Кураев: Собор на Крите не смог ни проблем решить, ни доброго слова людям сказать

С. АНДРЕЕВСКАЯ: У микрофона Светлана Андреевская. Здравствуйте! Сегодня к нам в студию пришёл Андрей Кураев, протодиакон. Отец Андрей, здравствуйте.

А. КУРАЕВ: Добрый день.

С. А.: Все средства массовой информации всполошились после единственного слова: "Извините". Его ждали больше полугода, наверное. В общем, Эрдоган отправил президенту России письмо. Там он выразил свои сочувствия, глубокие соболезнования семье и сказал "извините" за то, что они сбили СУ-24. У Вас эта информация вызывает какие-то такие будоражащие чувства или нет?

А. К.: Я очень рад этому. Это очень неожиданно и очень радостно. Это редкий случай, когда всё-таки России удаётся понудить к человеческому отношению к себе.

С. А.: То есть Вы считаете, что здесь мы оказались сильнее, выстояли, выдержали и получили то, что надо?

А. К.: Видите ли, если вспомнить само событие, которое стало причиной этой размолвки между Россией и Турцией, то здесь стоит вспомнить правило: "Друзьям — всё, врагам — закон". Да, безусловно, было нарушение границы со стороны нашего самолёта. Да, безусловно, с точки зрения права турецкий истребитель имел право открыть огонь. Да, были предупреждения и так далее. То есть с точки зрения формы всё — да. Но дело в том, что такого рода инциденты бывают достаточно часто между соседями и если действительно добрые соседи и не заинтересованы раздувать возникающие проблемы, то в таком случае что-то всё-таки прощают регулярно.

С. А.: То есть улаживают конфликт в первые часы и дни?

А. К.: Совершенно верно. Поэтому здесь проблема не на уровне лётчиков, принимающих решение, и в той истории проявила себя именно очень малопредсказуемая позиция турецкого лидера. Это и в самом деле так.

С. А.: А Ваши мысли какие? Что дальше будет?

А. К.: Не знаю. Я, честно говоря, об этом сюжете мало думаю. Я о нём только услышал сейчас в новостях за минуту до нашего эфира, поэтому пока только эмоции.

С. А.: То есть эмоции положительные — уже хорошо?

А. К.: Да, конечно.

С. А.: А положительные эмоции вызывает у Вас то, что завершилось на Крите в воскресенье?

А. К.: То, что это позорище завершилось, вызывает моё чувство глубокого удовлетворения.

С. А.: Почему позорище? Давайте этой теме уделим побольше времени. Хочется здесь разобраться, потому что читаю-читаю — я не понимаю, что там произошло и почему. Более тысячи лет не собирали Всеправославный собор — так он должен был называться?

А. К.:

У нас не было уст, которые были бы уполномочены говорить от имени церкви. Вот я как раз сегодня перечитал интереснейшее выступление ещё патриарха Пимена, 1970-е годы, — он выступал в Хельсинки, в Финляндии, на одном экуменическом собрании, и очень красивая была у него речь, очень умная, о том, что если говорить об отношении православной церкви к экуменизму, то вот имейте в виду: я имею право говорить от имени Церкви, когда я утверждаю то, что Церковь ясно выразила устами своего символа веры, Вселенских Соборов и так далее, а в остальных вопросах, в том числе в отношениях к современно возникающим христианским течениям, здесь у каждого христианина православного есть какое-то своё мнение, и я именно моё мнение вам расскажу.

С. А.: Давайте.

А. К.: Нет. Это конец цитаты из патриарха Пимена.

С. А.: Но мне кажется, что Вы согласны с ним, да?

А. К.: Безусловно. Как раз этой честности и скромности очень не хватает некоторым его преемникам сегодня. В этом смысле православная вселенская церковь была немой: есть национальные патриархи, ограниченные своей тематикой, своими полномочиями или недополномочиями, потому что никто из них не римский папа и не может официально стать таковым, потому что у него есть ещё четырнадцать коллег и конкурентов в этом смысле.

