Теракты в Европе и турбулентность у российских границ. Объяснение философа

С. КОРОЛЁВ: У микрофона Сергей Королёв. У нас в гостях декан философского факультета МГУ Владимир Миронов. Владимир Васильевич, с радостью вас приветствую.

В. МИРОНОВ: Добрый вечер!

С.К.: Вы знаете, последнее время столько событий: крупных, трагических, геополитических — разных, прямо скажем. Иногда катастрофических. И вот хочется понять, что происходит с миром, философски это осмыслить. Часа нам, наверное, не хватит. Но давайте попробуем. Ваши вопросы и суждения присылайте. Пишите ваши вопросы Владимиру Миронову и ваш ответ на вопрос, что происходит с Родиной и с нами. Ну а вообще говоря, вот мы начали говорить о вступительной страде, если так выразиться можно, какой конкурс в этом году на философский факультет?

В.М.: 10 человек на место конкурс. И он у нас даже повысился в этом году. И, более того, мы ещё пока ведём приём документов в магистратуру — он в этом году до 10 августа — и в аспирантуру ведём. То есть конкурс приличный. Ну, университет, в этом плане, не нуждается в дополнительной рекламе.

С.К.: Сегодня, когда абитуриент выбирает философский факультет, он зачем туда идёт?

В.М.: Это большая проблема. Это мы сейчас уйдём в сторону. Мотивированность сегодняшнего абитуриента достаточно невысока, поскольку есть ЕГЭ, есть конкурсная система, но трудоустраиваются наши выпускники неплохо. В основном в массмедиа, кстати говоря, в  различного рода организациях, связанных со спортивной деятельностью, деятельностью структур власти и т.д. Поэтому, в принципе, я думаю, многие идут именно за этим.

С.К.: Ну, вот смотришь на различные, как вы говорите, структуры власти, массмедиа и т. д., а смысла как-то не сильно там находишь. Где смысл, где генераторы смыслов, идей?

В.М.: Почему? Я думаю, всё зависит от того, как работают люди.

С.К.: Философы должны руководить государством?

В.М.: Нет. Вот это я категорически сказал бы, что нет.

С.К.: Почему?

В.М.: Ничего хорошего не получится, потому что философия — это сфера теоретическая, а не практическая. Поэтому я бы философов особо к власти не допускал бы. Ну, я имею в виду, прямым правителем. Ясно, что философ может быть консультантом, может какие-то услуги рационального типа оказывать. Но не думаю, что управление страной. Это принятие решений. А философ будет колебаться всегда, в какую дверь выйти, в правую или в левую. Это заложено в его дисциплине.

С.К.: Тогда растолкуйте, что сейчас происходит. Давайте начнём с Олимпиады. Мы туда поедем. Но поедем в каком-то очень усечённом составе. Все, естественно, увязывают то, что происходит, с политикой. На ваш взгляд, насколько значение Олимпиады сегодня адекватно мы сами воспринимаем, но и вот те самые олимпийские принципы с Древней Греции, они в ситуации с нашей сборной, в ситуации с тем, что сейчас вытворяют там ВАДА, КАС и другие... Насколько эти принципы соблюдаются в современном мире?

В.М.: Ну, я начну с конца.

А вот дальше можно вспомнить, действительно, как вы сказали, Античность. Что такое Олимпиада в Античности? Это прекращение всех форм деятельности, включая суды и т. д., и соревнования во всём. Причём соревнования чистые, когда люди, кстати говоря, и получали за это очень мало. Самая большая награда в античной Олимпиаде — это человек мог стать пенсионером какого-то города. Собственно говоря, всё.

С.К.: Это не тем самым пенсионером, который сейчас у нас.

