Алюминий по-русски

В России все самые масштабные проекты прячутся где-то далеко за Уралом, в тайге. Там сложно жить, нелегко работать и строить. Но это наш кладезь ресурсов, кладезь, на стыке веков подзаброшенный. Хотя если приглядеться повнимательней, то окажется, что некоторые уснувшие ещё в советские времена амбициозные проекты освоения в последнее десятилетие просыпаются усилиями крупного частного бизнеса.

Держа в руках билет на поезд из Красноярска до станции Карабула, я, конечно, первым делом полез смотреть спутниковые снимки. "Гуглу" этот — Богучанский — район неинтересен, и местную тайгу американцы не переснимали лет десять, наверное, — тут лес. Русские знают, куда смотреть, поэтому на "Яндекс.Картах" чуть южнее посёлка Таёжный хорошо виден почти идеальный квадрат — это 231 гектар Богучанского алюминиевого завода. Но и здесь он выглядит недостроенным, поэтому и едем — увидеть своими глазами, как делают триста тысяч тонн алюминия в год посреди красноярской тайги.

Посёлок Таёжный стоит посреди тайги в четырнадцати часах на поезде от Красноярска. Поезда ходят полными: исторически Таёжный — это пересадочный пункт для вахтовиков, которые едут дальше на Север, поэтому и железнодорожная станция тут крайне оживленная, крепкие русские мужики со всей Сибири целеустремленно тащат на себе всё, что нужно для очередной вахты.

Здесь же, в самом Таёжном, как говорят местные, "жили за счёт леса и нефти", то есть основная работа для шести тысяч местных жителей — это обслуживание нефтяных месторождений в районе и буквально лесоповал, сбор ягод и грибов. Такая русская тайга. Была такой.

Да, когда едешь от станции в центр посёлка, видишь старые двухэтажные деревянные полубараки, но ощущения ненужности и забвения, которые так характерны для многих сёл и посёлков русской глубинки, здесь почему-то нет.

Если выйти на улицу Строителей вечером часов в девять в середине ноября, а в этом году первый плотный снег лёг на землю именно в ноябре, то возникает странное ощущение — разрыв шаблона, как будто ты находишься не там, где планировал оказаться. Не только потому что эта, одна из центральных улиц, хорошо освещена и убрана. Над засыпающим посёлком негромко, едва различимо звучит какая-то очень знакомая джазовая композиция, что-то из шестидесятых, из Нью-Йорка, что-то очень предновогоднее… На фонарных столбах — динамики, под музыку из которых редкие пешеходы спешат домой ужинать.

Это удивительное для таёжного посёлка явление, конечно, не имеет отношения к алюминиевому заводу, но настроение создаёт отменное.

Алюминиевый завод появился здесь не случайно и не сразу, конечно. Для того чтобы понять, почему РУСАЛ решил строить свой ультрасовременный, один из крупнейших и едва ли не самый дружественный природе завод именно здесь, надо сменить оптику и обратиться к истории, но сначала один важный факт, из которого вытекает всё остальное.

Алюминий делают промышленным способом с начала двадцатого века. Промышленное производство алюминия требует трёх составляющих: сырья, немного химии и огромного, немыслимого количества электроэнергии. 15 мегаватт в час нужно для получения одной тонны алюминия. Объёмы электричества, которые потребляет алюминиевый завод, в европейской части России стоят столько, что производство просто нерентабельно. В Китае, например, алюминиевые заводы работают на электричестве от угольных станций — представляете, какой урон атмосфере они наносят?

Сибирь же помимо всех богатств таит в себе главное: чистую энергию рек. И здесь надо вернуться к спутниковым картам и обнаружить в 150 километрах севернее Таёжного посёлок Богучаны, стоящий на берегу реки Ангары.

