Клименко: "Пакет Яровой" нужно обсуждать, а не устраивать вокруг него истерику

 

С. КОРОЛЁВ: В студии Герман Клименко, советник президента, председатель совета Института развития Интернета. Добрый вечер!

Г. КЛИМЕНКО: Здравствуйте.

С. К.: И Дмитрий Мариничев, интернет-омбудсмен России. Дмитрий, здравствуйте.

Д. МАРИНИЧЕВ: Добрый вечер.

С. К.: Эрдоган извинился — это для нас хорошо или плохо?

Г. К.: Извинился он или нет — всё равно. Вопрос в следующем: мы перекрыли Турцию потому, что он не извинялся, или потому, что там террористическая угроза? Если там нет террористической угрозы, то всё, наверное, будет открываться. Более того, по статистике люди и в Египет летают. Но с точки зрения экономики страны в Дагестане в позапрошлом году было 100 тысяч туристов, в прошлом — 400 тысяч, сейчас они ждут миллион. Внутренний туризм — это огромная и важная сила. Причём, помимо Турции, люди сейчас ездят в Грецию, ещё куда-то. Поэтому даже если мы сейчас откроем турецкий фронт, вряд ли там всё будет так дёшево и туда пойдут такие же потоки. В целом мне кажется, что это просто новость, пока мы не начнём как-то действовать. Система ведь характеризуется не событием, а реакцией на событие.

С. К.: Это письмо Эрдогана Путину уже называют победой российской дипломатии. И это не первая победа, потому что Брексит тоже назвали нашей победой. Вы согласны с этим? Вы видите в Брексите больше плюсов или минусов для России?

Г. К.:  

Это естественный ход событий. Европа набрала себе много груза. Всё идёт на содержание бюрократии, это не экономика. Экономика — это когда мы продаём свои товары, нет политических мотивов. В этом плане это первый сигнал к тому, что экономические отношения должны быть без политической окраски. Это к вопросу о санкциях, о взаимоотношениях. Поэтому с точки зрения экономики для нас больше плюсов, чем минусов.

С. К.: "Как вы прокомментируете "пакет Яровой" и хранение мобильными операторами записей наших с вами разговоров? Она вообще понимает, что делает? Может ли депутат в здравом уме принимать такие псевдозаконы?" — спрашивает слушатель.

Д. М.:  

Они по факту вносят очень сложные проблемы в жизнь наших телеком-операторов и интернет-компаний.

С. К.: Давайте сразу отделим зёрна от плевел, потому что есть поправки в уголовное законодательство, которые касаются людей, пытавшихся угнать самолёт, а есть часть, которая непосредственно затрагивает телекоммуникации. Вы против чего именно? Против всего?

Д. М.: По факту — да. Любая поправка, которая там существует, в достаточной степени технологически бессмысленна и в большинстве случаев неисполнима, что приводит этот закон в формат, когда его никто исполнять не будет по причине того, что просто не сможет. А если даже будет исполнять, то это будет такая мимикрия под исполнение, которая никому ни в каком формате не нужна. И самая большая проблема, наверное, в том, что все эти бессмысленные затраты выглядят так, как если бы в наш информационный век для защиты от терроризма построили большую каменную стену вдоль границы. Это большие затраты денег, человеческих сил.

С. К.: Это вы про хранение данных?

Д. М.: Там много всего, не только хранение данных.

С. К.: А про какие затраты вы говорите? Вы считали, какие и сколько?

Д. М.: По хранению данных затраты исчисляются миллиардами долларов практически на каждого оператора. Даже если взять пять крупнейших операторов, это уже будут затраты крайне существенные для экономики в целом.

Встаёт вопрос: а нужно ли всё это хранить или логичнее будет инвестировать эти деньги в разработку новых сервисов, улучшение качества сети, связи?

С. К.: Герман, ваша точка зрения?

Г. К.: Я могу высказаться только по поводу Интернета. Там есть одна из проблем, которая заключается в том, что с нашей индустрией, конечно, не посоветовались. С точки зрения паники — мне кажется, что если из трафика убрать видеоконтент, который занимает сейчас порядка 99% всех потреблений, вроде бы всё остальное у нас и так есть: и почта хранится бесконечно долго, и разговоры не так страшно по объёму выглядят. Институт развития Интернета создавался как раз для того, чтобы мы разговаривали с государством. И мы разговаривали достаточно успешно при законе о праве на забвение, хотя Дмитрий тоже был против. Но мы какие-то компромиссы находили. Я уверен, что в законе есть ряд лукавых моментов. Также я почти уверен, что мы к январю 2018 года, когда он будет вступать в силу, приведём это к какому-то разумному знаменателю. По-моему, 1 января 2018 года он вступает.