В.М.: Совершенно верно. И при этом были конкурсы не только спортсменов, но и конкурс чтецов, красоты. Платон, мы знаем, был одним из лауреатов Олимпийских игр, поэтому спорили часто. Слово Платон — его настоящее имя Аристокл, — то ли от "платиус" — широкоплечий, то ли от "платиус" — лоб широкий. Олимпиада — это была форма, когда все распри прекращаются. А сегодня мы наблюдаем обратный процесс, когда всё политизированное. Понятно, что здесь нет дыма без огня. Ясно совершенно, что современный спорт вообще очень связан с фармацевтикой. И поэтому лекарства, которые применяются сегодня, завтра могут оказаться неверными. Поэтому, если уж так выстраивать ситуацию, тогда вообще надо отказаться от профессионального спорта. Потому что если мы профессиональный спорт допускаем, то должны быть чёткие критерии. Нельзя, конечно, людей... самое страшное — наказывать задним числом, то, что происходит сегодня. И, конечно, индивидуальная ответственность. Вот наказывать за что-то команду — я вообще не понимаю, как это сочетается с принципами даже, демократическими и так далее, когда за проступок отдельных людей наказывается команда. Поэтому я, конечно, противник всех тех решений, которые происходят.

С.К.: Ну, вы объясняете всё это как? Почему? Ведь, вы знаете, доходит до конфликта двух цивилизаций: нашего русского мира и так называемой западной цивилизации. Взаимосвязь того, что мы видим сейчас вокруг Олимпиады, вокруг всех этих скандалов и конфликта, о котором я сказал, — она здесь чётко прослеживается? То есть Олимпиада в Рио — это такой жирный плод этого противостояния? Или что происходит?

В.М.: Я думаю, всё, что сегодня происходит, оно идёт последние два-три года под жёсткой политической интерпретацией. Я думаю, если бы сейчас был конкурс театров каких-то, мы, вполне вероятно, получили бы какие-то критерии, которые отрезали бы, например, участие наших театров. И вот этот вот идеологический диктат — это удивительно. Раньше всё время по отношению к нам применяли слова "жёсткая идеология" и т.д. Вот я в пятницу вернулся из Германии. И я просто наблюдал жёсткость той идеологии, которая проводится в этой стране. Она просто доходит до пределов. И, более того, мы встречаемся с профессурой — доходит до таких вещей, которые... мы всегда считали Запад такой свободой, когда профессор, коллега может сказать, что вот я там считаю позицию по отношению к России то-то, с вами я могу это сказать, но если я скажу это перед журналистами или на каком-либо официальном форуме, я, к сожалению, так не смогу сказать.

С.К.: А что такое Русский мир?

В.М.: В каком смысле, как организация?

С.К.: Нет, как понятие. Есть такое сегодня философское понятие "Русский мир"?

В.М.: Безусловно.

С.К.: Вот Русский мир в 2016 году — это что?

В.М.: Это, наряду с Россией, огромное количество наших соплеменников, которые находятся за рубежом и, кстати говоря, ведут себя в этой ситуации очень достойно.

С.К.: Кто, например?

В.М.: Люди, обычные люди, простые люди. Я не говорю сейчас о политиках типа Ходорковского, допустим. Я говорю о простых людях, которых, например, в Германии живёт достаточно много.

С.К.: А Ходорковский — это какой мир?

В.М.: По происхождению — русский, но я думаю, его позиция сегодня антироссийская. Так тоже часто бывало, и, кстати, не только относительно этой страны, когда человек не принимает уже ценности России. Есть один парадокс — вот эта склонность к, скорее, интеллигенции. Когда человек, например, переезжает в Германию из среды, казалось бы, интеллигентной, такое ощущение, как будто он за рубежом начинает отрабатывать вот этот свой переезд. И именно от людей-интеллектуалов мы иногда получаем обвинения самые неприятные.

С.К.: А сущностно? Русский мир сущностно — какое бы вы дали определение?

В.М.: 

С.К.: То есть вы сейчас будете говорить о каком-то определённом пути, я правильно понимаю?

В.М.: Нет.

С.К.: А вот как так получается, все говорят: "Русский мир — у нас вой путь, обострённое нравственное чувство", — ещё что-то. Говорят так? Но в то же время мы видим: вот выходят сериалы, "Игра престолов" — все у экранов. "Покемоны" вышли — ещё здесь релиза нет русского, уже 180 тысяч москвичей за три дня скачали и ходят, упёршись в экран своего телефона, и ловят этих монстров японских. Какой Русский мир сейчас?