Первые идеи о развитии этого региона на базе электроэнергии гидроэлектростанций появились в конце сороковых годов. Проект предусматривал строительство каскада из семи ГЭС, и три из них — Иркутскую, Братскую и Усть-Илимскую — успели построить до начала восьмидесятых. Богучанскую же ГЭС заложили, но построить не успели. И так бы она и осталась очередным вечным памятником освоению Сибири, если бы в середине нулевых годов нового века по инициативе Олега Дерипаски компания РУСАЛ вместе с РусГидро и Внешэкономбанком не заключили партнёрское соглашение — вместе инвестировать в ГЭС и построить под Таёжным алюминиевый завод. В России и тогда не было, да и сейчас нет самостоятельной структуры — частной или государственной, — которая могла бы реализовать такой проект. А здесь редкий пример эффективного партнёрства бизнеса и государства и ещё более редкий пример воли: и ГЭС, и завод построены и работают. Всё вместе это называется Богучанское энергометаллургическое объединение, включающее в себя БоАЗ и БоГЭС.

Заводской автобус полчаса везёт рабочих, живущих в Таёжном, на работу. Это неутомительная дорога: в отличие от многих сибирских она асфальтовая, а не гравийная. По дороге Олег — он работает в заводском отделе безопасности труда, приехал на завод из Иркутска — бойко расспрашивает о жизни в Москве, но на вопрос, не хочет ли он перебраться в столицу, где, как говорят, больше возможностей, неожиданно спокойно говорит: "Зачем? Мне здесь очень комфортно: зарплата по местным понятиям приличная, жильё есть, лес, природа, дочка растёт. Я тут надолго, думаю. Единственное, садика детского не хватает, но это вроде временно".

Я не успел удивиться, потому что автобус остановился у проходной. Бегущая строка над подъездом поздравляет кого-то из рабочих с днём рождения, но в этот момент всё внимание уже привлечено масштабом предприятия — конечно, снимки из космоса не дают даже примерного представления о том, что такое третий крупнейший алюминиевый завод в стране.

Первое ощущение от этого завода (в сравнении с многими другими, где я был) двоякое: с одной стороны — слишком свежий, с другой — как будто он и не работает вовсе. Никакого грохота, шипения, испарений, дыма и рабочих, снующих между цехами. Лишь два момента говорят приезжему журналисту, что работа идёт: выруливающий из-за угла грузовик, перевозящий что-то сыпучее, и пар над градирней.

На самом деле, производство здесь не останавливается ни на минуту и соответственно работа идёт посменно по двенадцать часов два через два. Об этом узнаёшь уже после инструктажа по безопасности и получения невероятно тёплой спецодежды с обязательными каской, маской и очками.

Справка: алюминий — это самый распространённый на земле металл и третий (после кислорода и кремния) элемент в земной коре. Однако в чистом виде он встречается только крохотными кусочками и только в жерлах вулканов, в остальных случаях это различные соединения, из которых алюминий в процессе производства надо извлечь при помощи электролиза.

При том, что этот удивительный металл буквально лежит у нас под ногами, далеко не всякое сырьё можно эффективно использовать. Лучшая руда для извлечения алюминия — это бокситы, самые большие залежи которых находятся в африканской Гвинее, Австралии, Бразилии, Индии и на Ямайке.

И, хотя в это сложно поверить, БоАЗ работает на сырье, которое добывают на австралийских предприятиях.

Внешне бокситы обычно выглядят как ярко-рыжая каменистая глина. Её просто вынимают из карьеров открытым способом. Впрочем, бокситы могут быть и другого цвета.

Отдельное предприятие перерабатывает бокситы в глинозём гидрохимическим методом, который открыл российский учёный Карл Иосифович Брайер в конце девятнадцатого века. Глинозём — это белый, а вернее сероватый кристаллический порошок, и именно из него делают алюминий на БоАЗе. Его и перевозят грузовики по территории завода — из накопительного элеватора на 18 тысяч тонн в электролизный цех.

"Анодный эффект на электролизёре 1041", — произносит сухой женский голос в динамиках, и эти слова разносятся по цеху, настолько длинному, что его противоположный конец не видно. Кажется, что десятки людей должны броситься к электролизёру 1041 с вопросами, но лёгкий анодный эффект — это рядовое явление, которое регистрируется автоматической системой управления процессом. Да и нет здесь десятков людей.

Всеми процессами в этом гигантском цехе и соседнем его близнеце управляет с десяток человек. Единожды запущенный процесс электролиза необходимо обслуживать постоянно, за всеми показателями следит автоматика, а значит персонала меньше, но он более квалифицированный.

