Сирийский Ленинград

 

 

Центр тьмы.

Если смотреть даже на самую оптимистичную карту иллюстрирующую расположение конфликтующих сил в Сирии и Ираке, где красным цветом обычно обозначают территории подконтрольные правительственным войскам, а чёрным так называемому "исламскому государству", то точка в которой находится Дир-Аззор - географический центр "черного пятна". На юг, восток и северо-восток под боевиками полторы сотни километров до границы с Ираком и большая часть двух крупнейших иракских провинций Анбар и Найнава за ней. На север - 130 километрах до военной столицы ИГИЛ - города Аш-Шадади, на юго-запад - 200 км до печально известной Пальмиры. На северо-запад - 137 км. до Ракки. Находясь в блокаде более трёх лет сирийская армия и жители Дир-а-Ззора держат оборону города под натиском террористов.

 Мы пили воду на кухне небольшого частного дома на окраине Дир-а-Аззора, где жили военные, и никак не могли утолить жажду. Заряжали аккумуляторы камер посаженные в ноль. За окном в унисон с вечерними цикадами, и дизельным генератором трещали автоматы. В квартале Ар-Рушдия продолжался бой. Мы только что от туда. Чёрный флаг ИГИЛ впервые был так близко. На протяжении двух командировок в Сирию снять «стэндап» на его фоне было для нас мрачным анекдотом, но никак не целью.

Сегодня в первый день в Дир-а-Ззоре Семён прижавшись к стене простреливаемой высотки в пятидесяти метрах от знамени ДАИШ прокричал в камеру свой репортаж.

 Два берега одного города.

Несколько часов назад мы вошли в Ар-Рушдию с небольшим отрядом бойцов 104-й бригады республиканской гвардии. 

Нас взял с собой Исам Захруддин. Сирийский бригадный генерал, как брат близнец похожий на героя России Артура Чиленгарова, лично участвует в операциях, ведёт бойцов в атаку, живёт с ними на передовой. Военные успехи вкупе с мощной харизмой сделали его легендой во всей Сирии и непререкаемым авторитетом среди солдат. 

Гвардейцы шли на подкрепление к группе сирийских военных овладевших высоткой недалеко от взорванной исламистами Латинской церкви. Стояла задача уничтожить хорошо укреплённые в соседнем здании пулемётные и снайперские позиции ИГИЛ покрывающие своим огнём целый квадрат. Задыхаясь, в бронежелетах и касках, мы едва успевали бежать за группой из восьми человек возглавляемой 54-летним Захруддином.

 

Бойцы тащили переносную реактивную установку, боеприпасы и провизию для товарищей на передовую. 2 десятка яиц, пакет лаваша, пачку чая, сигареты, пластиковую канистру с водой. В условиях продовольственной блокады суточный поёк бойца на позиции - одной яйцо и лаваш. Улочки, сквозные парадные, пробоины в стенах, брошенные лавки, огороды. "Семён! Снайпер, Семён!" - подстёгивал Артур - некоторые участки приходилось пробегать не быстро, а очень быстро. «Это городская война. Тут только на ногах - с улыбкой комментировал нашу отдышку Захруддин - Всему основа физическая выносливость». По узким улицам действительно не проедешь. Они перекрыты рвами и баррикадами, чтобы игиловцы не могли использовать бронетехнику и заминированные грузовики со смертниками для прорыва в город. После получасового марш-броска оказались в подъезде недостроенного дома. На уровне верхних этажей шла перестрелка. Поднялись. Тут уже свои - ребята распределились по этажам, укрепили огневые позиции. По нам стреляли из похожего здания. На его крыше помпезно развивалось чёрное знамя. Чтобы заснять через окно верхнего этажа руины одной из главных достопримечательностей Дир-Аззора, Латинской церкви, пришлось ползти - стена напротив окна на уровне чуть выше метра изрыта игиловским снайпером. Когда от очередной пули вдуг посыпалась штукатурка, мы рефлекторно зажмурились. Исам Захруддин тыкая пальцем в бронежелет улыбающегося в любой ситуации Саши Мельникова, отчеканил фронтовую аксиому: «Не бойся звука пуль. Ту, которая попадет в тебя, ты всё равно не услышишь». Артур перевёл это на русский. Сашина улыбка стала чуть менее широкой. Генерал дал бойцам короткие команды. Двое стали готовить реактивный снаряд, двое других заряжать РПГ, все остальные с автоматами заняли огневые позиции. Поняв в чём дело, Артур дал свою команду: «Быстрее, пишем стэндап! Такого фона через минуту уже не будет!». Семён и Саша подползли к окну. Мотор. Наезд на чёрный флаг. Отъезд на пригнувшегося Сёму с микрофоном… Снято. Дальше залпы из всех орудий и шкавльный огонь. Потом тишина. Отвечать с той стороны было уже некому…

Пока мы расставляли на зарядку аккумулятора и пили воду стакан за стаканом, для нас накрывали стол. Лаваш, тарелка зелени, лук, консервы: тунец, куриный паштет, хумус, оливковое масло. «За стол!» - скомандовал Исам Захруддин. Мы расселись. Но прикасаться к еде не решались. После того, как узнали о суточном пайке солдат на передовой, есть как-то совсем расхотелось. Понятно было, что «королевский» ужин был организован из неприкосновенных запасов и специально для нас. В Дир-а-Ззоре уже несколько лет не было иностранцев, тем более журналистов. Генерал собственноручно положил еду каждому в тарелку и раздал по целому лавашу. Стало понятно, что отказ от еды будет воспринят как оскорбление. Я оторвал кусок хлеба, завернул в него немного тунца и зелени, макнул в хумус с оливковым маслом и зажевал. Без ужина остался только Артур. Его рот был занят. Он как всегда переводил. Из разговора за трапезой стало более менее понятно, где мы только что были. Ар-Рушдия - один из кварталов в исторической части Дир-Аззора на западном берегу Ефрата. В мирное время с восточным берегом её соединяли два моста. Первый - знаменитый «Висячий», построенный французами в 1931 году. На нём фотографировались туристы со всего мира, а местные пацаны ныряли в изумрудные воды Ефрата. Второй, автомобильный - часть трассы Дамаск - Пальмира - Дир-а-Ззор - Хасака - Мосул (Ирак). Если раньше река отделяла кварталы старого города от парка и ферм, то теперь она стала естественной границей между прежней Сирией и так называемым Исламским Государством. В 2013 году пешеходный мост вандалы взорвали, как бесполезное наследие «крестоносцев». Через второй - орда радикалов хлынула на западный берег в городские кварталы. В тяжелейших боях армия вместе с народным ополчением город отстояла, но в нескольких районах примыкающих к мосту исламистам удалось закрепиться. «Мост. Через него они подтягивают сюда живую силу и оружие - объясняли нам военные - с той стороны их ресурс неограничен. Там террористы со всего мира. Могут прислать колонну боевиков хоть с самого Ирака». Мои прежние представления об осадном Дир-а-Ззоре, как о городе находящемся в кольце террористов и держащем только круговую оборону, были не совсем точными. По сути ИГИЛ уже в городе - ежедневно атакует позиции армии, обстреливает гражданские кварталы, пытается прорваться в город. Чаще всего это происходит вечером и ночью. Бой, чьи звуки мы слышали сейчас за окном - был очередной их попыткой.

