Юрьева тень: неизвестная жизнь Гагарина

О Юрии Гагарине уже давно сложно прочесть что-нибудь новенькое. Примерно после пятого источника — а большинство из них не избежали влияния "канонизации" его образа — появляются навязчивые неоригинальные ассоциации: популярный парень (ещё и сын плотника), исчезнувший при странных обстоятельствах, о котором написаны противоречивые евангелия. Если отсечь советский агитпроп, все их можно разделить на два типа: доказывающие, что Гагарин был необычным человеком, и настаивающие, что человеком он был самым обычным. Аргументацией последних кажутся слова Николая Каманина, руководителя подготовки первых космонавтов, которого отряд называл "дядькой": "Мне лучше других известно, что Гагарин — это только счастливая случайность, на его месте мог быть и другой". Случайность или нет, но Гагарин действительно мог Гагариным не стать.

Гагарин мог и не дожить

Юрий Гагарин родился 9 марта (есть версия, что прямо в Женский день, просто отец не пожелал такого "позора" для мальчишки) в деревне Клушино Смоленской области — между прочим, в месте историческом. В 1610 году здесь состоялась Клушинская битва, в которой поляки разгромили русско-шведскую армию, и этот момент зафиксирован в истории Польши как одно из величайших сражений.

В войну 1812 года Клушино тоже очень пострадало, и вообще, "благодаря" расположению (180 км до Москвы), оно всегда оказывалось на пути западных интервентов. Так что почти сразу после начала Великой Отечественной войны, в сентябре 1941 года, Клушино оказалось в фашистском тылу. Конкретно в доме Гагариных — просторном и справном, с большим садом — немцы устроили мастерскую. Хозяевам пришлось переселиться в погреб 4х4 метра и голодать.

Младшие — семилетний Юра и пятилетний Боря — "партизанили", стараясь досадить фашистам, особенно квартировавшему в их доме Альберту по прозвищу Чёрт. Случай, когда он повесил на шарфе Бориску, стал семейной легендой Гагариных: ребёнка чудом спасли и выхаживали не меньше месяца. В 1943-м старших брата и сестру — Валентину было 17, а Зое 15 — угнали в плен. Оба выжили и бежали через два года, потом вернулись домой (Валентин — в 1948-м, уже отслужив), но об этом времени Юре впоследствии пришлось умалчивать в анкетах.

А в это послеоккупационное время ему пришлось стать фактическим главой семьи: когда наши взяли Клушино, отца призвали в армию, хотя и недалеко, в райцентр Гжатск (сейчас это город Гагарин), где он служил плотником.

После войны Гагарины перебрались туда всей семьёй, и 11-летний Юра наконец пошёл в школу, его приняли только в третий класс. В военные годы учёба была похожа на патриотическое кино: маленькая изба, газеты вместо тетрадей, гильзы вместо счётных палочек, все классы с первого по четвёртый занимаются вместе, после уроков — сбор прошлогодней картошки на полях и опасные развлечения. "После немцев повсюду было полно боеприпасов, — рассказывает одноклассник Гагарина. — Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьём, потом отвинтим головку".

Честные и забористые воспоминания о гжатских школьных годах оставил одноклассник Гагарина Лев Толкалин, который сдружился с Юрой на почве любви к технике и схожей неугомонности натур. Эти рассказы заслуживают цитирования: например, история о том, как в 14 лет мальчишки, прикрывшись заданием по ботанике, зайцами отправились в Москву на поезде — открыли самодельными ключами дверь в туалет, потом перебрались на крышу, а перед Москвой встретили там "блатных".

"Один из них тут же достал из кармана финку. А у Гагарина в руках вдруг появился здоровенный кухонный нож. Парням, видно, лень было связываться, денег они уже достаточно набрали. Они ушли. А я удивился: "Откуда у тебя такой тесак?" "Мать дала нам ветки и листья резать, — ответил Юрка. — Сказала хорошо наточить. Я и наточил. Мы же гербарий делаем для школы".

