"Навсегда" — это слово нашей силы

Заявив в интервью о том, что санкции — это навсегда, вице-премьер Дмитрий Рогозин невзначай ввёл в политический обиход философскую категорию дурной бесконечности, непреодолимой возобновляемости неблагоприятных для России условий существования. Казалось бы, это утверждение можно оспорить, поскольку политика — процесс конъюнктурный и изменчивый, его элементы подвижны и непостоянны. Однако Дмитрий Олегович абсолютно прав, ибо в своём подходе он исходит не из смутных надежд на смену политического курса Запада, а из того, что санкции — это лишь маркеры цивилизационного разлома между двумя мирами — западным и российским.

В 90-е прошлого века, когда Россия попыталась отказаться от собственной идентичности, взяв за новую основу национального бытия модель западного устройства, она была с заднего хода запущена в сообщество просвещённых, цивилизованных стран на правах бедного, или, точнее, беднейшего родственника, связью с которым принято стыдиться.

Пока мы пытались встроиться в мировой порядок, выполняя указания различных международных организаций, диктовавших нам, как проводить общественные преобразования, нас терпели и даже отчасти привечали, несколько, правда, брезгливо и отстранённо. Однополярный мир во всём своём великолепии демонстрировал, что внутри себя он крайне неоднороден: там есть духовные лидеры и презираемые аутсайдеры, и даже полная капитуляция того, кто считался противником, не даёт капитулянту ни малейших прав чувствовать себя равноправным партнёром главных игроков, ответственных за мировое устройство.

Рогозинское "навсегда" хорошо тем, что указывает нашему либеральному сообществу, рассказывающему на каждом углу страшные истории про то, как бы мы замечательно и богато жили, не посягнув на территорию Крыма, на полную несостоятельность разговоров о конкретных причинах, по которым Запад ввёл санкции. "Санкции — это реакция старого матёрого врага на наше усиление. И сняты они будут только в случае, если мы снова станем слабыми", — подчеркнул вице-премьер в своём интервью. Действительно, возвращение полуострова в Россию является именно признаком российской силы. Не той, что высчитывается по объёму вооружений, ВВП или другим военно-техническим параметрам. Здесь речь идёт о силе принимать решения о защите русских людей, где бы они ни находились, независимо от тех последствий для страны, к которым неизбежно приведёт такое решение.

Кто-нибудь сомневается в том, что Кремль понимал, что, покушаясь на установленный мировой порядок, нарушать который имели право лишь те, кто назначил себя начальниками планеты, с какими проблемами придётся столкнуться России? Конечно, российское руководство имело полное, и адекватное представление о реакции Запада на предоставление Крыму возможности воссоединения с Россией. И, кстати, здесь Москва действовала в полном соответствии с принципом защиты прав человека, который западный мир объявил приоритетным в решении любых конфликтов. Именно на него ссылались США и их союзники, разрушив Сербию предоставлением Косово статуса отдельного от неё государства. Это было сделано вопреки всем договорённостям о послевоенном устройстве Европы, на которых якобы и держался пресловутый мировой порядок.

Россия сделала ровно то же самое, взяв под свою защиту жителей полуострова, которым угрожала реальная, совсем не шуточная опасность. Если вспомнить, как сторонники Майдана избивали возвращавшихся в Крым участников Антимайдана под городом Корсунь-Шевченковский ровно четыре года назад — несколько человек до сих пор так и числятся пропавшими без вести, — можно легко представить себе, что бы творили толпы нацистов, если бы сумели добраться до крымчан на их собственной земле. Беспристрастному наблюдателю очевидно, что необходимо было оперативно перекрыть доступ к полуострову как озверевшим националистам, так и украинским силовикам, которые бы стали инструментом прикрытия открытой и беспощадной расправы.

Москва это сделала, что и стало формальной причиной для наложения санкций. Получилось, что только Запад решает, какие права какого человека и где конкретно можно защищать, что сам принцип не универсален, а избирательно распространяется лишь на тех, кого западные элиты сочтут нуждающимися в защите.

Это свидетельствует о том, что и люди западными элитами поделены на категории. Одни народы заслуживают к себе человеческого отношения, другие — такие как русские — нет. Их нельзя оберегать, стараться сохранить их жизни, которые можно легко приносить в жертву абстрактному принципу территориальной целостности, нарушенному неоднократно тем же Западом куда раньше, чем на это решилась Россия. Проблема вообще не в территории, а в том, что русские люди принялись в одностороннем порядке восстанавливать равноправие, возвращать себе субъектность и будущее, в котором они уже не видели себя бедным родственником, которым как хотят помыкают истинные хозяева жизни.

Цивилизационная разница заключается, таким образом, в том, что Россия конституирует независимый статус всякого народа, всякого человеческого сообщества, которое желает его иметь. Об этом наша помощь Абхазии и Осетии, которых желала смять имперская Грузия, поддержка Донбасса, наше участие в сирийском конфликте на стороне Башара Асада. Мы не признаём права самоназначенных начальников устанавливать свои порядки в мире по собственному произволу. Господь сотворил всех равными, как на это очень справедливо указывает Конституция США.

Так что не было бы Крыма, нашлось бы множество иных поводов, поскольку речь идёт не об одной отдельной проблеме, а о том, что Россия включила механизмы глобальной правозащиты, поставив в центр истории и мироздания интересы человека и взявшись эти интересы отстаивать. Рогозинское "навсегда" — это наш неприемлемый для Запада эгалитаризм, объявив который основой международных отношений на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году, президент России Владимир Путин взялся прививать потерявшему разум сообществу западных стран.

Поэтому да, санкции — это навечно. Они никогда не согласятся считать нас равными себе и всё равно будут пытаться подорвать нашу экономику, изолировать нас, рассчитывая на то, что когда-нибудь мы всё-таки сумеем вернуть себе остатки разума и понять всю свою вторичность, цивилизационную неполноценность и вытекающую из этого неизбежность безмолвного и неукоснительного подчинения тем, кто знает, как надо.

Поэтому "навсегда" — это слово нашей силы, нашей безбоязненности, нашей способности бросить вызов сильным мира сего во имя человека и одержать победу над главным врагом — собственным малодушием, заставившим нас когда-то поверить в то, что у нас нет истории, культуры, настоящих людей и что всё необходимое нам нужно одолжить у западных партнёров. Сегодня уже окончательно ясно, что не нужно.