С. А.: Четырнадцать или тринадцать?

А. К.: Четырнадцать. Называется вот сейчас в документах этого Критского собора. И нет единого императора, который понудил бы всех: вот с моим любимчиком все должны согласиться, это потому что уста и божии, и мои одновременно. Вот такого нет, не получилось — даже в Византийской империи всё равно четыре патриарха сосуществовали.

И вот наконец это молчание вроде бы прервано и некий Собор, который претендует на то, чтобы быть Всеправославным, а отчасти даже и Вселенским, хочет предъявить миру православие. Миру какому? Миру, которому православие малоизвестно и малоинтересно, честно говоря, и поэтому вот этот потрясающий случай, пиар-повод — простите, я на вашем жаргоне скажу, — когда все телекамеры там, на Крите, всех ведущих телекомпаний — это интереснейшая новость, на которую и папа римский реагировал, и американский конгресс, и так далее. И есть возможность что-то сказать: вот вы знаете, вот мы где-то там, в горах Афона и так далее, у святынь Иерусалима, мы сохранили, пройдя через османское иго, через атеистические гонения, мы сохранили — мы хотим подарить. Люди, нам есть что вам сказать о вас, не о нас. И вместе этого тошнотворный елей византийский льётся из этих документов, а особенно тех, которые они писали на коленке во время Собора. Не те проекты документов, которые были более-менее выверены, а вот два послания, которые они за эту неделю составили.

С. А.: Какие конкретно?

А. К.: Одно называется "Окружное", а другое просто — "Послание". Поди их не спутай — тематика одна и та же. Тоже непонятно, зачем два документа, но ладно. Вот обращение к миру вселенского собора православного — понимаете, тошнотворная самооценка. "Наш Собор открывает новые горизонты для Вселенной", или там выражения совершенно непонятные: "Мы внесли свой вклад в исследования Космоса" — кто "вы"? Как вы его внесли? Тоже мне Гагарины нашлись с Королёвыми. И естественно, все должны: молодёжь должна, подростки должны, все должны, и бесконечное самоупование: церковь всегда, церковь никогда, церковь только помогала. Да, и всегда за права человека — хотя нет, впрочем, главное в тематике церкви, в тематике прав человека для церкви — это напоминание, что права человека — это недостаточно, нужно, понимаете ли, ограничивать и так далее. То есть всё равно, больная мозоль вот здесь. Как будто бы нет проблем с правами человека во всех странах православной жизни или диаспоры.

Смесь номенклатурной речи с натужными византинизмами, богословскими потугами, которые тоже делают этот текст непонятным вообще никому, кроме узкого круга православных клерков профессиональных, и тем более неинтересным. Поэтому изначально было понятно, что это будет позорная витрина православия в качестве, простите, пиар-проекта: вот православие — оно такое. Даже Вы говорите, что не смогли заставить себя вчитаться в эти тексты, не то что их понять, применить к своей жизни.

С. А.: Я не понимаю ценности, честно. Я не понимаю масштаба, и в российских СМИ это всё равно прошло мимо, этому не было уделено должного внимания, должного времени. Почему не участвовала Русская православная церковь?

А. К.: Это другой вопрос. Но поймите, что это не тот случай, когда были созданы какие-то тексты, с которыми стоит знакомиться, вникать и тем более прилагать, проецировать их в свою жизнь.

С. А.: Ну а что плохого в этих текстах?

А. К.: Их пустота.

С. А.: Вот смотрите: осуждают войны, военные вмешательства — ничего нового.

А. К.: Абсолютно ничего нового.

С. А.: Разрушения христианских памятников.

А. К.: Так поэтому я и говорю: полторы тысячи лет не было Вселенских соборов и собрались, чтобы сказать, что Волга впадает в Каспийское море?

С. А.: А что они должны сказать? Что ещё они должны сказать такого, чтобы Вы прислушались?