В Москве парни не только побывали в Политехническом музее и на выставке трофейного вооружения, но и успели обезвредить вора в троллейбусе: "Юркина реакция была на высоте. Гагарин в один приём выполнил подсечку и свалил карманника. Приёмом самбо стал заворачивать руки вора за спину, сидя у него на спине. Видно, старший брат — фронтовик Валентин — научил Юрку драться. Стоявшие рядом мужики опомнились и помогли удержать карманника на полу... Подоспел водитель троллейбуса, а двое мужчин согласились препроводить вора до милиции. "Сами справимся, — сказал Гагарин, — знаем, куда вести".

Звучит как ещё одна сцена из кино, но всё правда: и как Гагара на спор прыгал с моста в реку (отказаться нельзя, на кону честь компании), и как он из тех же соображений лез по отвесной церковной стене, и как состоялось его близкое знакомство с алкоголем — нашли с ребятами на станции цистерну спирта и, пока набирали "гостинцы" для отцов, напробовались сами. Гагарин гоняет на коньках, уцепившись за грузовик, ловит и продаёт раков, спасает приятеля от смерти при взрыве в немецких складах, делает первые фотоработы, подсматривая на пляже за одноклассницей, — и тот же Гагарин играет работника Балду и гайдаровского Тимура в школьных спектаклях, занимается в авиационном кружке, ухаживает за девочками и кричит на всю улицу, встретив гуляющих учителей — влюблённую парочку: "Лев Михайлович, как Олимпиада Петровна? А?!"

"Мы вокруг Юры компоновались", — рассказывает Толкалин в интервью и уточняет, что "группировка" сложилась… в духовом оркестре. Даже в дни, когда репетиций не было, оркестранты носили с собой мундштуки как аналог кастета: при встрече с вражескими шайками очень пригождалось музыкальное образование.

Вообще говоря, у Гагарина было немало шансов погибнуть в юности: парни увлекались настоящим оружием, менялись им, ремонтировали, чистили и воронили — парабеллумы, вальтеры, браунинги, наганы. Родительские тумаки только разжигали интерес, Юра не задумываясь менялся на новые системы и умел стрелять из любого образца. Иногда такая подготовленность становится основанием для слухов о причастности к серьёзному противозаконию. Гагарину такие вещи тоже приписывались, и с ними даже связывался его "нелогичный" отъезд из Гжатска до окончания семилетки. Никаких адекватных свидетельств тому, впрочем, нет, а внезапное решение очень даже объяснимо. В войну Гагарины потеряли всё, отец, и прежде незавидного здоровья, стал инвалидом "по ногам", но продолжал плотничать. А обучение в 8–10-х классах тем временем стало платным. Ровесники один за другим бросали школу, чтобы "получать специальность" и зарабатывать. Сидеть на шее у родителей 15-летнему Юре, как и любому тогдашнему подростку, не хотелось.

Гагарин мог стать литейщиком

Отправился Юра не куда-нибудь, а в Москву, но в столичные "ремеслухи" с шестью классами не принимали. Помог дядя, брат отца, который в сентябре 1949-го устроил-таки племянника в ремесленное училище — правда, не Московское, а Люберецкое, с условием поступления в школу рабочей молодёжи. И не на понятную специальность вроде токаря или слесаря, а на литейщика.

"В Москве памятники стоят, видели? Так это же формовщики и литейщики их отливали. Огненные специальности, очень нужные, и вы будете ими владеть!" — завлекал абитуриентов директор. Завуч вспоминал: "Юра показался мне поначалу слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам".

В Люберцах Гагарин провёл два года, и здесь его имя впервые попало в газету: заметка в "Заводской правде" похвалила учеников седьмого класса — Гагарина, Чугунова, Черножукова, Золотова, Напольскую и других, которые на экзаменах "первыми до установленного времени сдали работы по алгебре".

После голодных лет условия в училище казались райскими: харизматичные преподаватели, красивая форма, общежитие (по 15 душ в комнате), трёхразовое питание, а для литейщиков — ещё и молоко за вредность. В училище Гагарин завёл соперника по спорту, который научил его крутить "солнце" на турнике, а в вечерней школе редакторствовал в стенгазете и нравился девочкам. Друг по училищу вспоминает: "Для девочек он был Юрочкой — настолько он привлекательный был, настолько добрый, никогда никого не обидит; улыбка, сам весь как мяч-попрыгун". Позже преподаватель уже в лётном училище заметит: "У него не было такого сугубо мужского крутого характера… Бывало, ругаешь Гагарина, он опустит голову и хлопает глазами, покраснеет весь. Похвалишь его, он тоже голову опустит, чуть не плачет стоит, то есть какой-то девичий характер был у него в натуре. Было в нём что-то такое милое".

