Космонавт Сергей Крикалёв раскрыл подробности инцидента на шаттле Discovery в 1994 году

Я думаю, правильнее говорить, что я летал на "шаттлах" два с половиной раза. Во время первой экспедиции на Международную космическую станцию мы стартовали на корабле "Союз". Мы прилетели и отработали полную экспедицию, первую экспедицию на МКС на "Союзе", и возвращались со станции на "Шаттле". А до этого первый обменный полёт, когда я летел на корабле Discovery, это была миссия STS-60, полёт вместе с Чарли Болденом и его командой.

А второй полёт был, когда был первый сборочный полёт, когда уже было принято решение о строительстве Международной космической станции, мы уже готовились к первой длительной экспедиции. Первый американский модуль изготавливался и стыковался с первым российским модулем, это был 1998 год. В американской последовательности полёт назывался STS-88, тогда мы вместе стартовали и пристыковали первый американский сегмент к первому российскому. В 2:18 открыли люки и — получается уже 23 года назад — вошли впервые в маленькую тогда ещё Международную космическую станцию.

Во время миссии STS-60 (полёт на шаттле Discovery в 1994 году. — Прим. Лайфа) нас было шестеро в экипаже, и только двое из нас были как бы нашей специализации — техническое обслуживание и ремонт, если это понадобится. В экипаже у каждого свои функции, при этом на разных этапах полёта эти функции разные. У пилота, у командира корабля одни задачи, у экипажа — другие. Когда мы уже оказались на орбите, у нас уже функции начали смешиваться, мы вместе проводили какие-то работы, какие-то научные эксперименты, и есть определённое разделение труда.

Поэтому за техническое обслуживание и ремонт, как у нас это называется, отвечали вместе Чарли Болден и я. Только мы двое и были предназначены для того, чтобы, если возникает какая-то проблема, эту проблему уметь решать.

Может быть, небольшая особенность этой ситуации заключалась в том, что, имея за плечами на тот момент уже больше года полёта, примерно год и три месяца тогда уже у меня в сумме получалось, опыт моих предыдущих полётов, какие-то нюансы мне были понятны, даже не глядя на телеметрию.

И когда я увидел, что меняется влажность, меняется даже не сама вентиляция, а изменение уровня влажности в отсеке говорило о том, что вентиляция недостаточная. О чём я, как и положено, доложил своему командиру, доложил американскому экипажу. И они, естественно, доложили это в Центр управления полётами. Посмотрев официальную телеметрию, нам сказали: "Не-не-не, всё нормально, никаких вопросов нет, все вентиляторы работают, у нас никаких замечаний к работе систем нет".

Прошло ещё какое-то время, ситуация усугублялась, я уже ещё раз обратил на это внимание Чарли Болдена, сказал: "Чарли, смотри, тут явно что-то не то". Он говорит: "Да, давайте ещё раз скажем на Землю". Сказали ещё раз, нам говорят: "Ну давайте посмотрим, в чём дело".

Ну и, в конце концов, так получилось, что после нескольких итераций (повторений. — Прим. Лайфа), когда у нас был определённый перерыв в связи, уже Чарли тоже начинал терять терпение, говорит: "Что бы ты сделал на "Мире", если бы такая ситуация была?" Мы уже выяснили, что это схлопнулся воздуховод, что из-за того, что воздуховод работал не на нагнетание, а на всасывание, устойчивость этого воздуховода потерялась и он как бы схлопнулся под внешним давлением, которое снаружи было больше, чем внутри этого воздуховода.

Нам Земля стала давать разные рекомендации, у нас были свои соображения на эту тему и в какой-то момент Чарли спросил: "Если бы на "Мире" такая ситуация случилась, что бы ты делал?" Я говорю: "Да я бы даже и не особо с Землёй рассуждал, у нас так много обычной работы, что, если мне проблема понятна, я бы её решил, а потом бы Земле просто рассказал, как я её решил". Он говорит: "Ну, давай так и сделаем".

И мы, в общем, восстановили вместе на пару — я не один был. Мы на пару восстановили эту нормальную вентиляцию, и это скорее был как курьёз нашего полёта, о котором мы периодически вспоминаем.

По инструкции нужно было доложить на Землю, что мы и сделали. Земля стала эту ситуацию отрабатывать на тренажёре, всё это занимало определённое время, то есть мы в принципе по инструкции и действовали. Но поскольку ситуация с влажностью становилась всё более и более серьёзной, уже стали появляться гроздья конденсата, которые стали выпадать, то мы и приняли такое решение, что тоже, собственно, соответствует инструкции, что, когда это необходимо, экипаж принимает решение сам, и мы его приняли.

Сколько вы сказали, 803 дня? Вот примерно 800 раз и приходилось. Каждый день случается что-то такое и нужно действовать сообразно обстоятельствам. Инструкция тебе в помощь, Земля в помощь, но не всегда это помогает. Поэтому, как правило, среди многообразия работы каждый день то одно, то другое приходилось делать исходя из обстоятельств.

Инструкция — это не догма, инструкция — это шпаргалка. Сдаёт студент экзамен, у него есть шпаргалка, но это не значит, что он по шпаргалке должен отвечать.

Традиционно экипаж прилетал на космодром на самолётах. И вот мы всем экипажем — нас шесть человек — на двухместных самолётах, четыре самолёта для этого использовались, то есть помимо членов экипажа ещё брали двоих лётчиков дополнительно, чтобы все одновременно прибыли на мыс Канаверал.

И вспоминаю, была такая шутка, когда экипаж подтрунивает над новичками. Уже опытным, летавшим космонавтам раздаются такие маленькие карточки типа пропуска. И они даются всем, кроме новичков. И когда ты уже выходишь из автобуса, надо идти садиться в ракету, в космический корабль, стоит строгий мужчина и спрашивает: "Так, где ваш пропуск?" И у новичка этого пропуска нет. Конечно, он в замешательстве, но, как правило, это заканчивается весёлым смехом.

Это понятие было введено нами, наверное, где-то в начале 90-х годов. Муса Манаров летал тогда в восьмой экспедиции, мы летали в девятую экспедицию, и у нас на борту появилась такая приличная любительская радиостанция. Естественно, у нас знания английского языка были базовые, я бы сказал, многие операторы ради любительской связи общались на английском языке, кто-то получше, кто-то похуже, потому что, когда какой-нибудь мексиканец говорит на английском, это ещё повеселее, чем когда мы говорили на английском.

Тем не менее такая связь была, и термин "рунглиш" у нас появился, когда мы общались с одной женщиной – оператором радиолюбительской связи. У неё была довольно хорошая радиостанция, жила она в Австралии и была, кстати, преподавателем информатики, как потом выяснилось. Она проводила занятия со своими студентами, рассказывала им про информатику и в качестве примера приводила возможность связаться с космической станцией. И выходили с нами на связь и школьники в том числе.

И поскольку она знала несколько фраз по-русски, а мы немножко говорили по-английски, то это, на самом деле, была просто смесь языков, то есть мы говорили на английском, если слов не хватало, вставляли русские слова, и она пыталась понять. Когда она пыталась говорить по-русски, и ей тоже слов не хватало, она вставляла английские слова. Вот тогда мы и прозвали этот язык "рунглишем". Когда человек говорит, например "Очень good!".