Самоубийство в Кремле. Тайна гибели маршала Ахромеева

Сергей Ахромеев родился в Тамбовской губернии в 1923 году. За год до начала войны он поступил в Ленинградское высшее военно-морское училище. Окончание первого учебного курса совпало с началом войны. По мере того как немцы продвигались к Ленинграду, на оборону города выдвигали всех, кого могли. Сначала курсантов со старших курсов выпустили досрочно с лейтенантскими званиями и отправили на фронт. А в июле дошла очередь и до первокурсников. Ахромеева и других курсантов свели в отдельную бригаду морской пехоты.

На Ленинградском направлении тогда разгорелись самые ожесточённые бои. Ставка пыталась всеми силами не допустить немцев к городу, а затем, по мере их продвижения, деблокировать город. В этих боях 18-летний Ахромеев получил ранение в ногу.

После выздоровления Ахромеева отправили доучиваться в Астрахань, куда эвакуировали военно-морское училище. Учёба в военное время была сокращена до предела, поэтому уже через несколько месяцев Ахромеев в звании лейтенанта был направлен в 197-й стрелковый запасной полк командовать взводом. Затем командовал батальоном автоматчиков в бригаде САУ.

Послевоенная карьера Ахромеева типична отсутствием резких скачков, что говорит, скорее, в его пользу. То, что он планомерно прошёл все ступеньки, вплоть до высших чинов, говорит о том, что он продвигался по службе без каких-либо таинственных благодетелей и покровителей.

Окончив офицерскую школу бронетанковых войск, он стал заместителем командира дивизиона САУ. Затем командиром танкового батальона в учебном центре. Потом командовал батальоном САУ. Несколько лет провёл в отдалённых дальневосточных частях. Был начальником штаба танкового полка, затем командиром танкового полка, заместителем командира танковой дивизии и, наконец, в 1960 году стал командиром танковой дивизии.

Попутно Ахромеев отучился в Военной академии бронетанковых войск и в Военной академии Генштаба. В следующие несколько лет Ахромеев проделал путь от заместителя командующего танковой армией до заместителя командующего Дальневосточным военным округом.

Наконец, в 1974 году, в разгар брежневской эпохи, он выдвигается в число высшего военного руководства, став начальником Главного оперативного управления Генштаба. Главное оперативное управление — это мозг армии. Именно там планируются все армейские мероприятия, начиная от военных операций и заканчивая планами обороны государства и стратегией развития вооруженных сил. Начальник ГОУ автоматически становится заместителем начальника Генерального штаба. Весьма распространённой в советское время практикой при выборе нового начальника Генштаба было назначение руководителя ГОУ.

Именно под руководством Ахромеева планировалась военная операция в Афганистане. При этом сам он всегда был противником вторжения в эту страну. Однако задачей Генштаба было планирование операций, а не решение политических вопросов. Этой привилегией обладал только крайне узкий круг, сложившийся вокруг уже одряхлевшего Брежнева. Ахромеев, на тот момент первый заместитель начальника Генштаба, и его непосредственный начальник маршал Огарков составили от Генштаба аналитическую записку в Министерство обороны о нецелесообразности полномасштабного военного присутствия в стране. Однако тогда победила другая линия, Андропов пользовался куда большим влиянием, чем военные, и смог убедить Брежнева и его окружение, что, если не зайти в Афганистан, там начнётся контрреволюция и укрепятся американцы. Вдобавок министр обороны Устинов также был активным сторонником военной операции.

В 1984 году подул ветер перемен. Черненко был ещё жив, но его состояние не внушало надежд на долгое правление. Старцы из Политбюро умирали один за другим. Началась смена поколений в советском руководстве. Ахромеев осенью 1984 года становится начальником Генерального штаба. К этому моменту он уже имел звание маршала, присвоенное годом ранее.

Вскоре к власти пришел Горбачёв с весьма амбициозной программой перестроения социалистического общества. Немалая роль в этой программе отводилась военным, из-за бесконечной гонки вооружений СССР тратил большую часть своих ресурсов на оборонную промышленность, тогда как товары народного потребления производились в недостаточных масштабах. Кроме того, колоссальную часть бюджета съедало военное присутствие в Афганистане. Войска были в этой стране уже шесть лет, а конца и края войне не было видно. В общем, ситуация складывалась затруднительная.