На втором году группа Гагарина практиковалась на заводе; делали не что-нибудь, а архитектурное литьё для новых зданий МГУ: решётки, "ажурные колпаки" — всё вручную. Фактически это уже была профессия, и теоретически вполне можно было вернуться на родину и работать.

Гагарина такой стандартный вариант не привлёк: в следующем кадре мы видим его уже в Саратове, в техникуме, где готовили мастеров-литейщиков, в том числе технологов. Отличника Гагарина приняли без экзаменов, но в качестве теста он снова отливал чугунные ажурные решётки, удивляя мастеров: "маленький, сноровистый и сильный, с отлитыми решётками челноком сновал".

Став "индустриком", Юра воевал, как все, с городскими и продолжал музыкальное образование, начатое в Люберцах: трижды в неделю трубил в оркестре. А ещё он впервые попал в планетарий, где читали лекции и показывали научное кино, и записался в физико-технический кружок, где впервые услышал о Циолковском.

Зарабатывать Юра тоже начал в Саратове: три месяца был физруком в детдомовском лагере, где успел организовать олимпиаду. По ночам "индустрики" разгружали баржи на Волге: стольник за ночь — но чего это стоило!

Там же, в Саратове, Гагарин впервые попытался пробиться в авиацию. Её и сегодня не назовёшь непрестижной специальностью, а в 50-е популярность у неё была бешеная: конкурс в лётные училища достигал 20 человек на место, и пройти его было проще с аэроклубом в анамнезе. Скорее всего, не в одном престиже было дело. После техникума Гагарина с однокашниками ждало назначение на предприятие, затем армия, где воспроизводилась уже знакомая система — казарма, строй, форма…

А вот стать лётчиком-офицером — это был уже другой уровень. В аэроклуб его поначалу не взяли: нельзя было "уводить" кадры из техникумов. В области было ещё лётное училище гражданского воздушного флота, но для него нужно было среднее образование. Однако осенью 1954 года, когда Юра учился на четвёртом курсе, сделали "послабление" в аэроклубе — приём разрешили именно для студентов четвёртых курсов.

Гагарина зачислили в отделение пилотов — пока только на теорию, — где он быстро стал старшим группы. И откуда он чуть не вылетел из-за накладок с техникумом. Преддипломную и педагогическую практику пришлось проходить не в Саратове, а в Москве — на заводе имени Войкова, потом в Ленинграде, в ремесленном училище.

За трёхмесячный пропуск аэрозанятий его практически отчислили, но личное обаяние и связи помогли: условием допуска к полётам стал экзамен по пропущенной теории и красный диплом техникума.

Всё получилось, к полётам допустили, диплом оказался с отличием. Но нависла угроза распределения: Гагарина ожидала должность мастера производственного обучения по литейному делу в Томске. Однако в свете открывшихся возможностей определённость, ради которой он когда-то покинул Гжатск, покидала первый план в системе ценностей.

Гагарин мог остаться лётчиком

Избежать "сибирской ссылки" можно было, выхлопотав "свободный диплом" или добровольно сдавшись в армию: окончить аэроклуб, взять направление от военкомата, поступить в военное лётное училище...

Гагарин не поехал в Томск, а поехал в Дубки, в учебный лагерь аэроклуба.

К августу он уже прилично летал, а в конце сентября получил диплом: налёт 42 с половиной часа, 81 самостоятельный вылет, пятёрки по теории и практике. Можно было рассчитывать на то, что служить его отправят в военно-лётное училище. И в октябре 1955 года 21-летний Юрий Гагарин, призванный в армию, был направлен в Первое Чкаловское (оно же Оренбургское) военно-авиационное училище лётчиков имени Ворошилова, откуда, кстати, и помимо Чкалова выпустилось две сотни асов.

Именно здесь Юра услышит от инструктора Ядкара Акбулатова то самое "Поехали!", которое вскоре станет историческим, и здесь в Гагарине сразу вычисляют перспективного командира, дают ему сержантское звание и делают его помощником командира взвода. Начальство можно понять — но где и когда любили выскочек?

