дурно отзывались обо мне за мою "предерзость".

У него случались вспышки гнева, во время которых он себя практически не контролировал. Одна такая произошла на балу в Либаве. Другую описывал в мемуарах его сын. Однажды он рассказал отцу, что его одноклассников из гимназии отчислили за что-то революционное. Негодующий Шмидт тут же оделся, выскочил из дома, ворвался в кабинет к директору и после короткой словесной перепалки начал гоняться за ним с табуретом в руках, угрожая убить. Потом, когда он пришёл в себя, ему было очень неловко за этот припадок гнева.

Сообщал сын и о других проявлениях его болезни, так что можно считать несомненным, что какие-то проблемы у Шмидта точно были. Он периодически падал в обмороки от переизбытка чувств, у него случались припадки и судороги. Но безумцем его всё же нельзя назвать.

Шмидт просто выбрал не ту профессию. Море он любил, но в силу ряда обстоятельств был не способен прижиться в офицерской среде. Когда он служил в коммерческом флоте, где не было множества регламентированных традиций и норм, где дисциплина была не настолько строга, у него не происходило срывов и истерик. Зато на военной службе они случались с ним раз за разом. Его происхождение (представитель знаменитой династии, близкий родственник двух адмиралов) открывало ему двери в любые компании офицеров и их клубы. Но именно в этой среде Шмидт был не способен прижиться и всегда был белой вороной.

А в 1905 году Шмидт неожиданно нашёл себя в роли неистового оратора на митингах. В революции он во многом оказался случайно, в нём не было ничего от профессиональных революционеров-подпольщиков. Судя по всему, он всю жизнь жаждал признания, ему казалось, что он несправедливо обижен и затёрт. И революция дала ему это признание. Он, кажется, совсем не переживал из-за смертного приговора, радуясь тому, что его поступок навеки войдёт в историю.