Оперная звезда Элина Гранча: «С Анной Нетребко мы не подруги»

Список оперных певцов, поздравивших Санкт-Петербург с 311-летием на Дворцовой площади, возглавила латышская дива Элина Гаранча. В интервью газете «Известия» 37-летняя звезда рассказала об очаровании семейных ценностей и о том, что делать примадонне после шестидесяти.

По какому принципу вы выбирали арии, прозвучавшие на Дворцовой площади?

— Спела то, что попросили, поскольку концерт был тематический, не просто «сборная солянка».

Вам уже приходилось петь перед стоящей толпой?

— Много раз: в Австрии у меня уже семь лет существует фестиваль, который называется «Друзья Гаранчи». Там всегда бывают концерты open air.

В чем их специфика?

— Люди более расслаблены, а программа более популярная — с расчетом на тех, кто обычно не ходит в оперу. Ну и, конечно, надо петь в микрофон. Я это не люблю, но пришлось привыкнуть.

Однажды вы говорили, что движетесь от меццо-сопрано к сопрано.

— Это было давно. Сейчас я уже на пути обратно.

Серьезно?

— Из-за рождения второго ребенка мой голос стал тяжелее и темнее. Раньше я чувствовала, что мне нужно брать более высокий, почти сопрановый репертуар. Вообще, петь в верхнем регистре гораздо легче, чем в среднем. Но сейчас я становлюсь старше, и голос тоже стареет.

— Я не считала себя сопрано. У меня был хороший верхний регистр, но взять высокую ноту один раз и петь на высоте постоянно — совершенно разные вещи. По краске голоса и по переходным нотам я меццо-сопрано.

Вы сказали, что ваш голос изменился после вторых родов. В чем конкретно причина?

— В гормональных изменениях. На самом деле я не знаю, в чем главная причина — в ребенке или в возрасте. Просто чувствую, что мое тело стало больше, тяжелее. Такое ощущение, как будто у меня теперь больше пространства в животе. Все это влияет на голос.

И вас не беспокоят эти изменения?

— Порой беспокоят. Недавно обнаружила, что трачу больше времени на подготовку некоторых партий. Из-за ребенка я мало сплю, иммунитет ослабляется, и я чаще простужаюсь. Конечно, все это заставляет волноваться, но я никогда не жила только ради голоса. Голос — прекрасная штука, которая в один прекрасный день может исчезнуть. Я буду петь до 55 лет, если очень повезет — до 60. Следовательно, если я буду жить до 80, то должна придумать, что стану делать еще 20 лет.

И какие у вас планы на эти годы?

— Хочу преподавать, работать оперным режиссером. У меня есть задумка: основать академию для молодых певцов, где учили бы не только вокалу. Там должны работать психолог, хореограф, интендант и агент, который объяснит, как устроен оперный бизнес. Выпускники этой академии смогут сразу же влиться в театральный мир и будут понимать, как продать себя и как при этом выжить.

Почему вы, северный человек, решили переехать в Испанию?

— Еще в детстве я влюбилась в запись оперы «Кармен» с Пласидо Доминго и Хулией Мигенес, моя мать любила петь песни Мануэля де Фальи, да и испанский язык всегда меня восхищал. После 10 лет жизни в Германии и Австрии, устав от холодной и серой погоды, я решила, что хочу уехать на юг. Италия была для меня чересчур сумбурной и хаотичной, поэтому мы с мужем решили, что Испания — идеальный вариант.

Примадонна Суми Чо однажды сказала «Известиям», что сочетать успешную карьеру и семейную жизнь невозможно. Она выбрала карьеру.

— Я и согласна, и нет — все зависит от цели, которую ставит перед собой человек. Если вам нужно жизненное счастье, вы не должны заниматься исключительно своим голосом. Я могла бы гастролировать там и сям, но я знаю, что не увижу своих детей, а это для меня слишком важно. Я всегда понимала, что хочу семью, поэтому вопрос принесения ее в жертву карьере передо мной не стоял. К примеру, прямо сейчас у меня легкий насморк, поскольку моя маленькая дочь сходила в садик и подхватила там инфекцию. Если бы я была примадонной, я бы сказала: марш в постель, закрой шторы и ни с кем не разговаривай.

Есть еще один важный момент: надо понимать, что, когда твоя карьера подойдет к концу, люди тебя забудут. На сцену выйдут новые Суми Чо, новые Марии, Патриции, Кристины. Тогда ты увидишь, что игра не стоила свеч.

После рождения первого ребенка вы взяли отпуск на пять месяцев. Вторая дочь родилась четыре месяца назад, но вы уже поете.

— Спела несколько концертов в начале мая и поняла, что это было рановато. Сейчас я решила отказаться от оперных ангажементов, поскольку каждая постановка требует 7–8 репетиций. А концерт с двумя репетициями — это нормально.

Вы многократно выходили на сцену с Анной Нетребко. Вы подруги?

— Нет, мы коллеги, но не подружки, которые болтают по телефону. Конечно, когда мы встречаемся, нам есть о чем поговорить.

Дружба между примадоннами возможна?

— У Анны тоже есть семья, так что у нас много общих тем для разговора. Если же две примадонны будут говорить только о пении и голосе, я не смогу выдержать такую беседу. Мне становится скучно.

Вам приходилось петь русскую музыку?

— Как раз сейчас я разучиваю романсы Рахманинова. Но русскую оперу не пела никогда.

Как вы думаете, почему русский оперный репертуар нечасто появляется в афишах западных театров?

— Русские поют свою национальную оперу совсем не так, как иностранцы. Россия очень велика, русская душа очень широка. Может быть, поэтому люди просто боятся в нее погружаться. К тому же Россия столько лет была закрыта — никто не понимал, что происходит внутри.

Некоторые ваши соотечественники отменяют свои гастроли в России из-за несогласия с политикой российских властей. Почему вы решили приехать?

— Я так надеялась, что вы не зададите этот вопрос. Честно говоря, всю жизнь я пыталась быть только музыкантом — не политиком. И до сих пор хочу верить, что это возможно.

Разумеется, как латышка я волнуюсь за судьбу моей страны. Латвия пережила много испытаний, и проблемы сегодняшнего дня затрагивают нас напрямую. Ведь ситуация, подобная нынешней, в свое время привела к мировой войне. Мы все молимся и надеемся, что это не тот случай.

С другой стороны, я страшно хотела попасть в Петербург, поскольку слышала о нем самые невероятные истории. Для меня было важно увидеть публику, с которой я еще никогда не встречалась. И я понимаю, что музыканты никогда не могли реально воздействовать на политику — за исключением нескольких самых влиятельных фигур.

Так что вопрос очень сложный. Если я поступлю исключительно как латышка, я не буду музыкантом, если я поступлю как музыкант — не буду латышкой. Что бы я ни сказала, это не будет воспринято хорошо.