На Гагарине как на помкомвзвода лежало обеспечение внутреннего распорядка, и снисхождений от него ждать было нечего — он принципиально докладывал о любых нарушениях, за что однажды был сильно бит.

На втором году, уже в гарнизоне под Оренбургом, стали осваивать новую технику — реактивный самолет МиГ-15. Именно на нём Гагарин погибнет спустя 11 лет, и именно он никак не хотел слушаться пилота: Юра отставал от однокашников, застряв на одной популярной ошибке — "высоком выравнивании профиля посадки". Замаячило отчисление… Но страстное желание летать всё же победило: отстающего Гагарина не только подтянули, но и даже досрочно перевели со второго курса на выпускной третий. Благодаря этому раннему выпуску он не только раньше стал офицером, но и попал в программу набора космонавтов.

Уже после триумфа Гагарина в 1961-м немало женщин "вспомнили", что встречались с первым космонавтом, пользовались его симпатией и давали отставку. Но женой стала всё-таки Валюта (гагаринское словечко) — телеграфистка Валя Горячёва. Вот как она описывает (в книге "108 минут и вся жизнь". — Прим. ред.) их знакомство: "Первое впечатление от знакомства с Юрой складывалось как-то не в его пользу. Невысокий (162 см. — Авт.), худощавый. Голова большая, короткий ёжик волос, торчащие уши… Сказать о нём "подвижен" — значит ничего не сказать. Кажется, будто он одновременно находится в разных местах… Он проводил меня до выхода (выходить за проходную училища им тогда не разрешали) и, словно мы уже обо всём договорились, сказал: "Итак, до следующего воскресенья. Пойдём на лыжах". Я промолчала: на лыжах так на лыжах. Уже дома подумала: "А почему я должна идти с этим лысым на лыжах?" 

Они поженились в большой праздник — День Октябрьской революции, 7 ноября 1957 года, через два дня после получения Гагариным диплома, звания лейтенанта, значка "Военный лётчик 3-го класса" и "штурманских" часов, которые он потом наденет в день полёта в космос.

В коммуналке Горячёвых молодым отгородили уголок, где Гагарины прожили всего неделю. Точнее, прожил Юра. Он ведь снова не согласился на определённость и не остался в Оренбурге, где ему светила должность инструктора и квартира. Почти сразу после выпуска он поехал служить на Север, за полярный круг, в поселок Луостари в 30 км от Финляндии.

Гагарин мог остаться полярником

Что искал Гагарин в Арктике и что там вообще можно было найти, кроме тундры? Современный читатель может предположить, что "северную надбавку". Ну а что — в том числе! Но прежде всего, наверное, всё-таки опыт работы в сложнейших условиях, близких к боевым. Полярный лётчик — это звучало даже не гордо, а фантастически!

Самостоятельно полетать разрешили только через три месяца, весной, а через год Гагарин уже слыл отличным лётчиком, который умел взлетать в пургу, летать в полярную ночь, садиться на обледеневшую полосу и преподать другим пару уроков "истребительской" науки.

Чувство принадлежности к элите, ближе всех подобравшейся к кромке будущего, усиливал Циолковский, которого Гагарин читал почти каждый день. Он пишет брату: "Космос стал в повестку дня, как целина... В космосе царствует гармонический разум. Это, конечно, не мистика, а хорошо организованная функция космоса, работающая на отлаженном механизме физических законов".

Услышав по радио, что третья космическая ракета обогнула Луну и сфотографировала её невидимую часть, Гагарин впервые подаёт рапорт с просьбой о зачислении в группу кандидатов в космонавты.

В августе приехала жена, а в апреле 1959 года у Гагариных родилась первая дочь, Леночка.

Как раз в этот момент в Москве решено было поручить отбор кандидатов в космонавты авиационным врачам и врачебно-лётным комиссиям.

И уже осенью в гагаринскую часть приехали врачи, чтобы "отобрать кандидатов не только по медицинским показаниям, а с учётом профессиональной подготовки, морально-политических качеств, психологических особенностей". Лётчикам, прошедшим отбор по здоровью, задавали три вопроса: "Желаете ли вы летать на более современных типах самолётов? Хотели бы вы работать лётчиком-испытателем? Хотели бы вы полететь на ракетах вокруг Земли?" Ответы выделили из десяти лётчиков троих: Вязовкина, Шонина и Гагарина. В марте 1960 года они с семьями улетели к новому месту службы, в Москву.

