Из предпринимателей в преподаватели. Ректор РУДН о тех, кто идёт работать в вузы

В. ФИЛИППОВ:  Сейчас в вузы стремятся люди из бизнеса. Мы сейчас ведём приём на работу через международный конкурс. И очень много к нам на бюджетные места идёт людей, 90% из бизнеса. Когда мы спрашиваем, почему, они говорят, что, к сожалению, ненадёжно. Бюджетные деньги надёжнее. При всём при том, что зарплаты могут быть и не такие большие, но стабильнее. В Москве устроиться в школу учителем практически невозможно. Это очень трудно — устроиться в школу учителем. Конечно, кто-то не хочет работать по тем требованиям. Потому что государство, повышая заработную плату, повысило требования к качеству, в частности, таким показателям, как ЕГЭ. Как вы учите, как вы обучаете детей. 

Полную версию программы "Позиция" с Владимиром Филипповым читайте ниже и слушайте в аудиозаписи.  

Д. НАДИНА: Всем добрый день. У нас в гостях Владимир Филиппов, ректор РУДН, председатель Высшей аттестационной комиссии при Министерстве образования. Владимир Михайлович, здравствуйте.

В. ФИЛИППОВ: Добрый день.

Д. Н.: Предлагаю начать с такой темы. Отпускать или не отпускать детей чиновников и депутатов, и, в принципе, государственных мужей учиться за границу? Сегодня было предложение высказано одним товарищем, который занимается бизнес-патриотизмом. В социальных сетях сейчас активно обсуждают этот вопрос, в СМИ. Вы как относитесь к этой инициативе — закрыть границу для детей чиновников?

В. Ф.: Я, с одной стороны, знаю позицию руководства страны, когда иногда ректоры говорили, что давайте не пускать за границу наших детей, и руководство страны говорило, что о том, как закрыть границу, оно знает даже лучше ректоров. Но давайте создавать здесь условия лучшие, а не закрывать искусственно границы. Это была общая позиция. Это раз. Я не буду касаться именно детей чиновников, депутатов, и так далее. Я скажу, что с позиции детей, о которых мы заботимся в наших университетах, их интересов, это неправильно, потому что и к нам тоже едут в Россию, потому что очень хорошие школы, например, балета. И к нам приезжают талантливые дети со всей Европы в наши школы балета, в наши музыкальные училища и так далее. То же самое и в других странах мира? есть очень сильные направления специализации, и закрывать их, в частности, для какой-то категории наших детей, было бы неправильно и для детей, и для страны.

Д. Н.: Вместе с тем, у нас — вы совершенно справедливо упомянули школу балета — есть такие направления, в которых мы впереди планеты всей по-прежнему. Но если говорить о профессиях других, экономисты, например... Очень часто у нас такое бывает, что смотрит на наши вузы ребёнок какого-нибудь министра и думает, зачем я буду учиться в РУДН, МГУ, когда я могу поехать в Кембридж или Оксфорд, папа всё оплатит. Априори предполагается, что Кембридж или Оксфорд лучше, чем какой-нибудь российский вуз.

В. Ф.: Надо смотреть, к чему относится "лучше": к высшему учебному заведению или к образовательной программе, которой он обучает. В начале девяностых годов, действительно, возможно, надо было ставить вопрос, как можно учить в России в вузах рыночной экономике, когда мы сами этого не имеем. То же самое касается и права. Научный коммунизм — это политология сегодня. Раньше это научный коммунизм был. И как сразу учить политологии то, что раньше было научным коммунизмом, без изучения опыта и так далее. Поэтому в большей степени, когда дети выбирают какие-то зарубежные вузы, они говорят о том, что закончив Кембридж, Оксфорд и так далее, я буду иметь большее признание в мире, чем может быть признание, закончив российское образование. В большинстве случаев этот тезис не касается качества образовательной программы. Потому что теперь уже, через 20-25 лет работы, когда многие наши  преподаватели, вузы поучились, как преподавать рыночную экономику, у нас этот козырь выбит. У нас есть неплохие вузы, где можно и рыночные программы образовательные тоже очень хорошо осваивать.

Д. Н.: Если говорить о престиже: мы ведь стараемся подниматься во всех этих международных рейтингах, мы активно в последние годы стали прокачивать цитируемость учёных, которые работают в вузах, очень многие факторы. Но пока нам не удаётся занять лидирующие позиции во всех этих рейтингах. Как вы думаете, с чем это связано?