Сейчас здесь на два цеха 336 электролизёров, это не полная мощность завода, а только его первая очередь. Ещё два цеха заложены в инвестпроекте, и даже сваи под них уже вкопаны. Четыре цеха вместе и дадут ожидаемый показатель в 600 тысяч тонн алюминия в год.

"Наши парни, рабочие нашего цеха, играли летом в пейнтбол против команды учителей поселковой школы. Выиграли, радовались как дети, но праздновали потом все вместе", — говорит сотрудник электролизного цеха Александр. "В пейнтбол?!" — уточняю я. "Да, но, вообще, летом самое популярное у нас тут — турслёты, там ребята провешивают верёвки между деревьями, детишки карабкаются, да и взрослые тоже. Палатки, костры — семьями приезжают".

Когда на улице минус 20, как-то совсем не представляется летний отдых. "Ну подойди, погрей вон руки на шине", — смеётся Александр. Это хорошее предложение, но для человека, плохо понимающего в электричестве, положить руку на толстую алюминиевую балку, по которой идёт ток силой 300 тысяч ампер, — это испытание. Она и правда тёплая.

Справка: электролиз — это физико-химический процесс, при котором электрический ток проходит от анода к катоду через расплав электролита, изменяет его структуру и выделяется искомое вещество. В нашем случае — тринадцатый элемент таблицы Менделеева, Al, алюминий.

Электролизёр РА-300Б, а именно такие здесь установлены, — это большая ванна, дно которой выложено графитовыми блоками 24 сантиметра в толщину, а борта из карбидкремниевой плиты. В этой ванне 17 сантиметров жидкого алюминия и 17 сантиметров электролита. В электролит опущены угольные аноды — 36 штук, — а катодом служит графитовая подина электролизёра. Шесть алюминиевых шин подают на аноды ток силой 312 килоампер, но напряжением всего 4,2 вольта — это меньше, чем в батарейке "Крона" в 9 вольт. Поэтому, несмотря на моё собственное напряжение, прикосновение к тёплой шине никак на меня не повлияло.

Глинозём внутрь попадает при помощи простой, но точной системы подачи. Раз в точно заданный промежуток времени специальный стержень пробивает в запёкшейся корке небольшое отверстие, и по трубе, больше похожей на иглу гулливерова шприца, в отверстие ссыпается ровно 1150 граммов сырья. Плюс-минус 10 граммов, не больше.

Под воздействием электричества связи между атомами алюминия и кислорода в глинозёме (оксиде алюминия) разрываются и получается, как вы догадались, алюминий и кислород. И если бы не угольные аноды, это был бы генератор свежего воздуха.

Сутки в электролизёрном цехе длятся 32 часа. Именно в такой промежуток времени на каждом электролизёре меняют одну пару 930 килограммовых анодов, остужают держатели и отправляют в анодный цех на восстановление. Раз в 32 часа специальный металловоз выбирает из электролизёра 3170 килограммов расплавленного алюминия.

Процесс производства алюминия за последние сто лет практически не изменился, только модернизировался. Главное направление инженерных разработок РУСАЛа сейчас — создание такого анода, который бы не сгорал. Если аноды перестанут гореть, то алюминиевые заводы будут вырабатывать столько кислорода, что перекроют все экологические издержки от всех производств в России вообще. Ну, почти.

А пока максимальная экологичность производства достигается (как и во многих других областях промышленности) максимально закрытыми контурами, максимально эффективным сбором выделяемых газов и максимальной эффективностью.

По правилам безопасности здесь надо носить маску, но я, признаться, за несколько часов в электролизёрном цехе никакого неприятного запаха и вообще угрозы здоровью не почувствовал. Вся магия в газоочистках.

"Сухая" газоочистка — а именно такая технология используется на БоАЗе — использует сырьё, то есть глинозём, в качестве фильтра для фтористых соединений. То есть буквально: сырьё прогоняют через газоочистную систему, в ней глинозём насыщается фтором, поглощая его почти целиком, и только после этого отправляется в электролизёры. И воздух чистый, и дорогой криолит сэкономили.