В.М.: Люди могут чем угодно заниматься, но в любом случае детерминация культурными отношениями, в которых человек родился и в которых он жил, она является доминирующей. Да, человек делает одно, второе, третье. Но тем не менее простой пример, я его часто привожу: в советское время была популярна борьба карате, потом её запретили через полтора года, потому что появились случаи убийства. В Японии не зафиксировано убийств с помощью карате, потому что это национальная борьба. Мы должны понимать, когда что-то пересаживается из одной культуры в другую, оно не всегда может адаптироваться. Это касается не только простого примера. Это касается и экономики, и поведения людей. Потому что экономику тоже пытаются пересадить и говорят, что завтра вам построят капитализм, как в ФРГ. Не получается.

С.К.: Слушатель пишет: "В Древней Греции за финишной ленточкой стояла обнажённая гречанка, и победитель заключал её в объятия".

В.М.: Хорошая форма награды. Многие бы не отказались. Но этого было бы недостаточно, я думаю.

С.К.: Здравствуйте, как вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Меня зовут Михаил.

С.К.: Михаил, какое бы вы дали определение Русскому миру?

С.: Это русская цивилизация.

С.К.: Хорошо, а русской цивилизации какое бы дали определение?

С.: Мир сейчас, на данный момент, он цивилизационный. То есть несколько цивилизаций, из которых состоит вообще весь наш мир. Условно говоря, это те цивилизации, в рамках которых можно весь спектр знаний современных, которых достигло человечество, постичь. Для примера, скажу, что если я норвежец, не смогу я все знания постичь. Я должен идти либо в английский мир, либо в испаноязычный мир, либо в китайский, либо в российский.

С.К.: Лаконичнее, если можно. Вывод?

С.: Вывод в том, что, к сожалению, последние 25 лет, мы цивилизацию разрушаем. Наши предки строили — мы разрушаем. К сожалению, сейчас мы просто эти плоды пожинаем.

С.К.: Вы согласны с такой точкой зрения?

В.М.: Не согласен. Во-первых, контрпример. Лучшая система образования на сегодня в Финляндии.

С.К.: А кто назвал её самой лучшей? Я вот тоже читал эту статью, что система образования в Финляндии признана лучшей.

В.М.: Так вот признано. Есть система оценок.

С.К.: Но при этом мы смотрим на финскую экономику, как-то там... "Нокиа" загнулась, что там? Я не могу вспомнить. Я могу вспомнить массу успешных проектов в США, Японии, Китае, а в Финляндии-то что?

В.М.: Мы же говорим об образовании.

С.К.: Где плоды этого образования?

В.М.: Где они дальше работают, это же мы не обсуждаем. Но реально считается так. Это одна сторона. Вторая сторона — я бы аккуратнее был с цивилизациями. Вот моя позиция, что всё-таки мы должны исходить из понимания культуры. И вот сегодня мы оказались в ситуации, когда идёт трансформация культуры, серьёзная, сопряжённая с современными технологиями. И, действительно, я бы с Михаилом согласился здесь, сейчас идёт трансформация культуры, и мы уходим от классических культур, от их взаимодействия, и возникают новые проблемы, которые подгоняют нас под некоторую единую систему.

С.К.: Давайте голосование, мы его проводили неоднократно уже, но давайте повторим, раз уж у нас Русский мир. У России свой путь или нет? Звоните, голосуйте. Ещё пару звонков на эту тему. Добрый вечер. Как вас зовут?

С.: Добрый вечер. Александр.

С.К.: Да, Александр, прошу, ваше определение Русского мира, если он, с вашей точки зрения, есть.

С.: Дело в том, что я хотел задать вопрос. Вот в будущем мощный технический прогресс сужает сферы деятельности человека, становится балластом. Что ваш гость думает об этой проблеме?

В.М.: Это утверждение, с которым можно спорить. Вы правы, может быть, в другом — что научно-технический прогресс порождает целую серию проблем, к которым общество не может быстро адаптироваться. Ведь проблема какая? Ну, например, если брать Средние века — человек рождался в одной культуре, системе ценностей, жил в ней и умирал в этой культуре. Сегодня ситуация прямо противоположная, когда на протяжении даже одного поколения эта система бомбардируется, ценности меняются всё время. И мы уже в одной культуре имеем представителей разных культур. Вот это действительно проблема. То, что научно-технический прогресс — об этом многие философы говорили — привносит сюда свою лепту, это безусловно. Особенно когда наука соединяется с техникой, а мы становимся потребителями этого, мы действительно подчиняемся этим техническим сторонам.

