Схема, которую нельзя разоблачить: история миллионеров из советской психбольницы

В марте 1958 года Шая (Саша) Шакерман перешёл на работу в психоневрологический диспансер Краснопресненского района Москвы, куда его пригласил Борис Ройфман. С этого момента началось восхождение двух предприимчивых и не лишённых авантюризма советских граждан к несметному богатству. Под прикрытием психбольницы им удалось создать настоящую подпольную империю. Три года спустя эти двое уже были богатейшими людьми Советского Союза, а их состояние исчислялось миллионами рублей (по нынешним меркам — миллиардами).

После смерти Сталина его преемники во главе государства Маленков и Хрущёв анонсировали революционные изменения. Дескать, в сталинскую эпоху все силы страны были брошены на создание тяжёлой промышленности и мы совсем позабыли о наших дорогих советских гражданах. Но мы осознаём перекос и будем ударными темпами развивать лёгкую промышленность.

В обиход вернулось забытое со времён НЭПа слово "мода". Если раньше люди были рады любой одежде, лишь бы была цела, то теперь стали более разборчивы. Всем хотелось костюмы и платья помоднее. Более того, государство само эти стремления поддерживало. В 1959 году в Москве прошёл первый в истории показ мод, причём сразу с участием флагмана индустрии — Dior.

Однако декларации расходились с реальностью. С наскока обеспечить нужные темпы роста не удавалось. Вдобавок Хрущёв в свойственной ему манере сделал шаг вперёд и два назад. В сталинские времена артели кустарей-трикотажников в определённой степени покрывали дефицит товаров первой необходимости. Однако по распоряжению Хрущёва все они были закрыты за "потворство частнособственническим инстинктам". Образовавшуюся пустоту решили заполнить за счёт психбольниц, развернув при них производство трикотажа. Этим планировалось убить сразу трёх зайцев: организовать лечение трудотерапией, перевести больницы на самоокупаемость и восполнить дефицит товаров. Однако врачи ничего не смыслили в подобных процессах и, как правило, не могли организовать производство. Зато в эту нишу устремились весьма деятельные и авантюристичные граждане, увидевшие в ней возможность разбогатеть.

Вскоре после войны Борис Ройфман устроился работать на швейно-трикотажную фабрику № 11 в Перове. Там уже тогда существовала бесперебойно работавшая схема по производству и реализации неучтённой продукции, действовавшая почти 15 лет. Секрет долголетия заключался в том, что её организаторы не жадничали и по справедливости распределяли левые доходы. Свой процент получали все — от работников до уборщиц. Недовольных не было, поэтому и жаловаться было некому.

За 10 лет на фабрике Ройфман дослужился до главного технолога. В 1957 году его сманили в Калинин (Тверь), где дали место начальника мастерских при местном обществе глухонемых. Получилось так хорошо, что заметили даже в Москве. И уже в следующем году он перебрался в Краснопресненский психоневрологический диспансер на должность заведующего мастерскими. По версии следствия, Ройфман заплатил за это место взятку в размере двух тысяч. Сам он это отрицал и утверждал, что главврач больницы всеми правдами и неправдами уговаривал его принять должность, чтобы развернуть производство.

Так или иначе, именно в столице Ройфман взялся за реализацию схемы, которую, казалось бы, невозможно разоблачить. Суть её состояла в следующем: существовали определённые нормативы, по которым предприятия принимали от колхозов шерсть. Волокна должны были иметь определённую длину. Не соответствующую стандартам шерсть списывали и отправляли на утилизацию.

Ройфман же наловчился работать с некондиционной шерстью, она и стала источником для производства неучтённой продукции. Если делать левые товары из уже не существующего по документам сырья, вычислить их будет довольно трудно, если все посвящённые в дело будут помалкивать. Правда, для безукоризненной организации подобного бизнеса требовался помощник со специфическими навыками. И вскоре он нашёлся в лице Шакермана.

По молодости Шакерман учился в медицинском университете, но бросил его после третьего курса. В начале 50-х попал в лагеря за хищение госсобственности, но вскоре освободился по амнистии. Тогда же был завербован МВД и стал негласным осведомителем. Он общался с валютчиками, подпольными антикварами, завязал знакомства во всех кругах — от милицейских до криминальных. Формально он трудился на одном из производственных комбинатов, на деле оказывал посредническую помощь во взятках, сводил одних людей с другими и временами давал наводки кураторам из милиции. Весной 1958 года Шакерман по приглашению Ройфмана возглавил картонажный цех при диспансере. Раньше там выпускали футляры для градусников, но с их приходом развернули трикотажный цех.

Шакерман отправился в турне по заводам. На ленинградском Станкостроителе ему удалось раздобыть за взятки несколько десятков станков. Он также смог завербовать на трикотажных фабриках работников, которые за вознаграждение отделывали продукцию их мастерской, придавая ей товарный вид. Он же нашёл экспедиторов и продавцов. Первые доставляли товар на точки продаж, вторые за процент реализовывали его на рынках и привокзальных толкучках в разных городах. Позднее на скамье подсудимых оказалось несколько десятков человек, но, вероятно, реальное количество исчислялось сотнями. Там были кладовщики, бухгалтеры, продавцы, водители, сотрудники больницы и даже несколько милиционеров.