Всю установку обслуживает смена из всего трёх человек. Каждая такая система обслуживает один огромный цех и очищает газ на 99,7%. Это французские технологии. Только в газоочистку БоАЗ вложил 11 миллионов евро, и это тот случай, когда не жаль потраченных денег и не стыдно привезти технологии из-за рубежа. Ни чёрного, ни серого снега вокруг завода я не нашёл, и вы не найдёте.

Причём французы вместе с боазовцами как-то так подкрутили систему газоочистки, что европейские фильтры в тайге работают лучше, чем на родине.

Наши коллеги из другого издания поднялись над БоАЗом на квадрокоптере и сделали попытку заглянуть в трубу газоочистной установки с высоты птичьего полёта. И заглянули. И были разочарованы. "Там ничего нет", — сказал мне потом пилот.

Впрочем, у ребят были более серьёзные проблемы. Гигантская сила тока в электролизёрах создаёт такой электромагнитный эффект, что вблизи них останавливаются механические часы (о чём честно предупреждают на инструктаже по безопасности), прыгают связки ключей и… сбиваются навигационные системы квадрокоптеров. Слава богу, техника осталась цела.

Металлурги, которые здесь работают, конечно, привыкли к этому зрелищу, но для человека постороннего это производство напоминает сбор урожая на какой-то космической плантации. Футуристического вида краны медленно передвигаются под потолком, перемещаясь от одного требующего замены анода к другому. Кажется, что ими управляет искусственный интеллект, но естественно в кабине крана сидит человек. Внизу второй специалист уверенно открывает крышку электролизёра и что-то проворачивает в тысячеградусном расплаве металлическим щупом, а затем, когда в воздух поднимается держатель, спокойно, уверенно и аккуратно обходит раскалённый анод и наблюдает, как кран ставит его в специальный контейнер остужаться. Это какие-то сверхлюди, управляющие сверхпроцессами.

"Ожоги бывают?" — спрашиваю, отодвигаясь максимально далеко от того, что осталось от массивного анода. — "Человеческий фактор никуда не делся, поэтому бывает, что капля на спецовку попадёт, но так и одежда жаропрочная. В целом люди с головой все, опытные специалисты, плюс инструкции по безопасности очень чёткие", — говорит Алексей.

Ручной труд в отличие от многих других производств здесь сведён к минимуму, и сотрудники этого цеха — уже не электролизники, как раньше, а "операторы автоматического производственного процесса", управляющие сложными и дорогими машинами российского, голландского, канадского и французского производства. Работа значительно более безопасная, но требующая внимания и квалификации.

Футуризма добавляют массивные и медлительные металловозы. На каждом установлена огромная ёмкость — это вакуумный ковш. Он вмещает почти 10 тонн свежего расплавленного алюминия и за один проезд выкачивает расплав из трёх электролизёров. Процесс забора — в копилку аналогии с плантацией. Автоматика откачивает из ковша воздух, создавая отрицательное давление, и затем длинная труба опускается в предварительно пробитое в корке электролита отверстие. Через 15 минут "насытившийся" металловоз вынимает "жало" из электролизёра и двигается к следующему.

И этот процесс не останавливается ни на минуту — остановка работы электролизёра неминуемо приведёт к его выходу из строя. Если алюминий внутри застынет, установку придётся фактически заново пересобирать.

У металловоза есть запас времени, чтобы неспешно добраться с грузом в литейный цех. В электролизёре температура — на уровне 960 градусов, а температура плавления алюминия — 660 градусов. Поэтому, когда вакуумный ковш начинает наклоняться, чтобы слить содержимое в гигантский миксер, расплав остывает совсем немного.

Два столетия назад алюминий ценился дороже золота, из него делали столовые приборы для монарших особ, украшения и сувениры из алюминия преподносили в качестве подарков правителям государств. Сегодня алюминий окружает нас со всех сторон, выпускают его в разных формах, но конкретно здесь — на БоАЗе — алюминий отливают в слитки. И хотя называют их на профессиональном языке чушками, в рыжеватом свете натриевых ламп жидкий металл в формах по-прежнему походит на золото.