С.К.: Тут сообщения от наших слушателей. Григорий из Петербурга пишет: "Медицинское образование в Финляндии очень крутое. Со всего мира туда приезжают учиться". Я хотел узнать, а что с Европой сейчас происходит? Вот мы говорим про русскую цивилизацию, про Русский мир. И, кстати, голосование продолжается. Итак, Европа. То, что вы уехали вовремя из Мюнхена, там в пятницу вечером стреляли, потом взрыв в ресторане, сегодня нападение на церковь во Франции, до этого была Ницца, до этого ещё масса примеров, как небольших, так и масштабных трагедий, связанных с этим террористическим злом. Что это? Это закат Европы? Это закат цивилизации Запада?

В.М.: В каком-то смысле — да. Ещё раз говорю, когда культуры общались ранее между собой, до начала XX века, культуры пересекались, но это было жёсткое пересечение, так называемая оппозиция "свой — чужой". Для меня другая культура могла быть очень важной, но при этом для меня другая культура всегда была чужой. А если она была чужой, на определённом этапе она могла стать враждебной. И поэтому диалог культур, как отмечал академик Лихачёв, вёлся всегда с напряжением, что-то культура пропускала, что-то не пропускала, что-то она отдавала, что-то не отдавала. Вот современная ситуация сложилась таким образом, что все культуры погрузились в единое глобальное коммуникационное пространство, в единый информационный мешок. И вот этот диалог между культурами фактически нарушен. И навязываются идеи той страны или тех стран, которые доминируют в технологическом отношении. И в результате вот эта вот дихотомия "свой — чужой" разрушается и нам дают ложно понятое понятие толерантности. Понятие толерантности, которое говорит о том, что я ради толерантности должен отказаться от своих принципов. Вот это очень серьёзная ошибка, и Европа с этим столкнулась. Это всё равно что вы домой к себе пустили человека, а он живёт не по вашим законам и постепенно занимает ваши площади и говорит: "Мы с вами должны быть толерантными друг к другу".

С.К.: Ну, вообще, у нас тесть пословица: "Со своим уставом в чужой монастырь не ходят".

В.М.: Совершенно верно. Гёте между прочим — правда, это было связано с религиями — когда-то сказал такую блестящую вещь: "Толерантность может быть только временным состоянием. За этим должно прийти признание, потому что толерантность некомфортна и для того, кто терпит, и для того, кого терпят". Поэтому, если мы временно относимся толерантно к кому-то, мы должны понимать, что он включится в нашу культуру, он станет своим. А если мы должны всю жизнь терпеть, тогда эта толерантность оборачивается прямо противоположным результатом.

С.К.: "Западная культура и научно-технический прогресс вытравливают из русских всё русское. Можно сказать, что Русский мир постепенно американизируется. Если мы не вернёмся к истокам, то мы исчезнем как цивилизация", — пишет слушатель. Есть совсем радикальные взгляды. К нам приходил Герман Стерлигов, знаете такого? Он живёт... у него там ферма, как он говорит, "по древним методам", электричество он не использует, говорит, что нужно от всех этих девайсов отказываться, свет выключать, жить, как предки наши жили. Это тоже утопия? Это тоже крайность?

В.М.: Утопия. Индивидуальный поступок. Таких примеров много можно привести, но это индивидуальные поступки. Мало ли кто чем занимается. Это не решает проблему. А вот человек, который сейчас написал этот комментарий, он говорит о чём? Когда мы говорим об американизации, дело даже не в том, что мы хорошо или плохо относимся. Мы как-то забываем, что США моложе Московского университета. И поэтому сознание американцев подростковое, это навязывание своих ценностей. А в силу того, что страна доминирует в технологическом отношении, они навязываются всем культурам, которые погружены в этот информационный мешок. Поэтому сегодня наши дети хорошо знают, кто такой Микки Маус, но могут не знать, кто такая Баба-Яга.