Дир-а-ззорский бродвей.

После ужина выехали в город. Иссам Захруддин переоделся в штатское и сел за руль. Пока ехали по окраинам, на улицах кромешная тьма и совсем безлюдно. Через каждые 500 метров баррикады и насыпи из земли, через которые можно проехать только сбросив скорость до минимума сделав крутой зигзак выкрутив руль сначала в одну соторну потом в другую. Любая машина в этот момент в прицеле крупнокалиберного пулемёта и гранатомётчика. Это часть системы спасающей районы с гражданским населением от прорыва боевиков. Чем ближе к центру, тем чаще появляются островки света и громче становится гул работающих дизельных генераторов. Дир-а-Ззор - энергетическая столица Сирии сейчас отрезана от всех электро-магистралей и полностью обезточена. Где свет, там и люди. Вглядываемся в очередную лавку. Чем торгуют непонятно, но народу много. Выходим. Знакомимся. За прилавком хозяин - 50-летний Хамад. Он не даёт никакого товара. Наоборот забирает. Вчитываемся в написанный им от руки банер. « Полная зарядка телефона - 35 лир, Ноутбука - 75, Маленького автомобильного аккумулятора - 75, Среднего - 100, Большого - 150». Для понимания 35 лир - это 10 - 12 рублей. Понятно, что по нашим меркам, плата за зарядку телефона почти символическая. Но если сравнить со стоимостью хлеба (стопка круглых лавашей из 10 штук стоит 100 лир - для 5 едаков это на один день), то получается - либо телефоны всей семье зарядить, либо хлеба покушать. Но сирийцы поговорить любят, поэтому Хамад своей семье на кусок хлеба зарабатывает. Электричество в лавке от дизельного генератора, который тарахтит тут с 5 до 9 вечера ( об этом тоже информирует надпись у входа). Внутри десятки розеток и тройников, на которых гроздьями заряжаются гаджеты, пол уставлен автомобильными аккумуляторами. Кстати, мобильная связь в городе есть. Как и во всей Сирии вполне уверенно работают оба оператора MTN и Сирия-Тел. Пока мы ехали дальше, до меня дозвонились даже из Москвы. Но до роскошеств типа 3G-4G дело не доходит. Поэтому переодически в лавках мелькает реклама услуги «Отправка фотографий по «ватсап». За открытыми окнами машины всё больше людей. Приезжаем в то место, которое есть наверное в каждом провинциальном городе ( особенно в восточном). Часто, как например в моём родном Ташкенте, его называют «бродвеем». Люди приходят сюда без цели, просто, чтобы оторваться от реальности и попребывать в хорошем настроении. На дер-а-ззорском «бродвее» молодежь (многие парами), девушки в джинсах, платках и с открытыми лицами, парни с ухоженными причёсками, пожилые мужчины сидят на тротуарах, беседуют, курят, пьют чай. Много детей. Выходим из машин. На первый взгляд типичная «арабская улица». Но от какой-нибудь Хургады есть ключевое отличие - на тебе не хотят заработать. Наше появление тут вызвало сначало удивление, потом ажиотаж. Через несколько минут вокруг нас была уже толпа. Началось ликование. Люди в Дир-а-Ззоре привыкшие когда-то к туристам не видели иностранцев на улицах своего города уже несколько лет. Возможно, наше появление многими воспринималось, как знак, что жизнь вот-вот наладится. Зашли в одно из уличных кафе. Сегодня тут битком. В прямом эфире показывают футбольный матч между молодежными сборными Сирии и Ирана. Проэктор воспроизводит на белый экран довольно чёткую картинку. Бармен не успевает готовить чай ( крепче него в баре ничего нет ), а официант разносить заказы. « Мы знаем, что в километре от сюда ИГИЛ. Ну и что. Мы болеем за нашу команду. Для нас они символ нашего государства. Жить ни в камом «исламском государстве» мы не хотим. Мы собрались здесь назло террористам» - звучат реплики компании молодых мужчин, с которыми мы заговорили. Когда возвращались к машинам, Артур заметил в стороне какую-то потасовку и крики. Побежал туда. Двое парней тащили с освещенной улицы в тёмный сквер третьего. Прохожие, в том числе и кричащие женщины пытались его отбить. Туда же побежали сопровождающие нас ребята-военные. Через минуту всех троих привели к машинам в состоянии истерики. Первый со слезами уверял: «Эти двое из ДАИШ. Они хотели отрезать мне голову и тащили в темноту». Двое других тоже в слезах убеждали, что это была бытовая ссора. Захруддин быстро успокоил всех двумя-тремя пощёчинами. «Обидчиков» обыскали - у них действительно оказался нож. Всех посадили с нами же в машины и отвезли в полицию. «Связаны ли с ИГИЛом конкретно эти ребята, разберутся, но их людей в городе не мало» - пояснили нам.