Д. М.: Он вступит незамедлительно после принятия.

Г. К.: Там технически есть одна большая проблема: одно дело — обрабатывать большие потоки, другое дело — их хранить. Одно дело, когда у меня почта за 10 лет хранится, но другое — это то, что нужно иметь достаточно хороший софт. И возникают проблемы с тем, что делать с этим массивом в принципе и как по нему искать. Мне кажется, что мы договоримся, потому что года два мы всё-таки вели диалог с государством. И в этом случае, я думаю, тоже будем его вести. Я не готов паниковать. 

Д. М.: Зачем и с какой целью это хранить? И почему должны храниться личные беседы и трафик? Почему никто не писал о том, как из этого трафика будет вычленяться какая-то секретная переписка?

С. К.: По ключевым словам. Нельзя так? Например, название запрещённой в России террористической организации — ИГИЛ. 

Г. К.: Давай определимся в двух технологиях. Государство считает, что все вывески на улице должны быть оформлены должны образом. Вопрос заключается в том, выполнимо ли то, что хочет государство. Здесь надо чётко развести два случая. В том виде, в котором присутствует весь трафик, — это очень тяжёлая нагрузка на бизнес, и мы будем за это биться. 

Хранишь ты этот контент или нет, всё равно большая часть хранению подлежит. Я не вижу в этом ничего страшного.

Д. М.: Ты сейчас говоришь так, будто существует какая-то власть, которая сама по себе, и весь остальной народ. Соответственно, если власть что-то придумала, то народ должен смириться.

Г. К.: Я же не говорю: "Заткнись, негодяй".

Д. М.: Но как ты можешь смириться с тем, что тебе, может быть, вообще неудобно? Я не могу понять: бизнесу неудобно, людям неудобно, все против, но не нашлось ни одного человека, кто в публичном пространстве оппонировал бы тем людям.

С. К.: Оппоненты как раз нашлись. А вот кто бы поддерживал эти поправки — нет.

Д. М.: Поддержали только сто с чем-то депутатов.

С. К.: А Ирина Яровая разве с вами не разговаривала?

Д. М.: Ни разу. Идёт чистое декларирование: "Мы за детей", "Мы за безопасность" и так далее.

Г. К.: С интернетом никто не разговаривал.

С. К.: Я сейчас читаю обращение. "Крупнейшие игроки рынка — МТС, "МегаФон", "Вымпелком", "Т2 Мобайл" — обратились к Валентине Матвиенко с просьбой отклонить пакет антитеррористических законов. Каждой из компаний это обойдётся более чем в 2 трлн рублей, в результате это приведёт к многократному росту тарифов на услуги связи, как утверждают сотовые операторы.

Д. М.: Абсолютно логично.

Г. К.: В прямом прочтении есть термин "весь трафик". Если хранить весь трафик, это действительно приведёт к тем последствиям, о которых говорит Дмитрий.

С. К.: Дмитрий, а насколько корректным вы считаете сравнение этих поправок с Оруэллом, "1984"?

Д. М.: Это, конечно, в некотором роде утопия, но в нашей жизни мы уже имели такой опыт. Я приводил пример — в Нидерландах люди не используют шторы на окнах. Не потому, что у них штор нет, а потому, что в своё время у них были законы по сбору налогов, и налоговый агент должен был прийти и посмотреть в окно, как живёт человек, чтобы понять, сколько денег взять. И от этой истории у них осталась привычка не вешать шторы. Таких историй очень много. Я думаю, что можно ко всему привыкнуть, как говорит Герман, но я не понимаю, почему мы должны к этому привыкать.

Г. К.: Я говорю о том, что, когда речь шла о тех историях, в которые мы вмешивались, мы долго разговаривали с государством и решали вопросы.

Д. М.: Государство — это мы. Если мы делегировали депутатам полномочия по принятию решений, то как мы можем с ними спорить или не соглашаться и как они могут принимать такого рода законы, которые нам некомфортны и не работают на нашу безопасность? Мы объясняем им по 22 раза, что это работать не будет, а, наоборот, ухудшит ситуацию.