А. К.: Я бы очень хотел простую вещь. Ладно, от них не ожидалось никакой новизны в области вероучения или ещё что-то. 

С. А.: Подождите, может быть, это первый шаг такой?

А. К.: Вспомним, сколько в Евангелии Христос обличает фарисеев? А я спрашиваю: кто такие фарисеи? Оказывается, это такое религиозное течение, возникшее в рамках древнего иудаизма, буквально поколением раньше Христа. Ну, где-то лет сто им было, и то уже Христос гневно обличает предания этих старцев, которые заслонили Священное Писание, слово Бога, заповеди Моисея, и так далее. Как Вы думаете, есть ли хоть одна болезнь древнего иудаизма, которая не переросла бы, не дала бы метастазы в жизнь новозаветной церкви? Я таких не знаю.

А у нас двадцать веков — не один век — двадцать веков прошло, и фарисейство распустилось гораздо более пышным цветом в нашей церкви, и преданий старцев столько накопилось. Они так давят на жизнь людей, на совесть и так далее. И вот заняться пересмотром, систематизацией, разобраться бы — нет, этим Собор не занялся.

Вот никаких таких человеческих интонаций не было. Было понятно, что люди не хотят, чтобы с ними разговаривали. Это некая такая отписка, напыщенная и в позе вселенской власти, и плюс к этому жуткая смесь византийских терминов и модных словечек типа "экзистенциализм" — там несколько раз мелькает в этих документах, посланиях. Тоже без переводчика не обойдёшься. Да и почему экзистенциализм? Как и каким боком именно он там должен быть, в каком смысле они эти слова употребляют? Вот я философ, мне непонятно. Ребята, вы понимаете смысл этого слова, которое вы употребили? Зачем? К чему? Почему без него нельзя было обойтись? В общем, натужные документы и получилось то, что когда-то отец Александр Мень говорил про наше духовенство, ещё в 1980-х годах, что придёт же время свободы — нас позовут на телевидение, затащат туда, в масс-медиа, дадут микрофон — и тут мы дадим такого петуха! Вот это и произошло с этими старцами, которые собрались на Крите. Они дали огромного петуха и сами этого не заметили — что вдвойне хуже

С. А.: Может быть, если на сленге говорить, сделать скидку им на то, что они этим не занимались никогда?

А. К.: Слушайте, они не мальчики, им две тысячи лет.

С. А.: Я всё хочу защитить.

А. К.: Они готовились пятьдесят лет к этому. Это карьеристы, иезуиты ещё те, греки особенно. Там съехались такие люди — карьеристы, интриганы высшего уровня. Каждый из них такую карьеру в своей системе проделал, до вершины власти дорвался.

С. А.: Вообще напыщенность — это шлейф православной церкви?

А. К.: К сожалению, да. И поэтому не случайно, с кем ни поговоришь, даже человек нецерковный — у всех добрые ощущения о сельских батюшках, о деревенских храмах. А вот как только речь идёт о городских пышных соборах и элитных попах — вот тут почему-то отношение меняется. А на Крите собрались суперэлитные попы. 

С. А.: Скажите честно, Вы бы хотели, чтобы православная церковь или вера влияла на мир, на жизнь людей? Я понимаю, что всегда хочется, чтобы влияние было положительным. Но вот такое влияние, как оказывает на католиков папа римский — отчасти он оказывает влияние на их мысли.

А. К.: Католиков я не знаю. Это совсем чуждая для меня модель религиозности.

С. А.: Вот в чём этого хотелось? Чего сейчас не хватает? У нас в принципе много сейчас внимания уделено религии, РПЦ. Так чего не хватает, какого влияния не хватает? Когда закон об оскорблении верующих придумывают и хотят их принять — каким образом люди будут воспринимать это влияние адекватно?

А. К.: Я думаю, что не хватает воздуха, чтобы люди видели в нас, церковных своих современниках, что мы дышим этим. Не стонем под гнётом многочисленных преданий, запретов, иерархии, начальств, страхов, а что для нас это воздух, которым мы дышим, действительно смысл жизни и смерти. Это такой смысл, который делает нас светлее и человечнее, честнее просто.