В. Ф.: Здесь два момента. С одной стороны, мы, действительно, приняли правила игры. И этими рейтингами сейчас занимаемся с тем, чтобы повысить международную конкурентоспособность наших университетов, то есть международную известность наших университетов. Но, во-вторых, эти правила игры не очень справедливые, потому что когда в основе этих рейтингов лежит оценка науки, научных показателей, в частности, в Шанхайском рейтинге это вопрос о том, сколько нобелевских лауреатов у вас работает в вузе, — это не самый главный показатель... Так вот, во многих странах мира, в большинстве стран мира, Запада, в частности, наука находится в университетах. А у нас ещё есть отраслевые институты, а у нас есть ещё Академия наук, учреждения ФАНО, которые отделены от университетов. Это совсем другая система. Это с одной стороны. А если говорить о качестве образовательных программ, то в большинстве случаев наука не напрямую влияет на качество образовательных программ. Например, число нобелевских лауреатов в таком-то университете, где они потом оказались, и работают, может быть, последние 5—10 лет, это не показатель качества для обучения в бакалавриате, магистратуре.

То есть каким дисциплинам сколько учить, какие компетенции давать в каждой дисциплине, сколько часов давать, другие условия. Это гарантия определённого качества. Я могу сказать на примере своего РУДН, если у нас уже многие-многие годы обучаются студенты из 150 стран примерно, то они, возвращаясь к себе на родину, находят работу в конкуренции с выпускниками английских, французских, американских университетов. Если бы они работу не находили, поверьте, мы бы в РУДН из 150 стран мира не получали бы абитуриентов.

Уважать, а не терпеть. О толерантности и дружбе народов

Д. Н.: Мы заговорили о дружбе народов. В наше неспокойное время иногда говорить о дружбе народов не приходится. Самые разные конфликты мы наблюдаем, регионального и международного масштаба в разных точках планеты. Когда с Турцией стали осложняться наши отношения, тогда вашему вузу пришлось буквально оправдываться и говорить, что мы выше политики, студенты из Турции продолжают учиться, никто не будет отчислен и так далее. Вы действительно выше политики? Уго Чавес бывал в РУДН, президент Палестины Махмуд Аббас приезжал в РУДН, президент Чили, если не ошибаюсь, был. Кого только у вас не было. Это ведь тоже часть политики или нет?

В. Ф.: Это называется, может быть, в какой-то степени геополитика, подготовка кадров для других стран. Но я скажу, что эти проблемы для нашего университета находятся вне политики, потому что представьте себе, даже в Советском Союзе, когда у нас было больше 100 стран в университете, периодически в каких-то странах были проблемы. Были проблемы в той же Палестине, и так далее. В каждой стране мира, не касаясь арабского Востока — здесь ясно, — периодически какие-то возникают проблемы. То финансовый кризис в Бразилии, Аргентине, и нет денег платить за обучение, то землетрясение в какой-то стране колоссальное, и дети остаются без денег от родителей. Мы постоянно находимся в ситуации, когда в какой-то стране из 150 стран мира у детей, студентов нашего вузы, есть проблемы. И поэтому мы всех настраиваем в университете, что надо помогать всем детям, независимо от того, из какой они страны. Из королевства, где есть король, из парламентской республики, из какой-то диктаторской страны. Поэтому на самом деле, подчёркиваю, это понимают студенты, и очень важна в этом отношении планка, которую мы взяли давно. Она нас ко многому обязывает. На фасаде здания висит лозунг: "Мы формируем мировую элиту". И вот чтобы формировать мировую элиту надо давать им культуру определённую. Потому что основные проблемы на национальной почве — эту знает формулу каждый студент РУДН — возникают от незнания, непонимания или неуважения культурных традиций и обычаев других народов. Значит, нам надо дать сначала знания другой культуры, понимание и уважение. А это достигается не какими-то методами сверху. А просто даже некоторыми принципами. У нас не может быть отдельных студенческих групп, например, из африканских студентов или арабских. Только обязательное перемешивание. У нас запрещается студентам в общежитии в комнате жить из одной страны. Они просятся, хотят. "Мы земляки, будем помогать". Нет. Запрещено. 

Вот тогда, когда они вместе живут день и ночь, вместе учатся, вот на этой практике возникает то, что называет словом "толерантность".

Д. Н.: Это к разговору о толерантности. Принцип толерантности, который исповедует ваш вуз, не слишком популярен в медийном пространстве у нас сегодня. "Толерантность = толерастия", как пишут сейчас в социальных сетях. "Толерантность — это умирание, зачем быть толерантным?". Я сейчас привожу комментарии наших слушателей, которые очень часто выступают против толерантности. Как вы понимаете толерантность? Как Вы объясняете тот факт, что сейчас "толерантность" стала немодным словом?