Последние получали весьма крупные взятки не только за то, что закрывали глаза на подпольную империю, но и за помощь с доставкой товара. На служебных машинах под прикрытием корочек. Эдуард Хруцкий в "Криминальной Москве" писал: "Ежемесячно в саду "Аквариума" на площади Маяковского Шакерман встречался с четырьмя офицерами с Петровки. Это был выплатной день. Старший получал пятнадцать тысяч, остальные — в зависимости от должности — десять, семь с половиной и пять тысяч рублей. Старший из них получил от деловых к моменту ареста миллион рублей". Для понимания масштабов, средняя зарплата в СССР в начале 60-х составляла около 80 рублей.

Бизнес при психбольнице процветал. Модная одежда пользовалась огромным спросом, пришлось переходить на круглосуточный режим работы в несколько смен. Продукция из учтённого сырья официально сдавалась государству, из неучтённого — приносила доход лично организаторам. Впрочем, хотя они и забирали себе львиную часть прибыли, по заветам перовской фабрики делились со всеми. Долю получали все обитатели диспансера. За три года Ройфман и Шакерман стали богатейшими жителями СССР, заработав несколько миллионов рублей (по нынешним меркам — миллиардов).

В правоохранительных органах даже не догадывались о существовании подпольной империи. Сам Ройфман был предельно осторожен: дома хранил лишь небольшие суммы, вёл скромный образ жизни. Большую часть дохода конвертировал в золото и драгоценности, которые спрятал в лесных тайниках на Дмитровском шоссе.

А вот его напарник был не так аккуратен. Купил себе роскошную дачу в Раменском с гектаром земли и не делал тайны из своих доходов. Но сгубила бизнес его любовная невоздержанность. После смерти жены он не придумал ничего лучше, чем закрутить роман с её сестрой. Та, пользуясь отъездом своего мужа в длительную командировку, стала с ним жить. Когда он вернулся, переметнулась обратно и заодно рассказала ему о сказочных богатствах любовника. Оскорблённый супруг потребовал сатисфакции за поруганную честь жены — пять тысяч рублей. Шакерман заплатил. Однако это не помогло. Разгневанный мужчина решил мстить до конца и написал в КГБ. Дескать, гражданин Шакерман не только чужих жён уводит, но и является подпольным миллионером, а на его даче зарыты несметные сокровища.

После долгих поисков за забором возле участка подозреваемого удалось найти тайник — несколько килограммов золота в стеклянных банках. Однако у чекистов всё ещё не было понимания, как именно работала схема. В обмен на снисхождение Шакерману предложили сдать всех. Недолго подумав, он согласился.

Однако Ройфман оказался крепким орешком. При обыске у него нашли несколько тысяч рублей, но это был явно не тот масштаб, на который рассчитывали правоохранители. Сам он категорически отрицал хищения. Прямых улик против него не было, по документам всё сходилось. Кроме показаний Шакермана предъявить суду было нечего.

Обрабатывать его пришлось долго. Следователи то грозили смертным приговором, то гарантировали снисхождение в обмен на чистосердечное признание. В конце концов Ройфман сдался и выдал свои лесные тайники с золотом на Дмитровском шоссе, подробно расписав всю структуру своей империи.

В общей сложности у Шакермана и Ройфмана изъяли ценностей и денег на сумму порядка 3,5 миллиона рублей. Это приблизительно эквивалентно 2,2 миллиарда современных рублей.

Суд над миллионерами из психбольницы стал одним из самых резонансных за хрущёвское время. Обвинение настаивало на том, что Ройфман — злостный расхититель, нанёсший казне многомиллионный ущерб. По этой версии он за взятки приобретал качественную шерсть, затем списывал её, как негодную, а сам пускал на производство неучтённой продукции. Прибыль от которой клал себе в карман.

Обвиняемый признавал, что давал взятки, потому что "иначе нельзя". Сырьё было дефицитом, и за него сражались трикотажные фабрики. До мастерских при больницах доходили лишь не самые качественные остатки, а то и вовсе ничего. А вот хищение государственного имущества Ройфман категорически отрицал. По его утверждениям, всё пригодное сырьё уходило на официальную продукцию, которая сдавалась государству. Левый трикотаж он делал из отбракованного сырья, которое фабрики не принимали и оно подлежало списанию. Но если оно уже определено к уничтожению, разве оно имеет какую-то ценность? Значит, никакого ущерба от его действий государство не понесло, наоборот, заработало более 30 миллионов рублей. Именно такую прибыль официально принёс его цех. Даже те средства, которые он положил в свой карман, государству вернулись, когда он выдал свои тайники. Таким образом, никакого урона казна не понесла.

Со слов Ройфмана выходило, что судить его (помимо взяточничества) надо по ст. 153 УК РСФСР "Частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных форм". А ему предъявили обвинение по ст. 93 "Хищение государственного имущества в особо крупных размерах". Разница между ними была существенной: первая предусматривала до пяти лет, вторая — от восьми лет до смертной казни.

Возможно, ему удалось бы смягчить наказание, тем более учитывая ходатайство КГБ о снисхождении за помощь следствию. Но его судьбу решал не судья, а непосредственно Хрущёв. Генсек крайне болезненно отреагировал на зарождение в СССР теневой экономики. Он лично следил за каждым резонансным процессом против валютчиков и цеховиков, требуя от судей выносить самые суровые приговоры. В 1962 году по настоянию Хрущёва Шакерман и Ройфман были приговорены к смертной казни и вскоре расстреляны. Остальные участники трикотажного подполья получили различные сроки заключения.