 

Бессонница.

 На ночлег нас определили недалеко от дома, где мы ужинали. Тоже на окраине. Так как в Дир-а-Ззоре граница города - это и есть передавая, от куда в любой момент могут нагрянуть террористы, то многие жители перебрались от сюда к родственникам по ближе к «безопасному» центру, на время оставив дома военным. Да и нам, жить в людных кварталах было-бы не совсем правильно. Случай с двумя парнями с кинжалом - знак, что ИГИЛ может быть не только по ту сторону фронта, но и по эту. Тем более, что и так поползли слухи, что в городе русские. На улице перед домом и на первом этаже ребята с оружием - круглосуточный караул. На втором просторная комната. Ковёр на весь пол, матрацы и подушки по периметру. Идеальные условия, чтобы отдохнуть. Спать тут могут человек 10. Мы легли. Телевизор показывал какой-то ливанский канал-газету, где текст на арабском и фотографии монотонно сменялись под плачущий голос Файруз. Заканчивался день, который начался для нас 40 часов назад еще в Дамаске. Уснуть не получалось - в голове, как и по незамолкающему телеку, проигрывалась длинная цепочка того, что произошло за это время. Там были нервы и хлопоты по поводу нашего перелёта в приграничный с Турцией и Ираком Камашли ( несмотря на успехи сирийской армии в западных провинциях добраться до отрезанного ИГИЛом северо-востока пока можно только по воздуху). От туда, чтобы оказаться здесь, в осадном Дир-а-Ззоре, мы должны были пролететь над позициями боевиков еще 250 км на вертолёте. Вспоминалось, как три раза мы приезжали в аэропорт Дамаска. И несмотря на наличие всех официальных разрешений на бумаге, казалось, что у сирийских офицеров отвечающих за вылет, по отечески не лежала душа к нашему плану. Они скорее были готовы посадить нас на прямой самолёт до Москвы ( который, к стати, не прекращает регулярно летать еще с довоенных времён), чем дать добро на рискованные перемещения над страной. Вспомнил, как когда возникла очередная причина нам отказать, внутри невольно пробежало «ну, на всё воля божья"... С этими же словами ночью мы запрыгивали на борт грузового «Илюшина", когда добро на вылет нам всё-таки дали. Вспоминалось, как спустя три часа, на заре, уже в Камашли в километре от турецкой границы мы помогали грузить в прокопченный керосином Ми-8 мешки с сахаром и рисом, коробки с мылом, консервами, лекарствами и детской одеждой. Хотя перелёт над ИГИЛом и посадка в осажденный Дир-а-Ззоре по сути настоящая спецоперация, военные вертушки по несколько раз в день таскают в блокадный город в основном мирные грузы. На нашем борту к примеру из оружия был только пулемёт Калашникова. Учитывая, что полёт проходил над городом Аш-Шадади, который из-за концентрации оружия, техники и живой силы называют военной столицей ИГИЛ, "калашников" был скорее для нервного успокоения. Выбитый заводской штамп «1964 г." указывал на то, что он всего лишь на три года старше нашего вертолёта. Вспомнил, как всё тряслось. МИ-8 - от старости и перегруза, мы - от волнения и от минусовой температуры на борту. Не тряслись только пилоты. Наверное даже водители за рулём московских маршруток выглядят менее уверенно, чем те два офицера сирийских ВВС за штурвалом. Помню, как чтобы не быть подбитыми с земли, поднялись на 3500 метров. Для той машины это был почти максимум. Помню, как в илюминаторе появился Евфрат. Потом спичечный коробок плаца военной части внизу, на который пилоты сажали наш вертолёт. Первые шаги на твёрдой земле и радостные объятия что долетели. На утро нам была назначена встреча с генералом-лейтенантом Мухаммадом Хадуром. Как и Исам Захруддин, Хадур - генерал-победоносец. Он тоже там, где труднее всего. Под его командованием был взят горный хребет Аль-Калямун, граница между Сирией и северным Ливаном. Это избавило западные провинции страны от вторжений террористов с ливанской территории. Так же на его счету успешные операции в Дамасской провинции, Алеппо. Сейчас он командует фронтом на всём восточном направлении, в провинции Хасака и Дир-а-Ззор. После назначения на эту должность статус ( фактически зам.министра обороны) позволял ему сделать своей ставкой полностью подконтрольный правительственным войскам Камашли или хотя бы чуть менее опасную Хасаку. Но Мухаммад Хаддур выбрал блокадный Дир-а-Ззор. С его одобрения мы должны были отправиться на военный аэродром на юге города, где базируется эскадрилья сирийских ВВС. Авиабазу ИГИЛ штурмует ежедневно. Я по прежнему не мог уснуть - за окном было неспокойно. Проносились какие-то машины, что-то ухало вдалеке, и стреляли совсем близко. Зачем-то вспомнил, как шагая по Северному Бутово обсуждал по телефону с живущем в Дамаске Артуром план командировки и мой шок, когда он впервые заикнулся о Дир-а-Ззоре. В голове пробежало неприятное сравнение, что размеры моего московского района вполне сопоставимы с территорией, которую сейчас контролирует сирийская армия в Дир-а-Ззоре. Вспомнил, как уже в Дамаске сидели вчетвером с Семёном и Сашей у Артура дома на полу расстелив карту. О том как его двухлетний сын Джаляль, как и мы, тыкал в неё пальчиком, и произносил то, что всегда произносит, когда прикасается ко всему, что ассоциируется у него с отцом: телефон, камера, бронежелет - «Баба, баба» ( по-арабски «папа»). Потом мы взвешивали все за и против. Очень не хотелось рисковать. Но продолжать рассказывать о сирийской войне не добравшись до защитников Дир-а-Ззора казалось нам нечестным. В итоге решили проголосовать - лететь, не лететь. Все четверо подняли руки «за». Хотя моя поднятая рука наверное больше означала «воздержался».Была еще одна проблема не дающая мне спать. Бегая сегодня по Ар-Рушдии я порвал штаны. Ткань предательски лопнула от колена вверх по внутренней стороне бедра. Идти с утра в таком виде к генералу Мухаммаду Хадуру я не мог. Решил спуститься к ребятам вниз, чтобы спросить иголку с ниткой. 