Горбачёву надо было найти союзников в высшем армейском руководстве. Ахромеев отлично подходил. Во-первых, он был противником советского военного присутствия в Афганистане, во-вторых, поддерживал идею "ядерного разоружения".

Ахромеев был убеждённым сторонником сокращения ядерного вооружения, но по взаимной договорённости с американцами и на паритетных началах. Ещё в годы брежневской политики разрядки он принимал участие в составлении договоров о сокращении стратегических наступательных вооружений.

Политика разрядки прервалась после прихода к власти Рейгана и ухудшения отношений между странами из-за вторжения в Афганистан. Но после того как американцы объявили о создании стратегической оборонной инициативы, советское руководство пошло на новые переговоры по своей инициативе.

Из-за тяжёлого экономического положения в стране было решено сократить издержки на военно-промышленный комплекс и армию. Ахромееву была поставлена задача разработать новую военную доктрину. Помимо сокращения издержек она должна была стать ещё и политическим посланием, гласящим, что СССР меняется.

Новая доктрина была выдержана исключительно в оборонительном ключе, в духе политики "нового мышления". Ключевым пунктом этой доктрины был отказ от проведения наступательных операций против противника в первый период войны. То есть в случае агрессии в течение первых дней военного конфликта Советская армия должна была ограничиваться только оборонительными операциями.

Кроме того, декларировалось, что Советская армия готова к значительным сокращениям, как в части вооружений, так и личного состава. Но в том случае, если для СССР не будет существовать явно выраженной угрозы. Средства, которые таким образом удастся сохранить, предполагалось направить в производство товаров народного потребления.

До определённого момента у Ахромеева с Горбачёвым не было существенных разногласий. Они начались после подписания Договора о РСМД в 1987 году. Американцы прекрасно понимали, что СССР стал сговорчивым не от хорошей жизни, и торговались очень жёстко. В итоге советское руководство пошло на ряд существенных односторонних уступок. Например, включив в Договор о РСМД ракеты "Ока" (SS-23), которые формально под него не попадали. Ахромеев был категорическим противником этой уступки.

Что касается афганской войны, то маршал с самого начала был её противником и был одним из самых видных сторонников вывода войск в высшем военном руководстве. Планированием вывода советских частей из Афганистана занимался именно он.

В 1988 году Ахромеев подал в отставку с поста начальника Генштаба, но Горбачёв пригласил его советником к себе. Ахромеев к тому времени уже был больше политической, чем военной фигурой. Армейские реформы встретили недовольство у значительной части генералитета, и Ахромеев был нужен как узнаваемый и видный военачальник, поддерживающий политику нового мышления и перестройку.

Ахромеев действительно поддерживал перестройку, но до определённых пределов. К концу 80-х его стало беспокоить то, что управляемые поначалу реформы с течением времени приняли совершенно хаотичный и даже разрушительный характер. Словом, над ними был потерян контроль и процессы стали развиваться уже сами по себе, не подчиняясь никому.

Маршал верил в Горбачёва почти до самого конца. Но постепенно стал разочаровываться в нём. Президент СССР уже не контролировал происходящие в стране процессы, завертелись такие события, что ему стало не до советов Ахромеева, который регулярно писал шефу рекомендации, советы и аналитические записки и обижался, что на них не обращают внимания.

В июне 1991 года он подал в отставку с должности советника по военным вопросам. Однако Горбачёв был слишком занят борьбой с руководителями союзных республик, которые тянули одеяло на себя, и прошение не удовлетворил, предложив советнику повременить с уходом.

В августе 1991 года маршал отдыхал с семьёй в Сочи. 19-го числа он по телевизору узнал о ГКЧП, после чего сел на самолёт и улетел в Москву. Там он встретился с Янаевым, однако члены ГКЧП по сути ничего так и не делали, поэтому он уехал. Следующие четыре дня Ахромеев исправно ходил на работу, но никаких активных действий не предпринимал. 24 августа маршал, как обычно, приехал на работу, а вечером его тело было обнаружено прямо на рабочем месте. По данным экспертизы, смерть наступила из-за удушения.