Г. К.: Всё-таки надо признавать, что и голосование было не стопроцентным. Это значит, что у нас есть позиция и мы будем с ними бороться. Твоя неготовность разговаривать тоже нехороша. Надо беседовать. Оператор говорит, что потребуется 2 триллиона рублей, но ты же понимаешь, что никто эти 2 триллиона тратить не будет, потому что их просто нет. Это нереализуемая задача, зачем читать фантастику?

Более того, ты же знаешь, что сейчас все операторы должны хранить по закону 12 часов всю информацию.

Д. М.: Во-первых, здесь очень серьёзная разница. Они хранят цикл по 12 часов, соответственно, когда к ним приходят по решению суда, они вычленяют и СМС, и голос — всё, что угодно. Это нормально.

Г. К.: А почему не 24 часа? Не 72?

Д. М.: Без разницы, пусть хранят 72. Всё равно это всё уничтожается, и никто не может прийти просто так. А в данном случае хранят вообще весь личный трафик. Иными словами, у тебя дома висит телевизор, который управляется голосом, который что-то отправляет в "облако". Любые записи с твоей видеокамеры, которая висит в твоей квартире, будут куда-то отправляться.

Г. К.: А я говорю о том, что, скорее всего, этого не будет. Скорее всего, в результате переговорного процесса видео будет просто выкинуто.

Д. М.: Хорошо, если выкинут видео, то, по-твоему, террористы не будут использовать механизмы общения между собой, которые будут зашифрованы в видеопотоки, выкинутые из закона? Зачем тогда всё остальное?

Г. К.: Ну, тогда давайте просто двери откроем.

Д. М.: Закон и предлагает нам открыть двери и положить ключи под коврик.

Г. К.: Я имею в виду, что террористы пользуются и сотовыми сетями, и почтой. Это же не повод прекратить нам пользоваться этим. 

С. К.: 12 и 4344 часа — это же во сколько раз увеличение! Вы, Герман, правильно сказали — почему не 72?

Г. К.: Если мы уберём видео, то у нас всё становится более-менее прилично.

С. К.: Так Дмитрий объяснил, что если мы уберём видео, пропадёт смысл этого закона.

Г. К.: Почему пропадает?

С. К.: Потому что видео будет использоваться как раз для того, чтобы вести тайные переговоры. Вот и лазейка.

Г. К.: По-моему, у видео нет какой-то коммуникационной истории.

Д. М.: Что такое убрать видео из трафика? Это технологически ещё сложнее, чем хранить весь трафик.

С. К.: Почему?

Д. М.: Потому что нужно будет проанализировать трафик на лету. У нас на сегодняшний день даже нет такого класса оборудования для того, чтобы на лету всё это дешифровать, декодировать.

Г. К.: Вокруг этого закона много бесполезных споров. У операторов нет 2 триллионов рублей, нет оборудования. Значит, надо садиться разговаривать. Что, мы никогда не разговаривали с государством?

Д. М.: Я вопрос по-другому ставлю. У нас есть депутаты, они выходят с какими-то тезисами и законопроектами. Я хочу, чтобы мне объяснили, зачем это делается.

Г. К.: Мне бы тоже хотелось, чтобы к закону прикладывалось не только то, что в бюджете денег нет, но и то, к чему это всё приведёт. Но этого нет. У нас сейчас сложилась определённая ситуация, и нужно координироваться на каком-то решении, а не устраивать истерику. А решение должно состоять в том, чтобы действительно поговорить, всё подсчитать.

С. К.: Президент ещё может наложить вето на этот закон в самый последний момент. Можно обратиться к Матвиенко, что и сделали сотовые операторы, а можно — к президенту. Кстати, вы ведь можете посоветовать как советник президента Владимиру Владимировичу повременить с подписанием?

Г. К.: Я будут советовать, если меня спросят.

С. К.: Что посоветуете?

Г. К.:  

С. К.: Примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Этот пакет — это полный бред. Сотовые операторы совершенно правы в том, что выступают против этого закона. Они будут, скорее всего, его каким-то образом обходить, поскольку эти требования совершенно нереально выполнить.

С. К.: А если убрать видео, будет легче?

С.: Будет в разы легче. Но всё равно этот закон, по-моему, совершенно не нужен.

Г. К.: Если убрать видео, то этот закон станет по крайней мере исполнимым.

Д. М.: А что будем делать с ключами шифрования? Их тоже уберём? И если оставим, то как он будет исполним?

Г. К.: Все российские компании его исполнят. Что будут делать зарубежные компании, я не знаю.