С.К.: "Где Русский мир? — вопрошает слушатель. — То, что Ленин и Сталин дали жару в одно столетие, и всё? Что такое Русский мир? У нас нет этого понятия!"

В.М.: Ну, у вас нет этого понятия. Для меня это понятие, конечно, расплывчатое. Это просто совокупность системы ценностей и тех людей, которые этой системы ценностей придерживаются.

С.К.: А вы можете их сформулировать кратко?

В.М.: Нет. Это трудный для меня вопрос.

С.К.: А как так? Мы же должны понимать, о чём мы говорим. Вот Русский мир — это что? Есть какие-то принципы, какое-то описание нравственного типа человека? Или что это?

В.М.: Люди — они везде люди.

С.К.: Просто мы говорим всё время про Русский мир. А что это?

В.М.: Это вы говорите.

С.К.: А вы не говорите? Вы же соглашаетесь?

В.М.: Я говорю о том, что мы можем использовать это понятие. Оно для меня не является особо рабочим.

С.К.: Принято.  Я, пожалуй, подведу итоги нашего голосования. 79% слушателей проголосовали за то, что у России есть свой путь, 21% говорит, что особого пути нет. У нас много звонков, много сообщений. "А мне очень важно понять, что есть Русский мир. Пожалуйста, всё же сформулируйте, что же это такое?" — пишет Ирина.

В.М.: Опять мы тогда повторим то же самое. Русский мир — это система ценностей России, связанная с её культурой. Это наша литература, музыка и т. д.

С.К.: А православие?

В.М.: Я бы отнёс осторожно очень. Потому что Русский мир всегда был многоконфессионален, достаточно рано это было заложено. Ясно, что православие является одной из основных религий, но в Русском мире существуют и другие религии, и они сосуществуют. Если мы отделяем Русский мир только по принципу одной религии, православия, то мы должны отбросить очень много национальностей, которые живут в России.

С.К.: На глаза недавно попалась работа Бодрийяра "Симулякры и симуляции". Работа 1981 года, казалось бы. Прошло 35 лет с того момента, когда она была написана. Мир, в котором становится всё больше информации и всё меньше смысла. И вот смотришь на то, что сейчас происходит, смотришь на этот безумный поток новостей, которые с каждым днём живут всё меньше и меньше, смотришь на то, как ты всё это воспринимаешь, как ты читаешь эти заголовки бесконечные. Даже наша профессия, ремесло — журналистика — превращается из какой-то глубокой публицистической области в ремесло заголовка.

В.М.: Это да, с одной стороны.

С.К.: А что за ним стоит, за этим заголовком?

В.М.: Тут же ещё более сложная проблема. Дело в том, что сегодня событием является, благодаря медийным конструктам, не то, что есть на самом деле, а то, что медийно сконструировано. Если бы мы сейчас с вами вдвоём беседовали на кухне, это бы событием не было. А достаточно это говорить в эфире, и это уже становится медийным событием. Это значит, что возрастает роль манипуляции. То есть, условно говоря, мы можем сконструировать медиасобытие даже без события как такового. И вот это очень серьёзный момент, потому что здесь возникает возможность манипуляции, имитации. И как раз у журналистов-то, наоборот, на мой взгляд: сегодня в данном случае их потенциал усиливается. Вопрос в том, как этим пользоваться. Насколько честным остаётся журналист? Насколько он не подменяет реальные события конструкциями событий? Насколько он объективно выстраивает картинку, если мы говорим о телевизоре, об Интернете?

С.К.: Вот вы говорите, что возрастает роль журналиста, а с моей-то точки зрения, она настолько сейчас уменьшается с каждым днём. Чем больше появляется блогеров, социальных сетей и аккаунтов — новость уже не обладает такой ценностью с точки зрения журналистики, потому что все новости — они вот, пожалуйста. Каждый сам себе журналист.