С. А.: Отец Андрей, после новости о Брексите Вы сказали, что в Европе зарождается четвёртый рейх. Европа слабеет, получается, по-вашему?

А. К.: Трудно сказать, потому что иногда именно появление единого центра силы и принятия решений делает кого-то сильнее. 

С. А.: А как-то все считают, что Германия и так всегда на первых позициях, только она решает. Как это может усилить её позицию?

А. К.: Нет, всё-таки это не так. У Англии могли быть свои интересы, и вот теперь вопрос в том, чьё влияние в Восточной Европе будет сильнее: новых членов ЕС, через которые нередко США действовали, или Германии, которая непосредственно в этих структурах работает?

С. А.: По-вашему, что происходит сейчас в мире?

А. К.: У меня нет готовой концепции. Я сейчас придумывать её не буду.

С. А.: Вы чувствуете изменения, которые уже назрели давно, и сейчас они реализуются?

А. К.: Да, есть, конечно. Но вот одна из главных перемен — это то, что исчезает пространство приватной жизни человека. Это и в России, и на Западе, и то, что мы входим в такую электронную цивилизацию. В конце концов, когда робот требует меня доказать, а не робот ли я, то тут есть над чем задуматься.

С. А.: Это уже настолько всё естественно. Примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день, Владимир из Москвы. Есть ли в церкви в России некое изменение с точки зрения простоты и доступности к народу, а особенно к молодёжи: проповеди на русском языке и проповеди на обычные жизненные темы для того, чтобы у человека и настроение, и взгляд изменился более в правильном направлении? И доступность — иначе церковь может перейти со временем во что-то нечто памятника истории, на мой взгляд.

А. К.: Боюсь, что бы я ни ответил, Вы всё равно не услышите, потому что люди, которые задают такой вопрос, очень странные. Я не могу понять, как их назвать, потому что когда человек говорит: "А почему в храме нет проповеди на русском языке?", я спрашиваю: "А Ваше какое дело?" То есть этот человек, значит, никогда в храме на самом деле не бывал, не умеет отличить проповедь от молитвы и поэтому не в курсе, что проповедь на русском языке звучит в наших храмах уже тысячу лет. На русском и только на русском. Уверяю Вас, на китайском языке никто в Москве в православных храмах не проповедует, к сожалению. Должен быть, конечно, хотя бы один приход с китайским языком проповеди. У нас молитва ведётся на церковнославянском, а все проповеди — на русском. Исповедь — на русском, пасторские наставления батюшек — на русском. И, кстати, в той же Москве немало священников, которые говорят именно на подчёркнуто народном языке: отец Дмитрий Смирнов, отец Андрей Ткачёв, например. Здесь тоже никаких проблем нет, часто, напротив, этих проповедников упрекают в том, что их проповеди носят слишком бытовой характер, на обычном языке московской жизни они говорят. Так что проблема не в этом.

С. А.: Мы заговорили о приватной жизни. Не могу не вспомнить "пакет Яровой", антитеррористический пакет, который приняли в последний день работы Госдумы. Вы, наверное, в курсе, что теперь всю нашу переписку, все наши личные данные, практически всю нашу жизнь, будут хранить и по первому требованию правоохранительных органов предоставлять тем же самым правоохранительным органам. Вот уже верующие начали сбор подписей против этого "пакета Яровой". Этот документ, естественно, на change.org появился и требует внести изменения в эти акты, которые касаются жизни верующих и миссионерской деятельности. Ваше отношение к этому?

А. К.: 

И смысл этих поправок в том, что мне разрешается дома совершать богослужения, то есть пригласить батюшку разрешается, а вот, скажем, пригласить друзей или соседей по подъезду ко мне домой и поговорить о Евангелии запрещается. То есть лично мне не запрещается, потому что там оговорка, что если ты священнослужитель, то можешь — я как диакон всё-таки могу, а вот если бы этой случайности не было, то нет, нельзя, только если есть соответствующая справка из епархии.