Здесь три таких современных шестидесятитонных миксера (один всегда в резерве, то есть работают два), главная задача которых — выплавить из свежего алюминия оставшиеся примеси железа, кремния и других элементов. Здесь тоже важна чистота металла, однако в отличие от золота алюминий значительно реже используется в чистом виде, а чаще — в виде сплавов. Поэтому уже после тщательного "перемешивания" в миксере в расплав добавляют легирующие добавки. В зависимости от марки выпускаемого алюминия это может быть железо, кремний, магний, да почти вся таблица Менделеева. Сейчас существует больше ста марок алюминия, каждая из которых отличается свойствами.

В литейном цехе жарко, и людей здесь значительно больше, чем в электролизе. Оно и понятно: в электролизёрном тихо работает электрический ток, здесь же люди и машины должны отлить из расплава почти 800 тонн за один день.

Из миксеров расплав с легирующими добавками разливается по формам-изложницам на конвейере, специальная роболопатка снимает плёнку, образующуюся на поверхности, — она повредит свойствам готового алюминия. В процессе движения алюминий в формах остывает до "всего" 400 градусов, а на выходе тёплую "чушку" можно даже аккуратно потрогать — 60 градусов.

Существует масса разновидностей товарного алюминия, его выпускают в брусках, цилиндрах, блоках, а на БоАЗе основная линия выпускает "чушки" — слитки сложной формы весом 22,5 килограмма. Прямо при нас идёт пусконаладка нового итальянского агрегата, который будет отливать бруски прямоугольной формы, причём на большой скорости — 120 тысяч тонн в год.

"А на классическом, так сказать, производстве вот эти "чушки" с конвейера снимает человек. Такими зацепами — это чудовищно тяжёлая работа", — говорит мастер литейного отделения Александр. Он внимательно наблюдает за пуском нового — итальянского на этот раз — литейного агрегата с очередным роботом-манипулятором, который без помощи человека укладывает тонну металла в стопочку и затягивает пластиковой лентой. Здесь все линии такие. "Кто быстрее?" — спрашиваю. "Ну вот этот 25 тонн в час тягает, а так обычно впятером 20 тонн часов за пять-шесть могут упаковать". Так здесь, оказывается, просто курорт для литейщиков. "Некоторые ребята даже как-то пытаются компенсировать отсутствие нагрузки. После смены могут в спортзал пойти в посёлке, загляните, кстати, туда". Я и в Москве-то такие предложения вежливо пропускаю вперёд, но тут так случилось, что в спортзал мы всё-таки зашли.

При всех уверенных плюсах работы на новом заводе: свежее современное оборудование, "зелёные" безопасные для людей и природы технологические процессы, очень приличные для региона зарплаты, — получить в Таёжном нужное количество опытных специалистов, готовых интенсивно работать на запуске первого в постсоветское время алюминиевого завода — было очень непросто.

В самом посёлке металлурги отродясь не селились, а значит, большую часть планового персонала завода — 1300 человек — нужно было не просто привезти, но ещё и уговорить остаться, ведь алюминиевый завод — это не ресторан: через два года не закроешь и перенести его нельзя.

"Берите в команду только профессионалов, которые разделяют ваши цели и веру в успех" — слова Олега Дерипаски, смысл которых на БоАЗе хорошо понимают, иначе бы проект остановился еще в двухтысячных. Таких людей надо найти, увлечь и показать, что здесь можно жить и развиваться.

И РУСАЛ поступил единственно возможным способом: начал создавать условия для своих сотрудников, тесно вплетая эти условия в местную жизнь. Алюминий пришёл сюда надолго, и эти инвестиции должны поднять уровень жизни во всём районе.

Пять лет назад в восьмистах метрах от того места, где я в первый день слушал вечерний таёжный джаз, завод начал строить целый новый микрорайон. Это не закрытый элитный посёлок, а современный городской квартал пятиэтажной застройки, с непривычными для Таёжного яркими цветами стен, остеклёнными во всю высоту балконами, на которых мёрзнут велосипеды, детскими площадками и светодиодными фонарями.

Приехавший на работу на заводе металлург получает здесь квартиру на всё время своего контракта. Это жильё не надо отделывать и обставлять — вся мебель и техника уже на месте.