Д. М.: А что мы будем делать с кредитными картами, которыми мы пользуемся? Они автоматически перестанут работать.

Г. К.: Когда принимались законы в реальном секторе, и когда они нарушали жизнедеятельность, то в них принимались поправки. Если ты прав, то так и будет. Кстати, была аналогичная история с персональными данными о том, что нельзя будет купить авиабилеты, и так далее. Два года этот закон принимали, было всё то же самое.

Д. М.: Не так всё было. Все поправки были приняты, и закон был скорректирован.

Г. К.: И этот тоже будет. Тогда ведь тоже говорили, что не будут летать самолёты, не будут приниматься карты — всё, конец пришёл.

С. К.: Примем звонок. Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. Мне кажется, что это больше похоже на защиту от честных людей. Это меры, которые осложнят жизнь всем, но совершенно не будут влиять на ту целевую аудиторию, против которой должны быть направлены. Борьба спецслужб, мне кажется, должна строиться на базе каких-то агентурных действий, а не тотальных.

С. К.: "Про способы связи через видео: это же типичный сервис — Skype, FaceTime и подобные. На YouTube люди музыку выкладывают", — пишет слушатель. "Подобные пакетные предложения должны исходить от спецов ФСБ, а не от дилетантов из депутатов". "Пакет Яровой" — этот тот же самый пакет, который в самолётах кладут?"

Ещё сообщение: "Яровая — это инструмент в руках силовиков. Ждём продолжения в принятии подобных законов в новой Думе". "В любом случае будет лазейка. Есть спутниковая связь, радиорелейная и прочие альтернативные способы связи. Кому надо, тот получит своё". "Все законы из палаты № 6 отменим". А это шестой созыв был?

Г. К.: Да.

С. К.: "Господа, всё гораздо проще, — пишет слушатель. — Этот закон направлен вовсе не против террористов, а против недовольных, которых из-за нищеты становится всё больше и больше. А напугав нищету, всякое жульё может расслабиться и получать удовольствие в прежних наворованных количествах".

Г. К.: А чем напугали-то?

С. К.: Большой брат следит.

Г. К.: Он и так следит. 

С. К.: "Без толку хранить шифрованный трафик, он не жмётся", "Вспомните, что произошло на Украине после принятия законов, похожих на пакет Яровой", — пишут слушатели. 

Г. К.: Там, по-моему, было что-то связанное с вступлением в ЕС, если мне память не изменяет. А мы вроде в ЕС не собирались.

С. К.: Ещё есть Совет Федерации, президент. Вы планируете до того, как президент будет подписывать этот закон, донести до него позицию индустрии?

Г. К.: Советника спрашивают — он отвечает. Меня спросят — я отвечу. Мои комментарии на эту тему уже известны, они крайне просты: нужно садиться за стол переговоров с индустрией и договариваться. Если уж так приспичило, то давайте объяснимся, чтобы бизнес не пострадал.

Д. М.: И обыкновенные граждане.

Г. К.: При чём здесь граждане? Я не про политику ни разу, я только про экономику. Моя основная задача — чтобы интернет-отрасль развивалась. Если в результате принятия этого закона у нас пойдут деградационные процессы, то я буду возмущаться и стучать кулаком. Если нет, то дальше это уже вопрос Зюганова или ещё кого-то, но не мой. Меня политическая составляющая здесь очень мало волнует.

С. К.: "Не злите народ", — пишет слушатель.

Я хотел ещё с вами обсудить Астахова. Тем более что одна из топовых тем в MediaMetrics за неделю — его вопрос "Как поплавали?"

Г. К.: Ну, вообще сама история.

С. К.: Да. Астахов с улыбкой задал этот вопрос выжившей на Сямозере девочке. Появилась петиция на change.org с требованием отставки Павла Астахова, она уже набрала больше 100 тысяч голосов. Мы сегодня звонили и разбирались в том, что это значит для нас. Оказалось, что ничего, потому что это не сайт Российской общественной инициативы.

Г. К.: Совершенно верно.

С. К.: С вашей точки зрения, почему тогда такие петиции появляются именно там, а не на РОИ? Почему проект РОИ не так популярен?

Г. К.: РОИ — любопытный проект, я там недавно копался. Там авторизация через портал "Госуслуги". На "Госуслугах" у нас зарегистрировано 16 млн человек, пользуются наверняка гораздо меньше. Я думаю, что сейчас в интернете процентов 10—20, кто в состоянии авторизоваться через "Госуслуги", это в основном Москва и Санкт-Петербург. Я думаю, что проблема именно в этом.