В. Ф.: Я тоже отношусь и к слову, и к понятию "толерантность" отрицательно. Потому что наш университет перешёл давно эту планку. Толерантность — это терпимость к чему-то. Призывали на Западе, давайте терпеть культуры другие. Надо было не терпеть. Мы нашим студентам говорим: "Вы не просто терпите другие культуры. Вы должны проникнуться другими культурами, знать культуры, понимать. И это тем самым вас обогащает как будущих лидеров, которых мы готовим в нашем университете". Поэтому надо забыть про минимальную планку "терпеть", "толерантность".

Д. Н.: Раз уж мы заговорили про Европу, про принцип толерантности, который себя не оправдал. Как вы относитесь к другому взгляду на этот вопрос? На принцип общежития. Что лучше: как это в Европе, когда люди просто приезжают, сохраняют свою культуру, живут бок о бок с другими людьми, терпят друг друга или как в США, где любой мигрант, приезжая, становится американцем, и вынужден отказаться от части своей культуры ради того, чтобы стать гражданином нового государства?

В. Ф.: Я уже косвенно сказал на примере маленького мира, маленькой планеты РДУН из 50 стран мира. А этому почти вся планета, почти все страны мира. Этот принцип я считаю тоже надо исповедовать и в отношении той политики, которой вы сказали. Не делать анклавы отдельные. Должно быть взаимопроникновение культур. Это с одной стороны. С другой стороны, конечно, есть принимающая сторона, это очевидно. И здесь первичным является уважение культуры этой страны. Ты приезжаешь в гости и ты уважай культуру этой страны. С другой стороны, именно принцип многообразия культур, принцип того, что надо не губить другие культуры и что прибытие культур в другую страну и эту страну в том числе обогащает. Если она монокультурная, и других культур в ней нет, это обедняет детей, обедняет общество. Поэтому надо и стране принимающей тоже создавать условия, чтобы эта культура развивалась. Многие проблемы возникают в этих странах, потому что дети из семей мигрантов не имеют доступа к этому качественному образованию. Не имеют доступа к хорошей культуре. Это культура считается второстепенной, второго сорта. Это основная, это не основная культура. Этот принцип толерантности и жить давайте анклавами — мы знаем прекрасно, что есть отдельные районы. Я сам работал год в Бельгии, я знаю, что есть арабские районы, африканские районы отдельно. Это неправильно. Как раз к этому и приводит.

Д. Н.: Вот конкретный пример. Девушка из Ирана приезжает учиться. Она должна в платке ходить на лекции или она должна снимать платок, потому что у нас не принято закрывать волосы?

В. Ф.: Есть несколько моментов. Слово "должна" не годится. Потому что это не обязанность. Вопрос может быть только, она имеет право приходить на занятия в платке или нет. Вот так надо ставить вопрос. Мы этот вопрос отдали, вообще говоря, студенческому сообществу. И студенческое сообщество обсуждало, и студенческий совет университета принял кодекс поведения студентов в зданиях и общежитиях. В чём можно приходить. Можно приходить в тапочках, шортах каких-то коротких и так далее. Есть определённый дресс-код, который прописал студенческий совет, подробные рекомендации. В частности, принято решение, что не запрещать приходить в определённых одеяниях религиозных студентам и на занятия в университет.

Д. Н.: Ведь исламский мир довольно строг к вопросам дресс-кода, например. Когда ты едешь в Иран, например, ты должна быть готова ходить в платке всегда, закрывать руки и ноги. Мужчина должен закрывать локти и колени. Это нужно соблюдать. И наши туристы это соблюдают. В Саудовской Аравии, например, нельзя даже мужу с женой целоваться на людях или проявлять публично чувства. За это можно схлопотать две недели тюрьмы. И с одними моими знакомыми это приключилось. Поцеловались на улице муж с женой, неделю просидели в тюрьме. У них это всё очень строго регламентируется. У нас свобода гораздо больше. Мы позволяем. Но в то же время, не кажется ли вам, что нам нужно проявить чуть больше жёсткости в этом вопросе? Если у них всё так жёстко, может быть, и нам нужно быть тоже более настойчивыми в вопросе дресс-кода. Как пример.