Валерий из административно-хозяйственного отдела завода рассказывает, что по плану тут должно быть больше девятисот квартир, а учитывая, что едут семьями с детьми, Таёжный прирастает почти половиной своего населения. Сначала местные не очень-то верили, что микрорайон построят, потом, когда стало понятно, что построят, оказалось, что этим новым жителям Таёжного нужны продуктовые и хозяйственные магазины, нужно ремонтировать машины и технику, и местный бизнес медленно, но верно начал разворачиваться. Косвенные позитивные изменения.

У этого города в посёлке своя котельная, по плану небольшой парк, школа. Посреди квартала — здание поликлиники, туда сейчас завозят оборудование. А когда все инфраструктурные объекты будут построены, их передадут на баланс посёлка. Тут ещё много разных вопросов: например, врачей для поликлиники тоже надо откуда-то звать и их тоже надо где-то селить, возможно, в этих же домах. Все эти моменты постепенно согласуются с местными властями.

Для жителя столицы крайне непривычен уровень доверия окружающему миру — в подъездах нет домофонов, но внутри при этом чисто, тепло и просторно.

"Секунду, — говорит Валерий и чётким рабочим шагом направляется к стоящим в углу непривычно просторного коридора детским коляскам. Обходит их и открывает широкую дверь в пустое помещение. — Это колясочная, понимаете… Надо табличку, наверное, повесить, а то люди не решаются что ли туда коляски ставить. Хотя, наверное, в проём не прошла". Красивая польская коляска и правда большая, на двух погодков. Колясочная. Мне, живущему в панельной девятиэтажке на юго-востоке Москвы, отчаянно завидно. По-белому, конечно.

Двух вещей ждут жители этого посёлка: детского сада, который уже почти введён в эксплуатацию, и второго детского сада, который строится. Обычная проблема роста: мест на всех детей в поселковом детском саду нет, он просто не рассчитан на такое количество молодых таежан. Поэтому Олег, с которым я познакомился утром, в конце смены спешит забрать дочь из маленького домашнего садика — тоже нормальное явление. Во многих семьях жены сидят дома с детьми и помогают другим мамам и папам, которые посменно делают алюминий. Я вам скажу, им есть, чего ждать: в обоих садиках будут свои собственные бассейны.

Ну и, собственно, легендарный спортзал с понятным названием "Металлург" — в подвале одного из первых построенных домов. Это не банальная качалка: администратор Кристина, для начала очень строго потребовавшая снять уличную обувь, с очевидной гордостью показывает несколько залов: здесь детишки боксом занимаются. Парень с завода ведёт занятия — бесплатно, конечно. Здесь у нас тренажёры, здесь стол для русской пирамиды, а тут настольный теннис. А вот фотографии наших ребят в Красноярске на чемпионате Евразии по пауэрлифтингу — второе место в командном зачёте.

Мне сложно сказать, существует ли какой-то водораздел между "старыми" и "новыми" жителями Таёжного. Валерий говорит, что нет, и в это легко поверить, ведь РУСАЛ вкладывается здесь не только в инфраструктуру, но и в социальные проекты. Фестиваль науки, спортивные соревнования, турслёты. Районные газеты пишут, что если раньше в Таёжном на праздники устраивали народные гуляния, то сейчас это концертные площадки, игры для детей и взрослых, турниры. Настоящие фестивали для всех.

Инвестпроект Богучанского энергометаллургического объединения ещё не завершён. Впереди запуск второй очереди алюминиевого завода, выход на проектную мощность.

Дальше — развитие инфраструктуры Таёжного, открытие детских садов, поликлиники, спортивного центра, строительство запланированного квартала таунхаусов. Краевые власти обещают новые дороги.

"У меня нет такого, что я говорю себе: я приехал сюда на три года или на десять лет. Здесь есть работа и — особенно важно — реальная возможность быстрого карьерного роста, профессионального", — это слова Константина, технолога электролизного цеха. Он родился в Таёжном, но, как и многие, уехал в Красноярск, потом в Саяногорск, а потом вернулся. Потому что в Таёжном для него появилась перспектива.

Главное слово, которое звучит во всех разговорах, — изменения. Слово, которое непривычно слышать посреди приангарской тайги. Тем не менее целый большой район действительно меняется: развивается, привлекает людей, бизнес и инвестиции. Сохраняя при этом всё, что мы так ценим в Сибири и сибиряках: открытость, трудолюбие и радушие.