Рэп, жаргон и треугольничек Меркель: как политики завоёвывают внимание аудитории

М. БАЧЕНИНА: Я не хотела к этому переходить так быстро. Но вопрос слушателя диктует свои какие-то условия. Это любопытно, что нам пишут: "У президента очень эффектное положение рук при выступлении, внушает доверие и уважение". Действительно, насколько важна поза? Руки — это огромная проблема для многих. Куда их деть?

М. САВОВА: Одна из самых больших.

М. Б.: И часто руки в карманах — подозрение. Скрещённые на груди — строгий папочка. У Меркель вот этот треугольничек, это постоянно, она одинакова.

М. С.: Треугольничек Меркель называется знак превосходства.

М. Б.: Неудивительно. Вы даже меня не удивили, хотя я не была в курсе. Прокомментируйте, пожалуйста.

М. С.: Я ещё не сказала, что Путин умеет при этой собранности внутренней быть внешне спокойным и расслабленным, по крайней мере, производить такое впечатление. И вот все жесты, которые вы сейчас назвали — это то, что называется в науке замками. Скрещённые руки, соединённые руки, закрытые от публики руки — это "замки". Для того чтобы чувствовать себя "не в замке", незакомплексованным, нельзя эти "замки" допускать. Никому не советую руки соединять и тем самым "замки" выстраивать. Ни руки, ни ноги, это не менее важно.

М. Б.: То есть не надо крест-накрест ножки ставить?

М. С.: Не надо, потому что это всё равно некая закрытость, она всё равно передастся. Передастся через интонацию, через положение корпуса, через многие другие микродвижения.

М. Б.: Это важно только для политиков или, допустим, для нас, для радиоведущих?

М. С.: Это для всех.

Читайте ниже и слушайте в аудиозаписи полную версию программы "Родная речь" с Мариной Савовой.

Как не быть скучным, но сказать так, чтобы тебя поняли?

М. БАЧЕНИНА: Обязательная к прослушиванию программа в эфире Лайфа, "Родная речь". У микрофона Мария Баченина. У нас в студии доцент кафедры риторики и культуры речи МПГУ, кандидат педагогических наук, автор пособия "Искусство быть услышанным" для молодёжных политических организаций, также автор пособия по технологиям эффективной коммуникации для политических партий Марина Савова. Марина Робертовна, здравствуйте. Добро пожаловать!

М.САВОВА: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Здравствуйте, Мария!

М. Б.: А давайте обозначим тему: предвыборные речи политиков. Тут, конечно же, поле для обсуждения огромное: и самые громкие выступления, и самые длинные, рекордные и т.д. Хочется всё-таки начать с вопроса. Что такое предвыборная речь? Это какая-то особая речь? Чем она отличается? Её главные цели, задачи? Чем речь политика отличается, допустим, от моей речи где-нибудь перед студентами?

М. С.: Ну, если можно, я поставлю вопрос немножечко по-другому, скорректирую. Что такое вообще речь политика? Для чего она нужна? Почему она пользуется таким интересом? И, соответственно, зачем мы политиков слушаем?

М. Б.: И слушаем ли мы их?

М. С.: Слушаем ли мы их? И насколько мы их понимаем? Это тоже один из очень важных вопросов.

М. Б.: Пожалуй, да. Слушаем.

М. С.: Так вот, посмотрите, в чём вообще назначение политики? В том, чтобы мы, простые граждане, делегировали кому-то свои полномочия по решению общегосударственных проблем, чтобы мы доверили кому-то выражать наши интересы на самом высоком уровне. Вот что делают политики. Это первое. Второе. Получается, что мы, как граждане, хотим понимать, что происходит, почему происходит, что из этого последует, каковы последствия, прогнозы, чего нам ждать, как на это реагировать. И тем самым получается, что политик нам объясняет, как он видит ситуацию и, соответственно, всё с ней связанное, естественно, как он планирует её разруливать и т.д. Почему мы тогда с таким интересом, так внимательно политиков слушаем? Потому что это жизненно важные решения. Причём решения, когда мы уже политиков выбрали, от нас не зависят.

М. Б.: Это да.

М. С.: Мы только можем держать себя в курсе. И, конечно же, очень важно, позволяют ли политики нам быть в курсе.

М. Б.: А давайте о понимании. Тут очень много нюансов в плане подготовки к речи. Есть ли алгоритм подготовки? Всегда ли речь пишет специально обученный человек, так называемый спичрайтер, да простят меня поклонники родного языка, русского. Сейчас полетят камни.