В.М.: Бодрийяр. Клиповое сознание. Более того, в блогах, мы знаем, часто лайкают не читая. Это известный феномен. То есть я сначала смотрю, кого-то увидел, лайкнул, потом начинаю читать и иногда жалею. Одна статья у меня была... Современный Интернет напоминает средневековый карнавал. Даже шуты, колпаки, человек может обвинять сам себя, может под другим ником обвинять другого и т. д. Это вот такой перенесённый средневековый карнавал, но с существенным отличием.

С.К.: С каким?

В.М.: Средневековый карнавал как протест против высокой культуры длился одну-две недели, а сегодня, благодаря технологиям, карнавал вошёл в нашу жизнь полностью. И поэтому непрерывно длится этот карнавал, который переходит от этого в шоу. Можете себе представить ситуацию, что перед Моцартом выступает какой-то Сидоров, который разогреет публику, как сегодня это делается? Вот действительно мы сегодня погружаемся в мир карнавала, шоу. Причём, что интересно, это проникает не только в сферу искусства — там ладно, это понятно. Это проникает и в сферу политики. Более того, наука становится шоу.

С.К.: Форма подменяет содержание.

В.М.: Абсолютно верно. Кстати, не только у нас в стране. Не надо думать, что здесь мы в каком-то особом положении, то же самое и в Германии, и в США и т. д.

С.К.: Чем это чревато?

В.М.: Имитацией и подменой. Вплоть до того, что затрата средств, например, на ту же науку может не компенсироваться теми задачами, которые перед наукой стоят.

С.К.: Ваши вопросы Владимиру Миронову. Добрый вечер. Как вас зовут?

С.: Добрый вечер. Андрей. Вот современная наука основана на логике. Из одной предпосылки вытекает другая. Сейчас ставится под сомнение сам метод не только логического познания, но правомочности сходных посылок в науке. Предлагается некий другой метод познания. Ваше отношение?

В.М.: Во-первых, другие методы всегда присутствовали. Логика исследует форму, не привнося содержание. Логика — это определённое следование посыла, техника вывода и т.д. Поэтому логика скорее оформляет это всё, а наука, конечно, связана не только с чисто логическим мышлением, она связана с большой эмпирической базой. И ясно, что в науке большое значение имеет интуиция учёного. Никуда от этого не денешься. Поэтому логика — это просто средство оформления знаний.

С.К.: Как вас зовут, откуда вы? И ваш вопрос. Коротко. Алло!

С.: Здравствуйте. Андрей. Петербург. Вот то, что вы назвали как образцы культуры: музыка, литература — это всё западные формы. То есть роман придумали на Западе как литературную форму, оперу придумали там же. Вот есть мнение Александра Невзорова, я, правда, не сторонник его точки зрения. Но ответить-то, по сути дела, нечего. "Всё придумано на Западе. Нас окружают образцы западной культуры". Даже матрёшку мы заимствовали из Японии. Есть у вас что ответить?

В.М.: Тогда мы ещё целый спектр стран можем привести. Где-нибудь в Норвегии вы назовёте двух-трёх философов, не больше.

С.К.: А что истинно русское?

В.М.: В России, я считаю, есть блестящая совершенно литература, которая обошла философию. Я имею в виду классическую литературу периода Достоевского, Толстого и т.д. Обратите внимание, мы, например, говорим о Пушкине. Он для нас великий поэт и т.д. На Западе его не знают. Но как только вы спрашиваете западного учёного-философа, первый, кого называют — это Достоевский. Почему? Потому что в литературе в тот период в России сконцентрировалось буквально всё.

С.К.: Здравствуйте. Как вас зовут?

С.: Здравствуйте. Владимир. Скажите, пожалуйста, кто из ныне живущих российских философов и европейских вам ближе всего?

В.М.: Это Салам Керимович Гусейнов, Вячеслав Семёнович Стёпин. Со своего факультета я бы назвал Вадима Валерьевича Васильева, который занимается проблемами сознания, Майоров и т.д.

С.К.: Сегодня перед философией, с вашей точки зрения, какой главный вызов стоит?

В.М.: Сегодня очень развивается отрасль, связанная с когнитивными проблемами. Это проблемы сознания.

С.К.: Искусственный интеллект — это опасность для нас?

В.М.: Сам по себе он не опасен. Вопрос — как мы будем его использовать.

