За праздник — на стену позора: Как люди в СССР защищали своё право на Рождество

В СССР для Рождества настали непростые времена. В дореволюционное время это был главный и самый популярный праздник для большинства населения. После октября 1917 года на протяжении нескольких советских лет праздник оказался под запретом. Отмечать его было опасно и трудно. Но вот в послевоенное время он стал легальным, хотя и не одобряемым государством праздником. И только в постсоветскую эпоху Рождество вновь стало одним из главных праздников, особенно для воцерковленных православных.

Сразу же после победы в Гражданской войне большевики начали активно создавать свои праздники. Но и старые религиозные праздники поначалу не трогали. Поэтому на протяжении 1920-х годов в календаре относительно мирно уживались День парижской коммуны, День низвержения монархии и Рождество с Пасхой. Единственное отличие между ними заключалось в том, что революционные праздники считались государственными и оплачивались, даже несмотря на то что в этот день никто не работал. Тогда как религиозные праздники считались особыми днями отдыха и не оплачивались.

Тем не менее у одного из главных дореволюционных праздников — Рождества — с самого начала возникли проблемы. Дело в том, что большевики сразу после революции перешли на новый, григорианский календарь. Церковь этого не сделала и осталась жить по юлианскому. В результате Рождество сместилось в календаре с 25 декабря на 7 января. При этом 25 декабря, когда сама Церковь ничего не отмечала, было выходным днём, а вот 7 января, когда Церковь праздновала Рождество Христово, было обычным рабочим днём. Из-за этого возникли определённые сложности, поскольку было неясно, когда же лучше праздновать — по официальному государственному календарю, когда предоставляется отдых, или по церковному, что вроде бы правильнее, но из-за работы сделать это труднее.

С самого начала 20-х Рождество оказалось под сильным прессом пропаганды. Борьба с "поповским праздником", который "растит рабов капитала" поначалу велась силами комсомольцев, которым в канун праздников поручалось проводить антирелигиозные мероприятия. Поначалу это делалось без всякого идеологического контроля, что привело к тому, что выходки комсомольцев становились всё более хулиганскими и вместо сочувствия вызывали у обывателей негодование и презрение.

С середины 20-х "комсомольское Рождество" отменили. Вместо этого к праздникам стали подгадывать лекции о научном атеизме, которые для завлечения публики заканчивались танцами или демонстрацией кинофильмов. Но такая тактика не приносила никаких плодов. Незначительное меньшинство молодёжи, вовлечённой в комсомольское движение, по идеологическим мотивам отказывалось от празднования Рождества, но большинство горожан и тем более крестьян по-прежнему придерживались этой традиции.

В 1929 году наступили новые времена. Была внедрена пятидневка, традиционные дни недели фактически потеряли своё значение. Количество праздников было сокращено до минимума, были отменены не только все религиозные, но и часть революционных. Разумеется, запреты коснулись и Рождества. Одновременно началась самая мощная за всю историю СССР антирелигиозная кампания с массовым закрытием церквей по всей стране. Тогда же было издано постановление о запрете колокольного звона под предлогом того, что он мешает трудящимся работать и отдыхать.

В связи с массовым закрытием церквей (в некоторых городах не осталось ни одной действующей), а также дальнейшим ужесточением религиозного законодательства стало практически невозможно посещать церковь в праздники. Те, кто всё же осмеливался это делать на Рождество, рисковали получить неприятности на работе. Историк Иван Шитц описывал в своём дневнике первое Рождество так называемой безбожной пятилетки (1929 год): "В этом году Рождество "отменено". Оно сделалось предметом неистовой антирелигиозной пропаганды (вплоть до призыва детям в анкетах указывать на то, верующие ли родители и праздновали ли Рождество), попутно проводят разрушение церквей, снятие колоколов; "удушливые стенгазы" разных учреждений полны поимённых указаний на отдельных лиц, "попавшихся" в посещении церкви".

Праздничная атмосфера, которая традиционно составляла немалую часть праздника, полностью исчезла. Колокола не звонили, соседи не поздравляли друг друга с праздниками, даже ёлки, этот обязательный атрибут Рождества, исчезли из продажи в городах под угрозой больших штрафов. Праздник практически ушёл в подполье. Его праздновали тайно, в обстановке секретности. Ёлки доставали за взятки через дворников. Ёлочные игрушки и мишуру делали своими руками из яичной скорлупы и соломы.

На некоторых предприятиях организовывались своеобразные "рождественские инспекции". Местному общественнику давали поручение обойти друзей и коллег под каким-нибудь предлогом и посмотреть, не устанавливает ли кто-то из них ёлку и не празднует ли "поповское Рождество". Уличённых в праздновании позднее "пропесочивали" на работе или высмеивали в заводских стенгазетах. Эмма Герштейн, будущий известный лермонтовед, писала в мемуарах, что в начале 30-х получала такое поручение и после отказа "инспектировать" друзей имела некоторые проблемы в карьере.