Потому что это просто продвижение всей нашей экономики. Change.org позволяет голосовать абсолютно всем. Но не могу сказать ничего плохого. Так как я в январе-феврале сам попадал в разные истории, связанные с формулировками и текстами, я противник придирок к словам.

С. К.: Это Вы про "упырей"?

Г. К.: И про них, и про закрытие мессенджера Telegram.

С. К.: То есть собирали подписи к петиции?

Г. К.: Нет, я не добился этой чести. Но я могу сказать одно: Астахов сам себя может защитить, но это была настолько экстраординарная ситуация... Я всегда привожу такой странный пример: во время войны судить надо военными судами, а не гражданскими. Потому что для гражданских судов военная ситуация всегда незаконная. Когда у нас судили наших офицеров из Чечни, это казалось диковатым. Осуждать Астахова за то, что он приехал туда, разговаривал с детьми, и что-то было выдернуто из контекста... 

Мы не можем, потому что мы туда не ездили. Мы — такие "диванные войска", никто из тех, кто критикует его сейчас, не перечислил деньги, а просто сделал, как обычно, share, repost и like.

У меня к Астахову неоднозначное отношение, но он действительно что-то делает. Относительно этой истории я точно знаю, что он не упырь, не негодяй. Ну, неудачно сформулировал, бывает. Вопрос заключается в том, сделал ли он всё то, что должен был сделать на его месте человек, облечённый полномочиями. Сделал. Привлёк внимание, привлёк людей.

Это не рафинированная история, это трагедия, колоссальный шок. У меня был как-то эфир, когда я что-то неудачно сформулировал, и мне соведущая сказала: "Не расстраивайтесь, когда час говоришь, то нет-нет, да фигню скажешь". И я с тех времён зарёкся осуждать за слова. Мне кажется, нужно осуждать за дела. Да, эмоции, но надо подождать чуть-чуть и успокоиться.

С. К.: Вы согласны, что здесь ещё роковую роль сыграл Интернет и комментарии?

Г. К.: Да. И то, что к Астахову люди тоже неоднозначно относятся.

С. К.: Мы теперь вместо того, чтобы обсуждать непосредственных виновников этой трагедии, переключились на Астахова с этой фразой.

Г. К.: Да. Потому что у него всё тоже неоднозначно, поэтому и переключились. Хотя на самом деле нужно было бы всё-таки разобраться, почему вообще произошло так, что нет виновных. Есть такое понятие — "отказ по общим причинам".

Д. М.: Я был участником аналогичных вещей со стороны СМИ, поэтому отношусь к этому достаточно спокойно. Неизвестно, почему и зачем он так сказал. Может быть, ему и нужно было так сказать ребёнку. Это очень сложная ситуация. Очень легко что-то вырвать из контекста и потом это раскрутить. Но я в последнее время часто в сети Facebook наблюдаю, что люди делают сотни перепостов относительно того, что кто-то кого-то обидел. Люди начинают сразу осуждать, не разобравшись в ситуации и не до конца понимая, что и как происходит. Я думаю, нужно просто переболеть. Может быть, пройдёт год или два — на создание нашего нового информационного общества, в котором доверять таким заголовкам или вырванным из контекста словам люди перестанут и начнут более терпимо к ним относиться, анализировать и только после этого делать какие-то выводы. Это, наверное, самое важное.

Я, кстати, не знаю, чем занимается омбудсмен Астахов, к своему стыду...

Г. К.: Нет, к нему можно по-разному относиться, но он реально что-то делает. У меня есть знакомый хирург, который меняет свой детский день на два взрослых, он говорит: "Я не могу резать детей".

С. К.: А разве не специальные хирурги этим занимаются?

Г. К.: Это экстренные случаи — ночные дежурства. Я могу много ругаться на то, чем занимается Астахов, но он мотается по детским домам. Я, например, к этому морально не готов, мне тяжело.

С. К.: Рейтинговое агентство S&P понизило рейтинг Великобритании сразу на две ступени — с "ААА" до "АА" с негативным прогнозом. Стоит сейчас покупать фунт?

Г. К.: Вот вы спросили. Рейтинговые агентства показали себя очень хорошо, когда были введены санкции против России. Если убрать панику и посмотреть на экономику, вроде всё понятно. Они нас тогда тоже стали вышибать.