Мате и сигареты.

В комнатке на первом этаже сидели трое солдат. Когда нет генералов и Артура, который идельно знает два языка, я чуть менее комплексую говорить по-арабски. Познакомились. На вид абсолютно разные. Высокий сухой Хайру. Он из Хомса, на вид лет 35, в чёрном комбинезоне с наколенниками. Мухаммад - алеппец, невысокий, с детским лицом, в форме на пару размеров больше, в стоптанных кирзовых ботинках. Аля - из провинции Аль-Кунейтера ( это на границе с оккупированными Израилем Голанскими высотами). Места «новозаветные». Вот и Аля походит если и не на самого Спасителя, то точно на кого-то из его учеников (кстати многие из них родом тоже из тех мест) - длиная светлая борода, зелёные глаза.Ребята приглашают сесть и тут же протягивают сигарету. Здесь это один из знаков гостеприимства. Часто бывало, что в компании как только докуриваешь и тушишь сигарету, кто-то сразу предлагает тебе следующую. Гость без сигареты - непорядок. Хайру тоже курит одну за одной. Он снайпер. Только что вернулся из старого города со своей позиции, на которой провёл 48 часов. Я спрашиваю: «А как ты куришь там ? ». «А я там не курю. Даже забываю, что мне хочется курить. Уходишь на точку ночью. Забираешься на их сторону. Ложишься, маскируешься. О еде и куреве просто забываешь на 48 часов. Ждешь. И убираешь их потехонечку… Поэтому, когда возвращаюсь, никак не могу накуриться». Мухаммад делает всем мате. В Сирии этот аргентинский напиток пьют повсеместно, особенно на фронте. Засыпают каждому в прозрачный стаканчик несколько ложек заварки, сверху посыпают сахаром и заливают кипятком. Пьют горько-сладкий чефир через металлическую трубочку с ситечком на конце. В одну заварку могут доливать кипяток по два три раза. Мате вроде и бодрит, и давление нормализует, ну и просто вкусно. Мухаммад в детстве чем-то переболел ( я не очень понял чем ). Он почти не говорит. Всё понимает, но отвечает жестами, улыбкой и очень проницательным взглядом. От призыва в армию его освободили. Но он всё равно записался добровольцем. В Дир-а-Ззоре, как и другие ребята, он два года. Мухаммад роет тонели под позиции ИГИЛ. Адско тяжёлая и опасная работа. Когда возвращается с передовой, помогает ребятам с домашним хозяйством. Пока разговариваем, третий, Аля, ищет иголку с ниткой. Когда очередная попытка оказывается неудачной, он протягивает мне брюки. «На, померий». " Да, хватит. Ты что ? Не буду" - приехать в блокадный Дир-а-Ззор и разжиться штанами у солдат - ощунство. Но идти завтра к генералу Хадуру, а потом еще бегать в рваном тоже как-то не хотелось. Аля убеждает, что гражданская одежда ему не скоро понадобится. Одеваю. Как раз. "Щукран ! Щукран джязилян, я садыки" ( Спасибо! Спасибо большое, мой друг ). Дальше ребята рассказывают ( в основном снайпер Хайру ), что было бы хорошо, чтобы Россия помогла новым оружием. " Вы нам дайте. А мы сами этот ДАИШ победим. Вон, моя старая винтовка барахлит. Мне бы новую. Я бы сегодня их в два раза больше убил. Ты же знаешь, с той стороны их в 100 раз больше чем нас". Не удержался, спросил, сколько он убил сегодня. Но Хайру толи не понял меня, то ли сделал вид. Дальше обычное дело - показываем друг другу фото в телефонах: "Это мой дом. Это мой город. А это мой брат…". Решили расходиться спать. Аля приносит мне маленький, немного потрёпанный переплёт Корана. "Это мне мама дала перед тем, как я на войну пошёл. Это тебе.". Я объясняю, что взять это не могу. " Аля, это не может быть подарком. Это от твоей мамы только для тебя! Я не могу это взять". Но все трое убеждают, что от таких подарков не отказываются. А Аля говорит, что мама ему два Корана дала. Беру в руки. Открываю наугад часть с короткими сурами. Читаем вслух суру "Аль-Кариа" . Расходимся. Я засыпаю, как младенец. 

Могила для ИГИЛа.