Следствие не нашло в его гибели никакого криминала, и дело закрыли. Однако в деле было немало странных деталей и нестыковок в показаниях свидетелей. Сразу же поползли слухи, что Ахромеева убили или вынудили совершить самоубийство. В пользу этой версии существует немало аргументов.

Трудно поверить, что военный человек, боевой офицер, побывавший на двух войнах, прошедший все армейские ступеньки, от курсанта до маршала, мог избрать такой необычный способ ухода из жизни. Военные — это люди, которые по долгу службы часто сталкиваются со смертью и достаточно щепетильно относятся к таким вопросам. По традиции, идущей из глубины веков, повешение — самая позорная смерть для военного. Так казнили только в тех случаях, когда хотели особо унизить человека.

Нацисты вешали партизан и деятелей подполья, чтобы особо подчеркнуть, что это для них бандиты, а не солдаты, которых расстреливали. В СССР повешение было восстановлено на короткий срок и применялось в исключительных случаях, чтобы также подчеркнуть презрение к преступнику. Вешали только самых одиозных нацистских военных преступников и самых высокопоставленных из военных предателей. На Нюрнбергском процессе руководителей рейха приговорили к повешению, чтобы особо подчеркнуть, что они гнусные преступники. Представить, что офицер может добровольно избрать такой способ ухода из жизни, почти невозможно.

Тем более что у маршала было и табельное, и наградное оружие.

По версии следствия, в 9:40 утра маршал совершил первую неудачную попытку свести счёты с жизнью. После этого ему позвонил водитель и он попросил его к 13 часам быть на базе. Зачем человеку, который час назад пытался убить себя, просить водителя быть на базе в определённое время, если он не собирается никуда ехать?

Странными выглядят и показания других свидетелей. Советник президента Загладин утверждал, что на протяжении всего дня в кабинет маршала кто-то входил и выходил из него, но он не обращал на это внимания и не видел, кто это был. Уходя, советник обратил внимание на то, что дверь в кабинет была закрыта, но ключа в ней не было. Поэтому он сделал вывод, что маршал ушёл, и выключил свет в коридоре.

Однако дежурный офицер, который и поднял тревогу, был обеспокоен именно тем, что свет в кабинете не горел, но при этом ключ был в замочной скважине двери, что показалось ему странным. При этом, по версии следствия, Ахромеев был мёртв уже к тому моменту, когда уезжал Загладин. Но тогда откуда в двери взялся ключ?

В кабинете не было следов борьбы, но это ни о чём не говорит, у возможных убийц было немало времени, чтобы навести порядок.

Все, кто общался с маршалом накануне смерти, уверяли, что он был в обычном расположении духа и не было ни малейших намёков на то, что он планирует уйти из жизни.

Однако против этой версии говорит наличие нескольких предсмертных записок, адресованных разным людям. С другой стороны, наличие таких записок не противоречит версии о принуждении к самоубийству.

Словом, ни одна из трёх версий гибели маршала не имеет стопроцентных доказательств. Если речь идёт об убийстве или принуждении к самоубийству, то для этого должен быть мотив. Либо чтобы маршал чего-то не делал, либо за то, что он что-то не сделал. Но что это могло быть? К 24 августа с ГКЧП давно было покончено, да маршал в него и не входил. Его никто не арестовывал и не собирался это делать, поскольку он не был причастен к выступлению.

Что касается самоубийства, то мотив у Ахромеева мог быть. Будучи одним из высших военачальников, он не мог спокойно наблюдать, как катится в пропасть всё то, служению чему он отдал всю жизнь. Но вызывает очень серьёзные сомнения, что кадровый военный мог избрать столь странный для офицера способ сведения счётов с жизнью.

Похороны Ахромеева состоялись 1 сентября без положенного в таких случаях военного салюта. Советские газеты не удостоили это событие вниманием. Только американский коллега Ахромеева Уильям Кроув написал некролог маршалу в журнале Time.