Празднование Рождества не каралось на государственном уровне, но считалось компрометирующим фактором, особенно для членов партии и людей на ответственных постах. Например, уже в середине 30-х годов в местное отделение НКВД поступил анонимный донос на депутата Оренбургского горсовета Сафронову, в котором сообщалось: "вся её семья — верующие. Чтут посты и религиозные праздники, особенно Рождество и Пасху".

Однако фактический запрет на празднование и создание атмосферы воинствующей нетерпимости к празднику так и не смогли его одолеть. И в городах, и в деревнях люди праздновали Рождество, пусть и не с таким размахом. Большинство людей, заставших дореволюционные времена, считали этот праздник важным и не собирались отказываться от него даже под давлением. Лишь часть молодёжи, выросшей уже в советские времена, демонстративно не праздновала его под влиянием комсомольских организаций. Дневники современников той эпохи свидетельствуют, что, несмотря на все препятствия и давление, праздник продолжал жить.

"Как ни задушен этот великий Праздник, как он ни превращён в "будни", как ни преследуется всякий невыход в этот великий христианский Праздник на работу, но народ празднует и на последние скудные свои гроши спешит на базар и в лавку купить что-либо к Празднику", — свидетельствовал телеграфист Евдокимов.

"Пусть отменят Рождество, сколько хотят, моё Рождество — вечное, потому что не я продажной мишурой убираю дерево, а мороз старается", — писал в дневнике знаменитый писатель Михаил Пришвин. Он же позднее отметил: "Видел, как из маленького домика вышел старый священник в мантии с узелком и сейчас же исчез в следующем маленьком домике. Какие-то люди ещё держат связь с предками".

Рабочий Измайлов отмечал, что крестьяне (в деревне нажим был значительно слабее, чем в городах) не обращают внимания на давление и празднуют Рождество по-прежнему: "Праздник справляется населением по-обычному, как справлялся и раньше... Так же гуляют, так же пьют вино, так же ездят в гости".

В конце 1935 года, через шесть лет гонений, был реабилитирован Новый год. В магазинах появились ёлочные игрушки, на рынках и базарах снова стали торговать ёлками. В школах и детских домах стали организовывать новогодние ёлки для детей.

Однако Рождество всё ещё оставалось классово чуждым религиозным праздником. Его празднование по-прежнему компрометировало членов партии и людей на ответственных постах и могло грозить неприятностями с карьерой. Ситуация изменилась только в период войны.

Сталин оказался под сильным давлением союзников по антигитлеровской коалиции. Особенно усерден был американский президент Рузвельт, на которого давила консервативная оппозиция, недовольная помощью воинствующим безбожникам. Рузвельт неоднократно передавал Сталину, что на пути к великой дружбе между ними есть только два препятствия — Коминтерн и гонения на религию.

На Пасху в 1942 году в Москве был отменён комендантский час и проведены богослужения. В Богоявленский собор пригласили офицеров британской союзнической миссии. Первое за четверть века появление в храме людей в форме и погонах произвело настоящий фурор, тем более что на службу собралось огромное количество людей. В блокадном Ленинграде также прошли церковные службы. Сразу же поползли слухи о грядущей оттепели в религиозной сфере.

Осенью 1943 года, незадолго до первой личной встречи союзников в Тегеране, в СССР был избран патриарх, а серьёзные гонения на церковь прекратились, хотя она и осталась под жёстким контролем. Рождество 1944 года фактически было первым легальным за долгие годы. Оно вызвало неподдельный энтузиазм у верующих, в уцелевших храмах было настоящее столпотворение. Любовь Шапорина (создательница первого в стране театра марионеток) писала в дневнике: "Народу много. Запели "Слава в вышних Богу", а потом — "Рождество Твое, Христе Боже наш", и весь народ запел. Общее пение на меня очень сильно действует, и не на меня одну: многие вокруг меня потихоньку вытирали себе глаза, даже мужчины".

Писателю Пришвину едва ли не с боем пришлось прорываться в церковь: "Вошёл в церковь с великим трудом и эгоизмом, потому что работал локтями. Но этот эгоизм мой люди прощали, потому что это было место, где все эгоизмы прощаются".

Рождество пережило государственное давление и сохранилось в числе главных праздников. Хотя во второй половине ХХ века в связи с естественной сменой поколений оно стало уступать Новому году в популярности. Тем не менее и по сей день оно остаётся одним из главных праздников, а с 1990 года оно вновь стало нерабочим днём.