В. Ф.: Я не готов чувствовать себя профессионалом, чтобы ответить на этот вопрос в целом для российского общества. Естественно, вы понимаете, что на примере РУДН, где 150 стран мира, 400 народов и национальностей, религии совершенно разные, не только 4 основные мировые религии. Но и во многих странах свои местные, локальные религии. И в этом отношении мы исповедуем принцип терпимого  отношения, уважения культуры, а под словом "культура" мы имеем в виду и религиозных убеждений. Другое дело, что это не должно мешать другим. Это очень важный принцип в университете, когда мы говорим, что для того, чтобы справить ваши обряды, есть определённые места. Но не надо это делать в учебных корпусах, на виду у всех. Это тоже рекомендации студенческого сообщества университета. Есть понятие студенческого самоуправления. То, что мы сейчас спрашиваем вас, это вопрос академического сообщества. Я считаю, что этот вопрос на данном этапе, по крайней мере, в университетах мира, должны решать академические сообщества, с учётом культуры, которая сложилась в этом университете. А то, что Вы сказали, в определённом обществе, в арабском, такая-то культура, в российском — другая культура... Это решается другим образом. Отвечая на вопрос, я говорю только про университеты.

Д. Н.: Давайте ещё пару слов о Европе. То, что мы наблюдаем последнее время, эти невероятные трагические, ужасающие сообщения, теракты, последние события, то, что в Ницце происходило, и теракты, которые до этого случались. Виной были практически во всех случаях дети мигрантов, французы во втором поколении, немцы во втором поколении. Не те, кто позавчера приехал в страну, устроил теракт, а дети приезжих, дети мигрантов. И в связи с этим, у них очень много ведётся разговоров, как нужно выстраивать миграционную политику. Как вы полагаете, как должны выстраивать миграционную политику мы здесь в России для того, чтобы не повторить ошибок европейского общества? Для того чтобы жить самим спокойно и давать жить другим?

В. Ф.: С одной стороны, я думаю, что есть у любого события причины и есть поводы. Когда мы говорим о том, что происходит в Европе, чтобы потом это спроецировать на Россию, в частности, надо иметь в виду, что всё шло нормально в решении задач десятилетий, когда Европа принимала мигрантов и из Африки, и из арабского региона. Но потом случилась проблема, когда силовое воздействие на ряд стран арабского мира стало тем спусковым крючком, когда масса недовольных людей, насилие в Тунисе, затем в Ливии, Египте, не говорим уже про Ирак. Сирию и так далее. Это был спусковой крючок, который не мог повлиять и на те общества, которые давно приехали. И уже дети их в эту культуру входят. Это с одной стороны. А что касается РФ, я считаю, что этот опыт надо внимательно изучать. И я знаю, что очень много над этим сейчас работа. И в политологи, и учёные. Я знаю как учёный, что есть целый ряд рабочих групп, которые созданы, в частности, совместно с французскими учёными, российскими учёными и учёными Германии. И вот сейчас эти рабочие группы работают над  этой проблемой. Но как практик я хочу подчеркнуть, что нам надо, с одной стороны, проводить свою политику большого крупного государства, как проводят другие крупные государства, это заставить себя уважать. Приезжая в нашу страну, люди должны этим правилам подчиняться. В частности, на это направлена так называемая система тестирования трудовых мигрантов, когда они должны сдать не только основы минимума русского языка, но они должна сдать ещё и основы истории, чтобы знать наши какие-то праздники, почему Рождество, почему Пасха, что это такое, почему не работают в какие-то дни. Это с одной стороны. А с другой, они должны сдать основы законодательства. Это тоже теперь входит в экзамен. Это требование российского государства. Приезжаете к нам — уважайте наши права. Но с другой стороны, если их полностью пытаться окунуть только в русский язык, только в российскую культуру и изолировать от своей культуры, это тоже будет очень неправильно.

И неважно, это может быть какое-то землячество, азербайджанцы, Армении, которое есть в Москве. Надо создавать условия, чтобы дети их не забывали азербайджанский язык, не забывали армянский язык в Москве. Чтобы они были сопричастны со своей культурой. Хотя они во втором, третьем поколении здесь. Задача непростая. И думаю, что вторую задачу как раз при всём богатстве в деньгах западных стран они упустили.

Д. Н.: Если говорить о национализме. Он никогда никуда не девался. Бытовой национализм был в советское время. И сейчас мы видим, что националистические движения существуют, даже марши проводят, и в нашей стране тоже. Как вы относитесь к этому? Национализм бывает со знаком плюс? Или это всегда явление отрицательное?

В. Ф.: Национализм в том виде, как вы это определили, конечно, всегда со знаком минус. Я напомню слова, которые были в советские времена, за которые критиковали наоборот западные страны, те страны, которые раньше были колониями. Это называлось "национально-освободительное движение". Когда метрополии выгоняли, когда выгоняли французов, как колонизаторов, англичан из других стран. Это была тоже борьба, вроде бы пытались вести к национализму.

Д. Н.: Как выгоняли русских, кстати, из некоторых республик бывшего СССР в начале девяностых годов.