В Сирии рушатся все стереотипы о неком ближневосточном или тем более арабском типе внешности. Во первых почти любой житель арабской страны обидется, если его назовут арабом ( ну разве что выходец с Аравийского полуострова воспримет это нормально). Человек из Египта гордо скажет: "Я не араб. Я египтянин", из Сирии - " Я Сириец". Еще и уточнит из какой провинции и города. Араб - это скорее термин языковой принадлежности, чем антропологической. Поэтому если бы какой-нибудь режиссер искал типаж на роль сирийского генерала-лейтенанта, он наверняка бы ошибся. Мухаммад Хадур настоящий. Худой. С широкой костью. Рост под два метра. Гладко уложенные назад волосы подчёркивают волевой лоб и череп. Натуральный военный аристократ. Резкие черты лица, кажется, постоянно выражают презрение к происходящему вокруг, или даже брезгливость. Прежде всего это призрение к опасности. Хадур брезгует бояться. Именно с таким выражением лица стоя под падающими минами в пятистах метрах от атакующих аэропорт террористов Мухаммад Хадур сказал в нашу камеру: " Я обращаюсь к ИГИЛ. Продолжайте нападать на Дир-а-Ззор снова и снова. Он станет для вас могилой". И действительно, только за один месяц могилу тут нашли 2500 террористов. Потери со стороны сирийской армии и ополчения в десятки раз меньше. " Это они посылают своих, как пушечное мясо. У них проблем с пополнением нет. Едут со всего мира. А мы бережём каждого солдата. Нас мало, но с Божей помощью мы выстоим" - говорит нам Хадур. Мы на взлётке. На ней пол дюжины разбитых МИГов - 21. Мины игиловцев сыпятся ежеминутно. Позиции террористов в соседних от аэропорта плантациях. К тому же на возвышенности в паре километрах от взлётной полосы их артиллерийские позиции. С них аэродром они видят, как на ладони. Ну и бьют в надежде повредить взлётное полотно. На наших глазах из ангара на полосу выкатывает старый МИГ. Игиловцы слышат звук турбин, и мины начинают прилетать еще чаще. Идёт на взлёт. Пропадает в небе. Через несколько минут, горизонт, от куда лупит артиллерия, покрывается клубами пыли и дыма, как при маленьком извержении вулкана. Самолёт возвращается. Садиться. И всё в обратно последовательности. Игиловцы слышат звук турбин, сыпях минами. Машина лавируя между дымящимися воронками и прячется в ангаре. Мы заходим следом. Пока офицер сирийских ВВС выходит из боевой машины, встречающие его коллеги рассказывают нам: "Это Гасам. Каждый его вылет - подвиг. Удары приходится наносить заходя в крутое пике непосредственно над землёй. Недавно машину Гасама подбили. Он успел катапультироваться. Приземлился на их стороне в полутора километре от наших, но сумел вернуться". " Я поразил сейчас несколько позиций с тежёлыми орудиями, которые они подтащили сегодня ночью" - рассказывал нам сам пилот. В это время на восточных подступах к аэропорту со стороны посёлка Аль-Джафра ИГИЛ пытается прорваться. Исам Захруддин снова на передовой. После двух часов ожесточенного боя сирийские военные и ополчение атаку отбивают и отбрасывают террористов назад, уничтожив два их БМП. Пока бегаем среди оливковых деревьев на брошеных фермермах, в очередной раз бросается в глаза одна деталь. Многие бойцы в Дир-а-Ззоре выглядят, мягко говоря не по уставу. У многих из них длинные волосы и бороды, а некоторые еще не по форме одеты. На вид - натуральные боевики. Я спрашиваю у одного такого парня, почему он так выглядит. « Это элемент маскировки. Их снайпер может принять за своего - объясняет он мне - это часто спасает». «А если свои перепутают?» - естественно уточняю я. «Нет, нас мало. Мы все друг друга в лицо знаем» - улыбается боец. С аэродрома возвращаемся в город. Заезжаем в госпиталь. Захруддин каждый день навещает раненых бойцов, обходя каждого. Кроме военных здесь много гражданских, в том числе и детей. Несколько дней назад во двор этой больницы упал снаряд. Перед входом в здание искарёженные машины скорой помощи.Гененрал торопиться. Утром вертолёт доставил очередной гуманитарный груз. Несколько тонн редиски и «джирджиса». Так называют в арабских странах рукколу. Если у нас она просто салат, то в голодающем городе из этой травы могут приготовить полное меню от питательной похлёбки до котлет. Плодородные земли удобренные илом Евфрата и обширные плантации, которые раньше кормили всю провинцию, на другом берегу, том что под террористами. Местные рассказывают, что в плане еды, на другой стороне изобилие. Но есть её почти некому. 200 000 дер-а-ззорцев выбрали быть голодными, но живыми. Здесь ежедневный рацион - хлеб и каша из перемолотой пшеницы. То, что доставляют военные по воздуху, единственный источник витаминов. Сегодняшний груз, как и все другие, раздаётся бесплатно. По одному пучку в руки. Проконтролировать этот процесс - тоже задача военных. Туда мы и едем с Исамом Захруддином. Наш путь к пункту раздачи продовольствия проходит по центральной улице, той которая вечером была «бродвеем». Днём она превращается в стихийный рынок. Прежний, «Крытый», существовавший в Дир-а-Ззоре несколько веков и был настоящим восточным базаром. В наши дни он полностью разрушен. То что мы видим сейчас, назвать восточным базаром, язык не поворачивается. Народ продаёт всякий домашний скарб: посуду, старую одежду, чтобы заработать хоть немного живых денег. Самый ходовой товар - порубленная на дрова мебель. Её продают по 100 лир за килограмм. Редко встречаются прилавки с продуктами. Покупатели у них почти не задерживаются - цены астрономические. Пачка макаронов - 650 лир. Это в пять раз дороже, чем в Дамаске. В одном единственном месте мы увидели мясо по цене 8000 лир за килограмм. «Я слышал, что на том берегу - рассказывает нам торговец-мясник - оно в семь раз дешевле - 1200 лир».У бывшего овощного магазина собрался, кажется весь город. Очередь растянулась почти на километр. Её соблюдение контролируют военные. Нервы у всех на пределе (семьи кормить надо всем), но через голову никто не лезет. « Я пожилой человек. Перенесла две операции на ноги. Но я, как и все, простояла здесь четыре часа - со слезами говорит нам одна из женщин с пучком рукколы и редиса - Перед голодом мы все равны». «Неприступный монастырь» и рык «Львов Восточной провинции». Понять значение "Дир-а-Ззор" буквально, дело безнадёжное, но интересное. Я много раз становился свидетелем споров на эту тему моих друзей, для многих из которых родной язык арабский. У каждого была своя версия. Но все они связывали название города с его сегодняшней судьбой. "Дир-а-Ззор" - название арабское. Два слова "Дир" и "Зор" ( буква "а" посредине - артикль, на неё внимания не обращаем, она лишь удваивает следующую за ним букву «З») - эта языковая конструкция называется "идафа", то есть "дополнение", состоящая из двух имён существительных, где первое называет предмет, а второе дополняет его, делая словосочетание единым смысловым понятием. "Дир" - по-арабски «монастырь». «Дир», «Дер», Дейр» - это лишь варианты произношения. На письме все они выглядят одинаково. Слово «монастырь» в названии города впервые начали использовать арабские завоеватели, которые пришли сюда во время формирования Омеядского халифата в 7 веке. До этого "Дир-а-Ззор" уже существовал, как минимум 1000 лет, но носил ассирийские, греческие и персидские названия, ничего общего с монастырём не имеющие. О существовании какого-то конкретного монастыря точных свидетельств не осталось. Известно только, что до прихода арабских завоевателей город населяли христиане, которые не пожелали