С.К.: "А европейских-то философов забыли назвать!" — пишет слушатель.

В.М.: Хабермаса назвал бы из ныне действующих.

С.К.: Честно говоря, я чувствую подвох в этом вопросе. Потому что недавно был же день рождения Владимира Маяковского, и мы пытались вспомнить, а вот сегодня есть величины, которые можно было бы поставить на одну чашу весов или нет. Вы любите Маяковского?

В.М.: Очень люблю. У меня полное собрание его сочинений. Я его читал и рассказывал в школе в восьмом классе наизусть стихи. До сих пор говорю студентам, когда читаю тему о времени, что Маяковский в "Облаке в штанах" расписывает, как субъективное восприятие времени может быть более важным, чем физическое восприятие.

С.К.: Так кто сегодня Маяковский XXI века в России?

В.М.: Я даже с ходу и не отвечу. Я бы вспомнил 60-е годы: Зиновьев, Солженицын, Вознесенский и т.д. Но вот сегодня, честно говоря, даже в голову не приходит никто из современных писателей и поэтов. Не готов ответить. Мне чем-то импонирует Проханов, определённые его произведения, но не знаю, насколько это дотягивает.

С.К.: Возможно, наши слушатели помогут. Кто современный Маяковский, с вашей точки зрения? Есть такие величины? Здравствуйте. Как вас зовут?

С.: Михаил. Подмосковье. У меня вопрос. Моё мнение, что в школе, начиная с 5 класса, необходимо преподавать основы логики, а затем и основы философии.

С.К.: И моё мнение такое же.

В.М.: И моё. Потому что сейчас курс обществознания, куда включается философия, — он недостаточен.

С.К.: Ваши вопросы Владимиру Миронову. Здравствуйте. Как вас зовут?

С.: Здравствуйте. Вячеслав. Скажите, пожалуйста, вот у нас в культуре русской принято мало рефлексировать, мало осознавать свои действия.

С.К.: А с чего вы это взяли?

С.: У нас превалирует эмоциональность во взаимоотношениях, а это значит, что культура высококонтекстная. У меня вопрос. Как он думает, что с этим можно сделать?

В.М.: Наверное, это наша особенность. В своё время Горький выступил с такой идеей, и на него набросились. Он говорил, что Достоевского нельзя ставить на сцене. На самом деле он говорил о том, что когда мы ставим на сцене образы Достоевского, где непонятно, положительный ли герой, отрицательный ли, превалировать будет актёр, который его играет. Поэтому, действительно, для нашей культуры эмоциональное восприятие является очень важным. Но это, скорее, наша особенность. Она порой и украшает наши суждения.

С.К.: Как вы считаете, Западу удалось нас раскусить, понять Россию умом?

В.М.:

Поэтому что немцу хорошо, то русскому плохо. Можно сказать и наоборот. Это вообще сосуществование культур — что-то понятно, что-то нет.

С.К.: "А Щедровицкий как же?" — пишет слушатель.

В.М.: У меня своё отношение к Щедровицкому. Я считаю, это такая абсолютизация методологического принципа. Мне это не нравится.

С.К.: "Как же можно говорить о современной философии и не упомянуть Эдуарда Вениаминовича Лимонова?" — пишет слушатель. Как зовут, откуда? И ваш вопрос Владимиру Миронову. Здравствуйте!

С.: Добрый вечер. Андрей. Вот вы сказали — профессиональный философ. Я читал, что профессиональный философ может превратиться в революционера.

С.К.: И что вы хотите этим сказать?

С.: Я хочу сказать, что философия — это любовь к мудрости. Как вы объясните, что практически сразу человек превращается в политика, в революционера?

С.К.: Почему он превращается сразу? Андрей, вы какие-то обобщения делаете очень странные.

С.: Философ — это профессия. Любая профессия должна приносить пользу людям. А философы смотрят на мир и рассуждают.

С.К.: Вы не понимаете, какая польза?

В.М.: Ваш вопрос понятен. На самом деле это очень часто путают. Я когда студентам выдаю диплом... раньше писали так: "Философ, преподаватель философии". Я всегда говорил: "Вот гарантировать то, что вы преподаватель философии, я могу, а вот станете ли вы философом?"