В. Ф.: Этот процесс намного менее болезненно происходил, потому что у нас никогда не было колоний как таковых, а там были официальные колонии. Это с одной стороны.

Что чем-то молодёжь недовольна. Вот когда они работают в одной организации международной, и, более того, мы в РУДН даём одно из этих преимуществ, мы говорим: "Мы вас готовим для тех работодателей, для тех международных компаний, которые ценят, что в их коллективе есть много из других стран сотрудников". И мы готовим к этому уважению культур, когда они вместе работают, чтобы не было бытового национализма.

Д. Н.: Владимир у вас спрашивает: "После визита президента Палестины президент Израиля приедет к вам в университет?"

В. Ф.: У нас приезжают регулярно лидеры разных совершенно направленной, которые друг с другом спорят, дискутируют и так далее. Но РУДН привлекает лидеров стран ещё и тем, что когда они выступают в РУДН, они собирают студентов из примерно 100 стран мира. Их слушают студенты из 100 стран мира. И это будущие лидеры. Это люди, которые будут потом, через десятилетия говорить, понимать, что говорили лидеры других стран.  Иногда не мы выбираем, кого, а иногда нам выбирают, нам предлагают, что хотели бы привести в университет в Москву, выступить в РУДН перед студентами из 100 стран мира.

Д. Н.: А к разговору о Министерстве образования. Буквально на прошлой неделе в "Известиях" вышла статься с предположением о том, что в ближайшее время в российских вузах пройдут массовые сокращения. Один из источников издания сообщал, что сократят едва ли не на 40% количество бюджетных мест. Кроме того, и о сокращении стипендий шли разговоры. Чуть позже Минобразования всё это опровергло. И Дмитрий Ливанов сегодня в очередной раз сказал, что всё это не так. Но мы-то привыкли, что дыма без огня не бывает. У вас есть что сокращать? 

В. Ф.: Есть и дым, и кое-где огонь. Потому что Министерство образования проводит реструктуризацию системы высшего образования не только путём стратификации вузов, ведущие вузы, федеральные, исследовательские и так далее. Это в системе высшего образования. Но оно проводит также и реструктуризацию образовательных программ, убирая, например, из технических, аграрных вузов, экономику, юриспруденцию, гуманитарные науки. У нас в каких-то аэрокосмических университетах были и философия, и социология преподавалась. И вот когда  у большого количества вузов забирают ранее приносящие доходы специальности, но не профильные для них, то, конечно, это дым и пожар для них поднимается. И говорят, сокращают места. Вплоть до того, что их лишают полностью бюджетных мест. Ноль бюджетных мест на какие-то направления магистратуры или аспирантуры, например, в технические вузы по гуманитарным или экономическим специальностям. Полный ноль. И говорят, всё, лишили бюджетных мест. И таких вузов многие-многие десятки, если даже не несколько сотен. Это с одной стороны, но с другой стороны это хорошо для абитуриентов, для потребителей. Что люди пойдут за своим образованием в профильный вуз. Я когда работал в министерстве, помню протесты студентов, которые говорили: "Нас не берут на работу, потому что мы получили диплом юристов в Академии водного транспорта". Она хорошая, Академия водного транспорта, была для подготовки и уникальная. У нас не так много в стране академий водного транспорта. Но когда они стали выдавать дипломы юристов, они дискредитировали этот диплом и даже на работу ребят не принимали. Поэтому я поддерживаю эту линию. Думаю, что абсолютное большинство общества понимает правильность этой логики.

Д. Н.: Какую оценку вы бы поставили Министерству образования в нынешнем его виде?

В. Ф.: Нельзя так говорить. За какие-то отдельные шаги можно ставить пятёрку, за какие-то шаги другую оценку. Но надо оценивать конкретный шаг, конкретное явление, а не просто так огульно говорить про министерство. Я это сам знаю по себе, поработав в Министерстве образования, что нельзя огульно оценивать всю политику по всем разным направлениям. Тем более когда Министерство образования отвечает и за школу, и за вуз. За этим кроется другой вопрос ещё.  Когда более широко спрашивается, как вы оцениваете наше российское образование. Вопрос, какое? Дошкольное образование, детские сады имеете в виду? Или имеете в виду университеты? Или ПТУ? Или военное образование? Или отраслевое образование? Нельзя говорить в целом, что такое-то образование в такой-то стране самое лучшее в мире. Ни в США, ни в другой стране мира нет такого понятия, что у них самое хорошее в мире образование.

Д.Н.: Давайте так. Ливанов справляется со своей работой? Вы как оцениваете его работу?