поменять свою веру и продолжали совершать христианские обряды даже под страхом смерти. Возможно, что арабо-язычные переселенцы назвав город "Монастырём" имели в виду что-то защищенное, закрытое, таинственное, живущее по своим законом. "Зор" - второе слово, которое по идеи должно стать ключом к пониманию, на самом деле еще больше уводит в сторону догадок и ассоциации. В каноническом арабско-русском словаре Баранова значение корня этого слова, даёт множество вариантов интерпретаций его смысла. Это может быть и "изгиб реки" ( что весьма правдоподобно - город стоит на берегу Ефрата), и "горло" ( сужающееся русло реки, тоже может вызвать такие ассоциации). Тогда в сочетании с первым словом можно понять смысл как "Монастырь на реке" или "Монастырь у русла реки". Ещё одна крепкая версия появляется, когда узнаешь что, "Зор" на местном диалекте означает "Лес". Берега и острова Евфрата в районе Дир-а-Ззора, действительно покрыты густыми зарослями деревьев и кустарника. Но как понимать, когда в том же словаре Баранова есть и другие значения: "Зор" - обман, фальшь, ложь,. Как тогда понимать ? "Монастырь лжи", "Фальшивый монастырь" ? Артур (арабский для него родной) объясняет, что "Зор" еще означает "Неприступный". Тогда действительно, имя города «Неприступный монастырь» определило его судьбу. Есть еще одна версия у моего друга армянина. В 1915 году в пустыню вокруг Дер-а-Ззора несколькими этапами высылали армян со всех провинций тогдашней Османской империи. От голода и болезней здесь погибло более 200 000 человек. В память о жертвах в Дер-а-Ззоре был построен армянский храм " Тер Зор" ( Бог Могучий ). Скорее всего совпадение, так как еще до этих трагических событий город уже носил своё имя. Но созвучие двух названий символично.Мне по душе еще одна версия, может быть не самая правдоподобная, но красивая. Слово "Зор" изображает рёв льва "Ззооооорррр". Львы действительно здесь водились. Когда-то они были хозяевами этих мест. Теперь в Дир-а-Ззоре живут другие львы - "Львы восточной провинции". Так называют себя бойцы из племени. Шаатат. Здесь они вместе с сирийской армией противостоят ИГИЛ. И хотя про "Шаатат" ходят легенды, о том, что они игиловцев по частям режут, а отрубленными головами украшают своё застолье, слово «племя" можно легко заменить на "род" или "клан", чтобы не было первобытных ассоциаций. "Шаатат - это просто очень большая семья. Мы все тут родственники" - говорит мне один из их командиров ополчения по имени Валид представившийся полковником, когда на закате мы едем по пустыне на их участок фронта. У всех, кто едет с нами в старом минивэне, действительно чётко улавливается физиономическое сходство. Смугловатая кожа, широкие скулы, здоровые белые зубы, длинные чёрные волосы, бороды. Не у всех - у многих, кто ехал с нами борода не росла в силу возраста. За рулём например был подросток лет четырнадцати. Большие яркие глаза по контуру обведены чернилом из местных трав - это против песка и инфекции. Предки Шаатат арабы кочевники, начали заселять сирийскую пустыню почти пять тысяч лет назад еще в до-исламскую эпоху. Именно они принесли на эту землю арабский язык, который со временем заменил распространенный тут до этого ассирийский и арамейский. Спрашиваю: "Так вы народ пустыни ?". "Нет, теперь мы фермеры и земледельцы. У нас были плантации, сельскохозяйственные производства. Мы оседлый народ уже несколько сотен лет. В Дир-а-Ззоре кровь и пот наших предков. Но если надо, воевать мы тоже умеем". У Шаатат было три больших поселения на плодородных землях восточного берега Евфрата. Во время смуты 2011-го года и воцарившейся в том момент анархии Шаатат создали ополчение, чтобы противостоять разграблению своих посёлков. Плюс взяли под контроль то, что тогда «плохо лежало» - несколько нефтяных скважин. Спустя уже пол года в провинцию стали приезжать боевики из других стран (тогда в основном арабских). И разрозненные банды выступающие под флагом "Свободной Сирийской Армии» планомерно стал подминать под себя сирийский филиал Аль-Каиды "Джибхат Ан-Нусра". К Шаатат тоже пришли. Четыре главаря - саудовца заявились к шейхам рода. Они не призывали к совместной "борьбе за веру". Просто, угрожая вырезать всё мирное население, пытались отжать нефтескважены. Шаатат воспринял угрозы всерьез и иностранцев убили на месте. После этого "аннусровцы" поняли, что с Шаатат надо договариваться. В итоге "аннусра" не трогала Шаатат, который в свою очередь на время смирился с их присутствием. И даже какое-то время ополчение Шаатат существовало под их флагом. В 2013 иракские "коллеги" аннусры по аль-Каиде перестали называть себя просто «Исламское государство Ирака», а к названию добавили еще и Леванту, то есть Сирию. Первой провинцией в которую хлынул из Ирака новоиспечённый ИГИЛ был Дир-а-Ззор. За один день ИГИЛ казнили 3000 человек из Шаатат. Спустя время под предлогом гуманитарного коридора ИГИЛовцы вынудили жителей покинуть свои поселения и устроили новую резню убив больше двух тысяч человек. Уцелевшая часть Шаатат перебралась на западный берег Дер-а-Ззора. Все уцелевшее мужское население в том числе и дети собралось в новое ополчение. Вот почему сегодня среди них так много бойцов-подростков. Именно тогда ополчение стало называть себя «Львами восточной провинции». Возглавил его молодой полевой командир Абд-Аль-Басат. Действующая тогда и сейчас правительственная программа национального перемирия позволила тем, кого условно называли вооруженной сирийской оппозицией, переходить на сторону правительственных войск. Шаатат один из многих, но может быть самый яркий пример этого процесса. Абд-Аль-Басат на первой встрече с Исамом Захруддином максимально чётко сформулировал мотив Шаатат биться с ИГИЛ - месть. Очень быстро два командира стали друзьями. Абд-аль-Басат всегда шел впереди своих отрядов и собственноручно водружал сирийский флаг на отвоеванных у ИГИЛ территориях.Весной 2015 года он погиб, став символом борьбы не только для Шаатат, но и для всех защитников Дир-а-Ззора.Беспощадность с которой «Львы восточной провинции» сражаются с террористами во многом обросла мифами, но ролики с тем, как колонна пикапов Шаатат с трупами убитых игиловцев проехалась по всему Дир-а-Ззору, в сети найти можно." Пусть боятся. Они нас резали. Мы тоже их не щадим. Мы воюем за нашу страну. А террористы с той стороны в основном иностранцы. Они хотят стереть Сирию с карты мира. Правда на нашей стороне» - говорит нам брат погибшего командира Абду Ссатар, когда мы оказываемся на позициях «Львов» на стратегических высотах на берегу Евфрата севернее Дир-а-Ззора. Самое крупное из орудий 57-миллиметровая пушка установленная в кузове грузовика. Его готовят к бою - на той стороне реки замечено передвижение техники ИГИЛ. Несколько бойцов ассистируют наводчику, 13-летниму Саиду. Его семью террористы убили, когда Саиду было 10 лет. С тех пор он в ополчении. В артиллерии около года. «Мой возраст никого здесь не смущает. Я лучше многих могу прицельно бить по ИГИЛу хоть на пять киллометров». Орудие готово к бою. Абду Сатар даёт команду: «Наар!» ( огонь). Саид производит залп. На обратном пути в город Валид, с которым мы ехали на позиции и который называл себя полковником, делает неожиданное признание: « Мы - арабы. Но от Саудии ( так часто называют Саудовскую Аравию) мы не видели ничего хорошего. Россия - вот настоящая мать арабского мира. За помощь в войне с нашим врагом, мы в любой момент готовы отдать наш долг России.»