С. А.: Вы понимаете, почему это происходит?

А. К.: Я понимаю, что это происходит по причине тупости мозгов наших депутатов и лени их. Потому что я понимаю, что нужно контролировать поток религиозной экстремистской пропаганды, которая идёт в основном с Востока: противодействие исламскому экстремизму, прежде всего. Но почему говорю о тупости мозгов наших депутатов? Вы подумайте, как бы сформулировать законы и какие-то меры противодействия так, чтобы при этом обычные люди не страдали. Как, скажем, в Казахстане. Там та же тупость: там запрещают, чтобы не было этих домашних медресе, как в Афганистане, чтобы студенты-талибы не стали выходить на улицы с соответствующими лозунгами, но они просто взяли и запретили всякое религиозное образование в стране, в том числе и приходские школы у православных. Хотя что общего между тем, что в православной школе приходской говорится детишкам, и этими афганскими талибами — по содержанию ничего. Но закон этой разницы не видит — запретили и то, и другое. Приход не имеет права содержать при себе приходскую школу. Вот и у нас некая такая поразительная лёгкость. Приняли решение, да ещё вдобавок, чтобы никто ничего не успел вдуматься, а депутатам подсунули перед каникулами, в последний день.

С. А.: Да давно они разрабатывали, отец Андрей.

А. К.: Но на голосование вынесли в последний день — это тоже понятная политтехнологическая уловка. Не вчитываетесь, не вдумываетесь — проголосовали и скорее на каникулы, кстати, последние в вашей жизни.

С. А.: Отец Андрей, куда нам теперь деться от той опасности, которая существует? Ведь я не против и не за этого пакета, потому что тут надо разбираться и, возможно, это меня лично тоже коснётся, но когда среди нас ходят те, кто вербуют молодых людей в террористы, может быть, пусть какая-то часть людей попадёт на маховик этих ужесточений и законов, но тем самым будут спасены люди другие?

А. К.: Я думаю, что один из аргументов, которые могут использовать террористы, это то, что они показывают в их проповедях государство, в том числе наше государство, принимает такой какой-то монструозный облик, чудовищный. И здесь, в ответ на такого рода пропаганду, мы решили отрастить ещё парочку драконьих голов.

С. А.: Да, так и есть.

А. К.: Мне кажется, если бы люди видели в государстве действительно систему защитника, того, кто защищает тебя, то было бы несколько иначе. Если бы сильнее была тема социального государства, и это было бы видно.

Потому что зачем давать аргументы этим экстремистам — они показывают: вот, видишь, вот что это государство из Москвы тебе показывает.

С. А.: Смотря с какой стороны это экстремизм.

А. К.: С исламской стороны — это грех. Это некая языческая мерзость — гороскопы и так далее.

С. А.: Просто некоторые с Вами не согласятся, что язычество — это мерзость.

А. К.: Я говорю с мусульманской стороны. К сожалению, это так. То есть мы хотим не просто запрещать — запретами ничего не добьёшься, надо пробовать встать на позицию и посмотреть глазами того, с кем я веду эту сложную интригу. В чём его сильные стороны? Почему его бред тем не менее завораживает людей? Дело ведь не просто в наркотиках, наверное. Какие-то у него есть аргументы. Ты должен понять силу его аргументов, взвесить их.

С. А.: Примем звонок. Здравствуйте! Как Вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Зовут Жан, я из Петербурга. Я неверующий человек и, мало того, неверующий мусульманин. Но в Интернете, когда какие-то религиозные диспуты появляются, всегда встаю на сторону церкви, защищаю христиан, защищаю церковь, всегда стараюсь спорить именно с вашей стороны. И постоянно слышу у людей, у молодёжи, которые позиционируют себя интеллектуалами, какую-то клюкву, одинаковые какие-то аргументы. Такое чувство, что существует некое внутреннее направление в Интернете, где пропагандируется как можно больше против церкви, стараются её дискредитировать, опорочить, и одну и ту же клюкву людям, молодёжи в голову вколачивают. Вот мне интересно, существуют ли реально какие-то центры, которые направлены на то, чтобы максимально дискредитировать церковь и зачем это им нужно?