В. Ф.: Я поскольку сам работал в Министерстве образования, могу сам оценить компетентность министра, могу сказать вполне, что Дмитрий Игоревич очень компетентный министр. С другой стороны, он взял на себя решение таких трудных задач, в отношении которых даже само общество и научное сообщество не имеет однозначных ответов. Вот отсюда возникает критика.

Право на достойное образование: какие проблемы решает ЕГЭ?

Д. Н.: Вступительная пора сейчас идёт. И в связи с этим опять возникает вопрос целесообразности проведения ЕГЭ в нашей стране. ЕГЭ тоже активно критикуют, причём я вижу, что критикуют многие. Все слои общества неоднозначно относятся к ЕГЭ. Зачастую до сих пор многие кричат: "Давайте отменим ЕГЭ! Когда же всё это кончится?" Вы как к ЕГЭ относитесь? Это подходящая форма аттестации выпускников? Или всё-таки было бы логичнее, правильнее вернуться к тому, что у нас было раньше? Не ностальгируете ли вы по поре, когда можно было поступать без ЕГЭ, а на основе вступительных экзаменов?

В. Ф.: Я ректор РУДН, и, конечно, было бы лучше, если бы я сам принимал экзамен, а не ЕГЭ. Это с одной стороны, я хочу напомнить, ваш тезис, что всё общество...

Д. Н.: Не всё общество, а все слои общества имеют на этот счёт мнение.

В. Ф.: Очень важная тема. Я когда-то рассказывал руководству страны, которое спрашивало, как весна, начинается в обществе обострение по поводу ЕГЭ. Кто против? Первое. Учителя во многом были против ЕГЭ. Почему? Потому что раньше в школе они сами учили и сами ставили оценку. Раз. Школа тоже против ЕГЭ, потому что раньше они медаль имели право дать, она играла большую роль. И, в конце концов, их не сравнивали с другими школами, а теперь сдают ЕГЭ и говорят, в каких школах лучше сдали биологию, а где лучше сдали русский язык или математику. И они сидят и трясутся. Это во-вторых. В-третьих, преподаватели вузов против ЕГЭ. Они раньше занимались репетиторством для приёма в свой вуз. Репетиторы по математике МГИМО не готовили в Бауманку. Репетиторы из Бауманки по математике не готовили в МГИМО. Преподаватель тоже против. А ректоры почему против, это понятно. Получается, от учителя рядового до ректора все против.

Первая задача — это то, что в нашей огромной стране заставлять детей, особенно бюджетников, из Сибири, Дальнего Востока ехать, например, в Москву или Санкт-Петербург, чтобы попробовать сдавать вступительные экзамены. А чего было пробовать? Тогда у нас при каждом вузе были свои платные курсы. Были свои репетиторы. Были договорные школы. И что оставалось этому бедному ребёнку из региона? Да ещё и надо было тратить деньги. Во-вторых, он мог попробовать в один или два максимум вуза. А сейчас ЕГЭ даёт возможность послать документы во многие вузы. А вторая проблема была в том, что у нас был колоссальный разрыв между школьной программой и требованиями вузов. Сейчас ЕГЭ — это итоговая аттестация и по школе, и одновременно вступительные экзамены. Этот разрыв устранился. Потому что раньше как раз обвиняли, что вузы придумывали такие задачи и на своих платных курсах натаскивали именно на свои задачи, которые школьная программа не давала.

Д. Н.: А как же возмущение родителей и детей, которые целыми днями сидят над этими тестами, возмущение по поводу того, что вариативное сознание не развивается, что они как роботы учатся с 5-го класса расставлять просто галки в нужных местах, говорят плохо, над говорением не работают.

В. Ф.: К любому экзамену готовились всегда. Сидели, корпели. Это были учебники, задачники. Это первое. Второе. Когда мы вводили ранее ЕГЭ, я официально напоминаю, я предлагал многим, не только докторам наук, которые критиковали экзамен по физике, по химии, я им говорил: "Я спорю с вами, что вы никогда не сдадите на 100 баллов из 100 физику. Вы — доктор наук, профессор, никогда не сдадите. Вы — академик РАН по химии. Вы не сдадите". Потому что там находятся такие задачи, в отличие от ваших слов "тесты ЕГЭ", такие задачи олимпиадные, что ни один доктор наук, профессор, их не решит. Почему это надо сделать? Потому что мы не можем допустить того, что будет много стобалльников. Да, он может получить 80 баллов, 95 баллов, но 100 баллов из 100 должны получить уникальные ребята, победители в основном каких-то олимпиад. Когда-то попробовал один из моих коллег, пошёл на экзамен по истории, сел перед журналистом и сдавал историю. Вышел и сказал: "Да, ребята, это непросто сдать историю мне, кто, в общем-то, историю неплохо знает".