Они вынуждены учитывать историю, которая происходит и в медийном пространстве. Сейчас многие спорят на тему того, что либо на Лондон надавят, либо что-то произойдёт внутри Лондона, и они найдут способы пересмотреть выборы. Но я уверен, что с экономикой самой Великобритании хуже не станет нисколько.

С. К.: Так что с фунтом?

Г. К.: Я не знаю, я его не покупаю.

С. К.: Но это хорошая инвестиция?

Г. К.: Фунт обычно покупают те, кто туда собирается ехать. Мне кажется, что сейчас, в нашу эпоху волатильности, советы всегда стандартные — в какой валюте живёте, в такой и живите. 

А валютным спекулянтам место на каком-нибудь трейдерском ресурсе.

С. К.: Давайте поговорим об инциденте на Старом Арбате.

Г. К.: Совершенно чудесная история. Хорошо, что люди отреагировали так болезненно. Набор этой истории хороший, кликабельный: экс-чиновник, мэрия Москвы, BMW, пассажир, девушка. Она отражает то, что в обществе конфликт между чиновниками и простыми людьми достаточно высокий. То есть как только намечается конфликт, люди тут же бросаются в него методом лайков. Это — отражение того, что происходит в нашем обществе.

С. К.: Следующая тема: "Создание "Единой России" было жизненно необходимо" — это цитата Путина.

Г. К.: Я в политике вообще не очень. Может быть, Дима сможет прокомментировать.

Д. М.: Да, вероятно, так и есть. Я думаю, что это было жизненно необходимо. Я думаю, что в тот промежуток времени, когда была полная дезориентация, одно ушло, другое не пришло, и никто никуда не хотел, это, наверное, было естественным и правильным.

С. К.: "Слоганом партии "Единая Россия" должна стать фраза "Денег нет, но вы держитесь", — пишет слушатель.

Г. К.: Этот слоган больше всё-таки к Дмитрию Анатольевичу.

С. К.: Так он во главе списка "Единой России".

Д. М.: "Единая Россия" может как пройти, так и не пройти в Госдуму.

С. К.: Как это — не пройти?

Д. М.: 50/50. Но я хочу понять, если он возглавил список, мы должны проконтролировать как гражданское общество, придёт он в Госдуму или откажется в пользу третьего лица?

Г. К.: Мне очень удобно сейчас.

С. К.: Вы пойдёте на выборы?

Г. К.: Я вообще редко голосую. Я даже не могу вспомнить, когда был на выборах. Я действительно абсолютно выключен из истории про политику. Я же ещё рационалист — всё, что выгодно, надо применять. Для меня ничего необычного в этом нет.

С. К.: Почему тема про Белых даже не попала в десятку? Вроде такая громкая история.

Г. К.: Она попала во все кировские и вятковские топы. Белых давно стал региональным политиком, о нём мало что известно.

С. К.: Это была взятка или спонсорская помощь, с вашей точки зрения?

Г. К.: Я бы предпочёл получить какой-то ответ. На текущий момент у нас есть следственные действия, заявления самого Белых о том, что это помощь городу. Для меня это удивительная формулировка, но я не хотел бы быть судьёй.

С. К.: Дмитрий, вы усматриваете здесь политику, или это преступление?

Д. М.: Я не знаю, честно говоря. Судить по выпускам новостей и фотографиям — это как-то странно. Для меня эта ситуация ультрапарадоксальная — огромное количество евро, высыпанные на столе ресторана...

С. К.: Вы не встречали в жизни такого? Взяток, что ли, никогда не давали?

Г. К.: Вы не поверите — нет.

Д. М.: Интернет — это индустрия, которая существует сама по себе...

С. К.: Запущу голосование. Вы верите, что наши гости не давали взяток? Прошу голосовать наших радиослушателей.

Г. К.: Давайте я признаюсь.

Но для меня взятка — это взятка государственным чиновникам. В коммерции у нас бывали разные истории. Там это называется "суперкомиссия". Но я считаю, что это обычный деловой оборот.

С. К.: А у вас, Дмитрий?

Д. М.: У меня в жизни было много разных историй.

Г. К.: Но государству я никогда взяток не давал. Это точно. Я никогда не покупал заводов, не участвовал в приватизации. То, что у нас происходит в бизнесе, — это история, которая подразумевает скидки. Не знаю, можно ли расценить скидки как взятки. Это скорее стимулирующее воздействие.

С. К.: 26% наших слушателей вам поверили. Спасибо. Герман Клименко и Дмитрий Мариничев были в нашей студии.