 

На утро планировался отлёт. Мухаммад Хадур пригласил нас на ужин. Попрощаться. При нас ему принесли на подпись кучу бумаг. В том числе список всех вылетающих завтрашним вертолётом. Там были и мы. Каждый килограмм перевозимого по воздуху груза подтверждается его подписью. Опять возникла неудобная ситуация, когда предложили поесть. Мы пытались отказаться, но Хадур кинул короткую фразу, которую я не понял, но Артур перевёл: « Ребята, я из Латакии. У нас кто не доедает тарелку, тому дают по шеи». Так же он дал распоряжение отвезти нас к губернатору провинции Дир-а-Ззор. Невежливо было уехать не пожав рук человеку, чья губерния на 95 процентов находится под ИГИЛом, а он не покидает свой гражданский пост. Тем более все эти дни, фактически, мы были у него в гостях. Подъезжаем к огромному сданию «областной» администрации. Дворец из серого мрамора в стиле советской архитектуры брежневской эпохи в полной темноте. Поднимаемся по широкой лестнице главного входа. По тёмному фойе идём подсвечивая под ноги телефонами. Поднимаемся на третий этаж почти на ощупь. Наконец доходим до каких-то тяжелых дверей. Открываем их и щуримся с непривычки от света. Оказываемся в просторном кабинете. В нём длинный стол для совещаний, мебель со вставками из резного дерева, ковёр. Под шолковым сирийским флагом и портретом Башара Асада массивный писменный стол и пустое кресло. Нас приветсвуют два молодых мужчины, помощники губернатора. Предлагают сесть и сообщает, что губернатор выйдет через пару минут. Мы, в пропыленной на позиции Шаатат одежде, никак не вписывались в эту обстановку. Дверь в конце кабинета открылась и к нам вышел губернатор Дир-а-Ззора Мухаммад Аль-Айния. Мужчина лет 65-ти в красивой рубашке и лакированных туфлях. Его белая кожа контрастировала с неестесвенно пышной и тёмной для его возраста шевелюрой.

Мы встали и поздоровались. Он пригласил всех сесть на кресла вокруг журнального столика. Помощники поднесли кофе. Губернатор открыл белую пачку «данхила» и предложил всем закурить. С этого момента я как-то расслабился. Этот жест ничем не отличался от того, что сделал бы в этот момент любой вояка на передовой. Мухаммад Аль-Айная, как будто немного волнуясь начал вступительную речь. Он рассказал, что Башар Асад назначил его на эту должность с началом кризиса вместо прежнего губернатора. Мы узнали, что в прошлом он был военным лётчиком. Участвовал в войне с Израилем 1973 года и в одном из ночных боёв сбил два израильских истребителя. Когда перестал летать, несколько лет был главой штаба сирийских ВВС. Но давно ушел с военной службы. Сейчас единственно работающим кабинет губернатора в тёмном здании администрации, был островком тепла и света, как те пять процентов территории провинции, на которые в данный момент распространялась его власть. «Моя задача, не допустить гуманитарной катастрофы. И сделать всё, чтобы граждане даже условиях блокады чувствовали себя частью единой Сирии». Мухаммад Аль-Айния рассказал нам об операции, которая показалась нам не менее смелой, чем те, что проводят сирийские военные. Только героями тут были обычные мирные сирийцы. В довоенное время провинция Дир-а-Ззор была не только нефтяной столицей Сирии, но и одним из основных поставщиков на внутренний рынок зерна и хлопка. Если производства для переработки нефти здесь были, то зерно отправлялось в другие регионы, от куда возвращалось в виде муки и готовой продукции. В самом городе не было ни мельницы ни элеватора. В начале блокады, зернохранилища были заполнены до предела, но чем перемалывать это зерно не было. Когда ИГИЛ отрезал все поставки продовольствия, рискнуть проехать через их посты гражданским можно было только на легковых автомобилях или автобусах без всякого продовольственного груза. Этим и воспользовались дир-а-ззорцы, чтобы обеспечить город хотя бы минимумом - хлебом. Губернатор рассказывает: « По нашей просьбе в соседней провинции, была куплена мельница.

Там её разобрали по винтику. Дир-а-Ззорцы с наши братьями из соседней провинции стали возить через посты ИГИЛ детали под сидениями автомобилей и автобусов или под видом ненужного хлама.