А. К.: Мой пропуск в здание ФСБ устарел, поэтому не могу с Вами поделиться конспирологическими данными.

С. А.: Сейчас ещё двери там поменяли.

А. К.: Представляете себе какой-нибудь велосипед или что-нибудь такое, со смещённым центром тяжести. И вот поэтому так получается, что мы, во-первых, всегда верим легче дурным слухам, чем хорошим. Конечно, ведь речь идёт, когда мы говорим о Церкви, не просто о таблице умножения — все понимают, что если я скажу Церкви и Евангелию да — то я должен буду очень серьёзно изменить свою жизнь, я себя подставляю под суд Евангелия. Не соглашаться с Евангелием — это борзость. Всё-таки нужно иметь серьёзную решимость, мужество определённое, чтобы с этим согласиться.

Я с Вами согласен: где-то это удивляет, когда открываешь какой-нибудь светский сайт, городской или какого-нибудь светского масс-медиа и там появляется публикация, затрагивающая церковь, то действительно, 90% комментариев мгновенно выстраиваются в совершенно истерической тематике, интонации.

С. А.: Так кто виноват в такой массовой реакции людей?

А. К.: Это, прежде всего, феномен антропологический. И здесь, я думаю, что для такого рода публичной реакции даже не нужно какого-то специального координирующего центра. Второе: есть, конечно, такая вещь, как некие вирусы, вирусные мемы. Конечно, легко запоминаются какие-то такие словечки — вроде бы ты уже в теме и тебе есть что сказать. И третье, конечно же, это вина самой нынешней церкви в том, что мы даём эти поводы, что не признаём того, что мы даём эти поводы. Вот это ещё более серьёзная вещь. Что одно дело грех, а другое дело — отказ осознать, оценить это как грех. Напротив, всяческое с нашей стороны идёт выгораживание: да, епископы должны жить в роскоши, да, понимаете ли, наши деньги никому не дадим считать, и прочее... Так что мы сами даём поводы и в итоге получаем. И вновь, и вновь говорю, с чего мы сегодня начали: даже когда у нас появляется площадка и есть возможность что-то сказать, причём мы сами выбираем и интонацию, и формат речи, и содержание, и форму, а в итоге получается что-то радикально бесчеловечное и непонятное, как вот в этих документах Критского собора.

С. А.: Как зовут Вас? Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте! Я регулярно езжу в районе Звенигорода, где висит баннер: помогите кто сколько может на восстановление храма. Как Вы вообще относитесь к бизнесу при церкви, потому что отцы-батюшки на "Гелендвагенах" ездят, которые за 4—5 миллионов рублей, а просят с людей пожертвования? А как так, на церкви, допустим, объявление висит: "Со своими свечками вход запрещён" и тому подобное?

А. К.: Первое: если кто-то просит пожертвование на строительство храма — это как раз отвечает на вопрос о том, что бизнесом церковь не занимается. Второе: про "Гелендвагены" — я слышал только один случай, что человек ездил и то он заявлял, что купил его до того, как стал монахом. Что касается того, что со свечами, приобретёнными не в храме, входить не надо. Я с этим совершенно согласен, потому что свеча — это символ Вашей молитвы и Вашей жертвы. Когда-то москвич, когда шёл в храм, сам эту свечку делал у себя дома, потому что у него свои были пчёлы, свой мёд, свой воск, но он к этой свечке, которую сам сделал, приклеивал копеечку. Свечка догорала — копеечка оставалась в храме на какое-то его содержание. Сейчас этого нет, получается, если Вы купили по дешёвке свечу где-то там, у метро у какой-нибудь цыганки или ещё где-то, Вы в храм принесли копоть. Потом храм за свои деньги от Вашей копоти должен будет избавляться, а Вы храму никак не помогли в его жизнедеятельности. Поэтому я думаю, что это справедливо. Поймите, свеча за Вас молиться не будет. Неважно, где эта свеча куплена: в храме или в метро. Никакой магии церковь не признаёт. Свеча — это напоминание Вам, что Вы должны вот так жить, тянуться светом вверх, а светить окружающим — вот смысл свечи, при этом сжигать себя, и это некий образ жертвенности ради других. Если Вы не готовы даже на такую толику жертвенности — пожертвовать на какие-то приходские церковные проекты вот эти двадцать рублей — значит, свечка, купленная дешевле, тем более не сработает.