С.К.: Вас удовлетворил ответ?

С.: Философ, как только он начинает изменять мир, перестаёт быть философом. 

С.К.: Ленин был философом?

С.: Ленин был философом в узком практическом смысле.

С.К.: Это я не вас спрашивал, Андрей.

В.М.: В том, что вы говорите, есть доля истины. Когда мы говорим "профессиональный философ", мы фактически имеем какой-то вид деятельности, связанный с передачей философских знаний. Вообще, можно, не кончая университетов, быть философом. Можно кончить очень много университетов и философом не быть. Но из этого не значит, что философию нельзя учить и нельзя, работая в университете, быть философом.

С.К.: Приближается семнадцатый год.

В.М.: Да, это хорошо.

С.К.: А что вы смеётесь? Я серьёзно. Век назад было непросто. Что сейчас ваш философский опыт вам подсказывает, Владимир Васильевич?

В.М.: Все эти цифры, когда мы начинаем их перебирать, могут вызывать неприятные ассоциации. Я надеюсь, что 2017 год обойдётся без катаклизмов такого типа, которые произошли в 1917 году, которые во многом развернули нашу культуру, в том числе и российскую.

С.К.: Как вас зовут? Добрый вечер.

С.: Добрый вечер. Вадим. Подмосковье. Я хотел спросить господина Миронова. Я вот ковырялся в философии, и я подхожу к пропасти, в которой уже ничего нет, и только вот гедонизм — это врождённая такая сила.

С.К.: Вы про себя сейчас говорите?

С.: Нет, я говорю про феномен Мартина Идена.

В.М.: Действительно, ведь философия — чисто внутренне дело, и только человек сам осознаёт, является ли он философом. Это большая проблема. Это пропасть. Вот Ясперс говорил, что самые хорошие философские вопросы задают дети, потому что над детьми не господствует стереотип. Ребёнок может задать вопрос, который может показаться взрослому неудобным. А взрослый уже, когда задаёт вопрос, — а философ должен задавать вопросы — он может стесняться обстоятельств и т. д. Человек должен быть искренен по отношению к миру. Когда я искренен по отношению к миру — любой вопрос правомерен.

С.К.: Но есть ведь основные философские вопросы?

В.М.: Эти вопросы существуют. Наука векторна. Последняя по времени научная теория является наиболее истинной. А в философии не так. Философия — это смысловое пространство, где Платон точно так же современен, как сосед по кафедре. Поэтому в философии всё время возникают разные вопросы и разные ответы. Но разность ответов не ломает философию. Это особый тип единства. Философия — это единство разнообразного. Вопросы могут повторяться, а вот ответы на них очень разные.

С.К.: У нас совсем не остаётся времени. Наверное, последний успеем принять телефонный звонок. Здравствуйте. Как вас зовут?

С.: Добрый вечер! Евгений. Скажите, пожалуйста, а в чём главные ошибки марксизма были?

В.М.: У Маркса одна была ошибка — это абсолютизация формационного процесса, не в счёт того, что культура, экономика может развиваться немножко более гибко и по-другому. Но, в принципе, марксистская теория была достаточно адекватной. И не случайно сегодня своеобразная реабилитация Маркса, потому что классический образ капитализма возвращается, особенно на Западе.

С.К.: Мы начинали, Владимир Васильевич, с противостояния двух культур: Русский мир и западная цивилизация. Чем закончится это противостояние? Ваш прогноз. И когда? И как?

В.М.: Я бы как философ сказал не о прогнозе, я бы сказал о том, что я думаю, что найдутся точки соприкосновения, потому что и в том, и в другом мире работают реальные люди. Мы этого недоучитываем. А связь между реальными людьми, иногда оказывается сильнее тех идеологических или государственных установок, которые возникают перед нами и которые иногда мы пытаемся выполнять.

С.К.: Я благодарю нашего гостя. Владимир Миронов, декан философского факультета МГУ, отвечал на ваши и на мои вопросы. Очень интересно, Владимир Васильевич. Надеюсь, продолжим эту дискуссию.