 

Через несколько недель все детали были уже в Дир-а-Ззоре. Здесь мы собрали из неё современную мельницу» Теперь, по словам чиновника, в Дир-а-Ззоре всегда есть своя мука, а несколько пекарней каждый день выпекают из неё столько хлеба, сколько необходимо для двухсот-тысячного города.

«Другая наша гордость - продолжает Аль-Айная - вода. Мы город на Евфрате. Тысячи лет он был источником жизни на этой земле. Не использовать это сейчас мы не можем. Наша водоочистительная станция работает даже под обстрелами террористов. Под обстрелами же, нашим инженерам приходится её ремонтировать. В городе всегда есть питьевая вода».

Мы понимаем, что улететь утром не увидив мельницу и водоочистительную станцию, эти свидетельства гражданского героизма дир-а-ззорцев, мы не можем. Артур связывается с генералом Мухаммадом Хадуром. Сто раз извиняется и объясняет ситуацию. Грозный Хадур отменяет наш утренний вылет.

Дир-а-Ззор не хочет отпускать.Первый раз я поделился этой мыслю с друзьями, когда мы выходили из кабинета губернатора, отменив наш утренний вылет.На следующий день, после съёмок, вечером на крыльцо котеджа, который был в эти дни нашим домом, нас вышли провожать все, кто не был в тот момент на передовой. Планировалось, что через час мы улетим бортом, который вот-вот должен был доставить из Хасаки очередной груз с продовольствием. Мы обнялись с маленьким Мухаммадом ( тем, кто всё время молчит) и Аля ( который отдал мне брюки). Было грустно и стыдно оставлять их. Я слышал раньше об этом состоянии - синдроме человека, чья нога отрывается от земли Дира и шагает по ступенькам в вертолёт. Пускай снова 250 километров над ИГИЛом. Но это путь в Камашли, а от туда в Дамаск, а от туда в благополучную Москву. А ребятам, которые здесь уже два года, продолжать жить и воевать. Я не знал, как отблагодарить Аля за брюки. «Здесь по ночам холодно. Впереди зима» - намекнул мне Семён. Я снял «флиску» купленную в московском магазине спорт-товаров и одел её на Аля. Так же как и его штаны на мне, она сидела на нём идеально.

Мы приехали в часть 137-й девизии - место посадки и взлёта всех вертолётов. Очередное опровержение всех стереотипов. Мужчина с будёновскими усами и красным лицом вышел к нам из здания штаба части. Это был её командующий Азиддин Ибрагим. Нас представили. Конечно он знал кто мы. И мы знали о нём, как о человеке служащем в Дир-а-Ззоре еще с до-кризисных времён и держащем оборону города все эти годы. Командир был одним из тех, благодаря кому стал возможным наш прилёт сюда. Пока разговаривали, нас уже сносил с ног горячий ветер от лопастей вертолёта садящемся на плац части. Именно он должен был увезти нас от сюда после выгрузки продовольствия.

Когда лопасти остановились, а из из чрева вертолёта солдаты стали перегружать коробки с консервами в подогнанный грузовик, пилот доложил генералу, что обратно лететь не может - повреждён один из агрегатов системы смазки двигателей. И действительно, фюзеляж вертолёта был полностью чёрным от выгорающего масла. «До утра, думаю, починим» - доложил пилот.По реакции Азиддина Ибрагима стало понятно, что для всех эта ситуация вполне штатная. Он подошёл к полупустой ёмкости для воды (кубов на пять) из оцинкованного железа, засунул голову в люк сверху и запел. Его мощный голос резанировал о стенки металлической бочки. По всей округе разнеслась одна из самых грустных песен Файруз.Когда мы расселись на пластиковые стулья рядом с растущем у здания штаба виноградником, меня ослепило закатное солнце. «Пересядь в тень» - предложил мне генерал. «Нет, я люблю Щамс ( солнце )» - ответил я по-арабски. «А Сирию ты любишь?» - спросил генерл. «Люблю Щамс ( солнце ) и Щам ( Сирию ) - скаламбурил я. Генерал одобрительно хмыкнул. Мы загрузили наши рюкзаки и поехали в город к ребятам, с которыми попрощались два часа назад. «Дир-а-Ззор не хочет отпускать» - переглянулись мы.

Ставим будильники на 4.00. Ложимся в одежде. Закрываем глаза. По телеку всё тот же ливанский канал и уже в подкорке сидящая Файруз.ЗВОНОК. Маленький Мухаммад успевает приготовить нам кофе. Вещи с вечера уже в машине. Еще раз со всеми обнимаемся. До 137-й дивизии ехать минут 8. Это самый край «нашей» территории. Но по дороге успеваем задремать. Сонными стоим в очередь на посадку. Дети, пожилые женщины, несколько раненых. Всего человек 10. И мы. Тот же пилот, что обещал починиться до утра. Расселись на холдном металическом полу. Земля стала двигаться. Взлетаем. Дети зажимают уши. Все остальные молятся. Дир-а-Ззор остаётся внизу. Стало холодно. Кто мог - уснул. Мы тоже. Проснулся я от запаха прогорклого масла. Как будто кто-то раскалил казан, чтобы приготовить плов. Посмотрел на всех. Спят. В открытой пасти МИ-8 земля была совсем близко. А в илюминаторах снова были бараки 137-й части и её плац . Артур испугался, когда увидел, что я тоже не сплю. Он кивнул в сторону платно закрытой двери кабины пилотов. Через, пластиковое окно было видно, что вся она была, как в молоке от дыма из двигателя. «Мы возвращаемся - шепнул мне Артур - Дир-а-Ззор не хочет отпускать».

P.S. Через несколько дней после съёмки репортажа в осажденном городе, ВКС России нанесли первые удары по позициям ИГИЛ в Дир-а-Ззоре. Мост, через который боевики посылали подкрепления на контролируемую ими территорию города на западном берегу Евфрата, был разрушен.

*Файруз - великая ливанская певица. Является культовой во всём арабском мире ( особенно в Сирии и Ливане).