С. А.: Три минуты до конца программы. Запускаем голосование: вы согласны с отцом Андреем или нет?

Вы, наверное, тоже слышали, что папа римский после возвращения из Еревана сказал, что церковь римско-католическая должна попросить прощения у геев за прежнее отношение к ним. Помимо геев надо попросить прощения у женщин, которые подвергались эксплуатации, у детей, которых эксплуатировали, вынуждая работать. В общем, церковь должна извиниться за то, что воздавала хвалу оружию. Как Вы воспринимаете такой призыв сегодня папы римского?

А. К.: Это не было ни заявлением, ни призывом папы римского. И это не было по возвращении из Армении. Всё неправда. Папа возвращался из Еревана, на целый час вышел к журналистам из салона самолёта и с ними просто общался, стоя в проходе между креслами. Ему задали вопрос по поводу отношения к этому расстрелу в Орландо, когда в гей-клубе несколько десятков людей были убиты. И вот в контексте этого вопроса надо понимать слова папы. Я полагаю, что это была проекция традиционного церковного принципа: "Люби грешника и ненавидь грех". Заместите слово "гомосексуалист" на слово "проститутка", например, или на Сонечку Мармеладову. То есть, осуждая ремесло Сонечки Мармеладовой, мы не имеем право сами её сжигать, избивать, обливать дерьмом её дверь. Вот поэтому одно дело считать гомосексуализм грехом, а другое дело, если священник науськивает своих прихожан на то, чтобы портить жизнь этим людям, унижать их, избивать или даже убивать, — это грех. А такие случаи были в истории церкви, и поэтому папа говорит: вот за это, за отказ в человечности, отказ в том, что минимум человеческое достоинство видеть даже в этом ужасном грешнике — вот это противоречие нашим христианским принципам, и в этом мы должны каяться, и не потому что пресса сегодня считает иначе, а потому что это искажение в нашем поведении наших собственных христианских этических установок. Так что, я думаю, никакой сенсации не произошло.

С. А.: То есть это не сенсация?

А. К.: Гомосексуализм по-прежнему католической церковью считается тяжелейшим грехом. А дальше различается, и папа это подчеркнул: одно дело человек, который обуреваем такого рода комплексами, чувствами, мыслями, если он сам это переживает как проблему и приходит в церковь, то церковь должна принять его с этой проблемой и помочь ему решить.

С. А.: Но как грех?

А. К.: А другое дело, если это активный практик, то это тяжелейший грех, и третье дело, если это ещё пропагандист этой мерзости. Вот тогда, действительно, для нас он становится совсем чужим.

С. А.: Но грех же неотделим от грешника?

А. К.: А вот в этом смысл покаяния и духовной жизни. Попробуйте отделить одно от другого, тем более вновь напомнил, и папа это правильно сделал, извините, гомосексуализм не единственный грех, известный современному человечеству. Есть много других, которые мы, даже не будучи причастными к первому, к сожалению, причастны к другим, которые, честно говоря, ничуть не лучше.

С. А.: То есть Вы считаете, что после этого заявления ЛГБТ-сообщества всего мира они не будут использовать это в своих целях?

А. К.: Будут, обязательно. И публикация в Reuters это показала, как это дальше было подано и с какими акцентами. Информационная война ведётся, её никто не отменял.