Д. Н.: Какой у вас средний балл по ЕГЭ вступительный? Понимаю, он отличается в зависимости от факультета, направления.

В. Ф.: Очень правильное уточнение, потому что в РУДН есть и медицинский факультет, и аграрный, и экономический, и юридический. И очень много специальностей разных. Разные совершенно баллы. Но хочу подчеркнуть, что политика, которая проводилась много лет, в том числе Ливановым, в этом году особенно ярко сказалась. У нас резко возрос минимальный проходной балл на инженерный факультет и на физмат. Был 175 баллов, стал 220, было 190 баллов, стало 245 баллов. Очень резко возрос проходной балл на инженерные и физмат науки. Я считаю, что это большое достижение политики Министерства образования и науки.

Д. Н.: А иностранцы как? Вот приезжают они, им же тоже надо ЕГЭ сдавать? Как они справляются?

В. Ф.: Они ЕГЭ не сдают. Потому что российская система образования пока не достигла того уровня, когда в английский или американские университеты принимают тесты, которые они признаю. Надо на А сдать несколько экзаменов, какие-то на В+, и тогда твои документы рассматриваются. У нас сейчас другая система, когда студенты-иностранцы приезжают сюда, и мы доверяем среднему баллу аттестата, который у них был, что не менее 70% баллов из 100, это хороший уровень. Тогда мы рассматриваем документы для приёма этих студентов. Мы доверяем этим странам. Если говорить о дальнем зарубежье, не о странах СНГ, то, конечно, абсолютное большинство из них, 99% проходят через так называемые подготовительные факультеты, чтобы с одной стороны освоить русский язык, а с другой стороны, чтобы подтянуть свои знания и ликвидировать разницу в программах между их школьным образованием и нашим школьным образованием.

Научить бесплатно: зачем государство выделяет стипендии иностранным студентам? 

Д. Н.: В основном, иностранцы платно учатся у вас в вузе?

В. Ф.: Нет, конечно. Дело в том, что российское государство выделяет достаточно большое количество стипендий. Сейчас это 15 000 стипендий в год, бесплатных, бюджетных.

Д. Н.: А зачем российскому государств утратить деньги на образование иностранцев?

В. Ф.: Это, во-первых, экспорт образовательных услуг. То есть кто-то готовит машины и продаёт куда-то, а мы здесь принимая студентов, получаем за это большие деньги в валюте, в частности, студенты привозят очень большие средства. При всём многообразии американской экономики, доходы от иностранных обучающихся находятся на 6-м месте. 6-е место в американском многопрофильном бюджете. Развитом. Это как пример. С другой стороны, мы прекрасно понимаем, мы заинтересованы в том, чтобы студенты иностранцы приезжали на инженерные технологии, на аграрные технологии. Потом, уезжая на родину, освоив наши технологии, на нашем оборудовании они это и будут использовать. Неслучайно российские компании, когда выходят на рынки других стран, спрашивают у нас, давайте нам ваших студентов, кем они там работают. Давайте мы здесь уже заключим договор с ними. Это не только геополитика. Но и геоэкономика. На каких технологиях выпускники каких стран будут работать.

Д. Н.: Николай у вас спрашивает: "Как вы относитесь к заявлению Медведева, который предложил учителям идти в бизнес?" Действительно бессмысленно сейчас в учителях оставаться?  Нужно всем бизнесом заниматься в нашей стране?

В. Ф.: И по статистике официальной, и по определённым гарантиям, сейчас заработная плата педагогов в регионе, когда по решению президента она стала выводится на средний уровень заработной платы в регионе, она гарантирует определённую стабильность. Более того, сейчас в вузы стремятся люди из бизнеса. Мы сейчас ведём приём на работу через международный конкурс. И очень много к нам на бюджетные места идёт людей, 90% из бизнеса. Когда мы спрашиваем, почему, они говорят, что, к сожалению, ненадёжно. Бюджетные деньги надёжнее. При всём при том, что зарплаты могут быть и не такие большие, но стабильнее. В Москве устроиться в школу учителем практически невозможно. Это очень трудно устроиться в школу учителем. Конечно, кто-то не хочет работать по тем требованиям. Потому что государство, повышая заработную плату, повысило требования к качеству, в частности, к показателям ЕГЭ. Как вы учите, как вы обучаете детей. Если кто-то хочет получать зарплату, а его дети будут получать плохие результаты по ЕГЭ, эти люди как раз и не довольны. Как раз этим людям, может быть, стоит попробовать себя в бизнесе.