Гагарин мог не быть первым

Если до этого момента ещё можно было отследить цепь случайностей, которые привели Гагарина к космическому отбору, то она закончилась в тот момент, когда он оказался в отряде космонавтов. Круг обычных (хорошо: лучших из обычных) парней остался в Луостари, а здесь можно было стать только первым среди равных. Кстати, были ли они равными?

Врач Иван Иванович Касьян вспоминает: "Гагарин не являлся ярко выраженным лидером. Волынов был ведущим парашютистом, Быковский лучше других перенёс испытания в сурдобарокамере, Николаев — на центрифуге, Шонин — в термокамере. Отмечались успехи Комарова в изучении техники, Варламова — в точных науках. Беляев являл собой пример опытного и справедливого командира. Карташов был отличным охотником, Леонов лучше всех рисовал, Попович — пел, Варламов — играл на гитаре, Рафиков — жарил шашлыки. Что делал лучше всех Гагарин? Хорошо играл в баскетбол".

Отсутствие некоего главенствующего преимущества может показаться недостатком, но оно было как раз огромным достоинством Гагарина. Очень точно об этом сказал Алексей Леонов: "Он никогда и никому не бросался в глаза, но не заметить его было нельзя... Лидерство же Гагарина определилось так, как определяется лидерство конькобежца, который может не быть первым ни на одной дистанции, а в итоге стать чемпионом мира".

Кадр из сурдокамеры, где космонавты переносили десятидневное заточение, испытание одиночеством: "Юрий с подтянутыми ногами и склонённой на грудь головой дремал в кресле. У него было лицо спокойного и счастливого человека. Эта его способность к естественному быстрому переключению от активной работы к полному расслаблению всегда поражала врачей".

"Как учили", — добавил бы Гагарин; так он отвечал на любую похвалу.

Возможно, именно спокойствие, близкое к равнодушию, сыграло роль, когда из 20 их осталось двое. "У нас с Германом одинаковая подготовка была, и состояние здоровья отменное, и параметры схожие. Нервы подвели товарища!" — считал Гагарин.

И Титова, и Гагарина могли подвести — при прочих равных — самые разные факты, от имени, биографии и происхождения до внешности (Хрущёву по фото понравился Гагарин). А ещё все, кто принимал решение, думали о будущем: после первого полёта будет второй. Ещё 5 апреля, за неделю до старта, Николай Каманин пишет в своём дневнике: "...в последние дни я всё больше слышу высказываний в пользу Титова, и у меня самого возрастает вера в него. Титов все упражнения и тренировки выполняет более чётко, отточенно и никогда не говорит лишних слов… Единственное, что меня удерживает от решения в пользу Титова, — это необходимость иметь более сильного космонавта на суточный полёт. Второй полёт на шестнадцать витков будет бесспорно труднее первого одновиткового полёта. Но новый полёт и имя первого космонавта человечество не забудет никогда, а второй и последующие забудутся так же легко, как забываются очередные рекорды".

Герман Титов потом рассказывал, как ещё на этапе подготовки врачи ради эксперимента подмешали всему отряду препарат, вызвавший у каждого головную боль. Из страха дисквалификации в этом не признался никто — кроме Гагарина. Это не показная честность и даже не просто честность — это бесхитростность, которая, возможно, и не позволяет сойти с ума тому, кто несёт бремя первого человека.

"Понимаешь, Валюта, — размышлял он, глядя в зеркало после кремлевского приёма по случаю полёта, — я даже не предполагал, что будет такая встреча. Думал, ну, слетаю, ну, вернусь… А чтобы вот так… Не думал".

12 апреля 1961 года — день, когда Гагарин в последний раз ощутил себя мальчишкой, млеющим от маминого поцелуя между лопаток, перестал быть обычным или необычным парнем: он стал брендом, "небесным человеком", как сказала английская королева, страницей, вехой и легендой. С этого момента его открытая улыбка становится олицетворением всего, о чём говорится на советских передовицах. Что было за ней на самом деле?