Д. Н.: Ведь учителя часто жалуются, что зарплата растёт, но и нагрузки увеличиваются. Количество часов увеличивается, бумажной работы очень много у преподавателей. Вот Вы сказали про учителей. Ведь в школах сейчас зарабатывают больше, чем в вузах. Ставка у учителя порой выше, чем у молодого преподавателя в университете. Молодому преподавателю в университете выжить не так-то просто в наше время. Или я ошибаюсь?

В. Ф.: По-разному. В Москве заработная плата педагогов очень высокая. Она сопоставима с заработной платой преподавателя вуза. В Москве. В регионах, поскольку там платит федеральный бюджет преподавателям вузов, там выше, чем заработная плата учителей в школах. А в-третьих. А как иначе? Большая зарплата становится, и работы становится больше. А вы хотите другой принцип: зарплаты побольше, работы поменьше? Другое дело, вы употребили понятие, связанное с бумаготворчеством, волокитой бумажной. Вот её становится больше. Это наша болезнь, это наш бич. Это говорят все. Начиная с президента, премьер-министра и министра до других руководителей. Но, к сожалению, пока не удалось победить эту болячку нашей системы не только школьного образования, но и высшего образования.

Д. Н.: Как сейчас обстоят дела с турецкими студентами? Была в декабре новость, РУДН расторг три соглашения с турецкими вузами. Политическая ситуация повлияла всё-таки на то, что происходило внутри вашего университета. Что сейчас?

В. Ф.: Не могу ответить на вопрос, что было с турецкими студентами, с ними не было ничего абсолютно с первых часов. Мы сразу объявили нашим студентам, что вы будете учиться, никто вас трогать не будет, спокойно. Провели мероприятия с ними, собрания, успокоили их. И я даже забыл об этом. Другое дело, что когда были намечены конкретные мероприятия совместные по проведению в Турции, то вот в условиях этих, когда никто не гарантировал безопасность людей наших, которые туда поедут, то, конечно, мы должны были предпринять шаги и расторгнуть эти соглашения. Это не означает, что мы насовсем разорвали отношения. Но мы расторгли соглашения о проведении  конкретных мероприятий в той конкретной ситуации.

Д. Н.: Сейчас отношения теплее стали. Вы планируете возобновлять контакты?

В. Ф.: Я употребил слово "безопасность". Я не уверен, что сейчас в Турции стало безопаснее, чем это было тогда.

Д. Н.: Примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Хотелось бы узнать ваше мнение по поводу того, что сейчас при поступлении в профессиональные образовательные организации творческой направленности в сфере культуры и искусства, при сдаче творческих испытаний отменена балльная система оценки. Введена система "зачёт/незачёт". Насколько вы считаете её удобной, эффективной и правильной?

В. Ф.: Если бы это было только на уровне приёма в вуз этих экзаменов, творческих испытаний как исключительных, не было бы других испытаний балльных, то тогда против. Но поскольку как раз и возник вопрос, что были другие, балльные экзамены в области истории, обществознания, которые требовались для поступления в вузы творческой направленности, вот тогда возник вопрос о том, что человек сможет иметь хорошие высокие баллы по основным дисциплинам школьной программы, например, но есть вопрос в принципе, он артист или не артист. Вот на этот вопрос отвечают профессионалы. Я считаю, тут надо думать много раз, как можно больше людей допускать на следующие этапы, потому что мы знаем скольким нашим выдающимся артистам в своё время отказали в приёме в театральные институты и училища, сколько было таких ошибок для известных артистов. А сколько много больше среднего уровня, которые не попали. Я бы относился к этой системе творческих оценок с большой осторожностью. Именно поэтому когда дали право вузам помимо ЕГЭ вводить ещё дополнительно свои экзамены.

Иногда я говорю, что в этом случае вузы косвенным образом смотрят не в глаза студенту, а в карман родителей.

Д. Н.: Слушатель пишет: "Как вы считаете, какой процент от бюджета должна тратить на образование наша страна, чтобы быть преуспевающей?"

В. Ф.: Абсолютную цифру трудно называть, потому что  разных странах мира она разная, она зависит от системы образования. Это первое. Но вместе с тем я считаю, что по нашему российскому образованию, на сегодняшний день, надо существенно увеличить, я думаю, не меньше, чем на половину расходов на образование. Для того чтобы обеспечить то качество, которое мы хотим с точки зрения мировой конкуренции. Но поскольку этих денег в целом нет, мы должны проводить оптимизацию имеющихся ресурсов, а не говорить "дайте ещё".

Д. Н.: У нас в гостях был Владимир Филиппов, ректор РУДН, председатель Высшей аттестационной комиссии при Министерстве образования. Владимир Михайлович, приходите ещё.