М. С.: Я добавлю ещё. Это термин "логограф". И вы сразу получаете ответ на свой вопрос, потому что "логограф" в Древней Греции — это то, что мы называем сейчас "спичрайтер". Иначе говоря, это человек, который умеет создавать речи и пишет их на заказ тому, кто с этой речью выступает.

М. Б.: Должен ли этот человек быть универсальным для всех? Или должен быть закреплён за одной партией, чтобы проникнуться этими идеями и действительно от всей души (я сейчас без иронии говорю) написать эту речь?

М. С.: Как вам сказать… Если опять-таки вернуться к Древней Греции, то там таких вот партий в нашем понимании не было, и, следовательно, тот же Лэси прославился тем, что он писал для многих политиков, придерживающихся разных взглядов. Если говорить о том, до каких вершин мы дошли сейчас в деле спичрайтерства, то тогда получается, что у нас есть пресс-служба президента, есть пресс-служба председателя правительства и т.д.

М. Б.: А сколько должно быть спичрайтеров в каждой пресс-службе?

М. С.: Понимаете, здесь очень много зависит от объёма работы в целом. Есть много рутинной работы по анализу ситуаций, по анализу документов. А есть верхушка айсберга, когда к человеку, который уже собирает всё воедино, стекается весь этот материал, и он уже с первым лицом, которое в дальнейшем будет выступать, обсуждает нюансы. И здесь очень-очень по-разному строится работа спичрайтеров.

М. Б.: А я сейчас про работу спрошу. Здесь хочется уточнить. На ваш взгляд, спичрайтер может быть молодым человеком? Он просто может быть одарённым от природы или здесь только опыт, жизненный, политический, профессиональный? Как вы считаете?

М. С.: Одарённые люди всегда всюду ценятся, особенно в искусстве публичного выступления, в искусстве речи.

Здесь нужно быть очень серьёзным аналитиком и нужно обладать большим опытом. Поэтому эта работа — одна из самых сложных.

М. Б.: Ответили. Знаете, ваш ответ весит много. Я даже ощутила этот вес. А вот смотрите, мы знаем, как анализируется речь президента. Каждая фраза распиаривается, тиражируется, под каждой фразой ищется даже какой-то подтекст, контекст и пр. Вот спичрайтер это знает, насколько я делаю выводы из вашего ответа, что анализирует всё и т.д. Вопрос — делается ли ставка на фразы, которые потом станут крылатыми, которые будут тиражироваться, которые пойдут в заголовки?

М. С.: Мы живём в такое время, когда, во-первых, действительно, есть контент-анализ, когда учитывается, сколько слов было употреблено и как часто, когда сравниваются слова в разных речах, и на основании этого делаются какие-то выводы (происходят ли какие-то изменения в политике, не происходят и т.д.). Это очень сложный вопрос. И ему уделяется очень большое внимание. Самое главное — это те смыслы, которые транслируются. И поэтому получается, что любая речь диалогична.

М. Б.: И что это значит?

М. С.: Это значит, что не просто вот на уровне разговора:

— Вы все пришли сюда добровольно?

— Да! Все пришли добровольно!

Такой пример диалога тоже, конечно, средство диалогизации, но примитивное. А высшие формы диалогизации — это управление мыслями слушателей. Каждая речь так или иначе полна каких-то выражений, которые отсылают либо к каким-то другим речам этого человека, либо к ситуациям, либо к людям. Каждая речь, в каждой части направлена может быть на несколько аудиторий сразу. Это может быть ближайший круг, предположим, президента, а может быть далёкий, например, целая партия провластная или оппозиционная, а то и весь электорат. Каждая группа вот этих слушателей должна услышать в речи что-то своё. Вот это и есть работа с публикой, это диалогизация.

М. Б.: Тогда очень странно, что, допустим, работа спичрайтера партии Миронова, который выступил с рэпом, получается, только на омоложение аудитории рассчитана. Вот что вы думаете по поводу дебаттла OxxxyMironova, как он представился.

М. С.: Да, это самая свежая, конечно же, новость на политическом небосклоне. Но я должна сказать, что здесь нужно учитывать две вещи. Первое — выпуск такого ролика с точки зрения политтехнологий свежий, интересный и, вероятно, грамотный ход. Почему? Потому что реально предвыборные дебаты ещё не начались, ещё все держат вынужденную паузу. Но интерес к предстоящим выборам уже созрел. Следовательно, что сделала команда Миронова? Она создала информационный повод. Этот информационный повод позволил выступить Сергею Миронову на пресс-конференции и разъяснить, что это, почему это, как это, откуда это и т.д. Ну и, конечно же, у партии "Справедливая Россия" в предстоящих выборах не самая первая роль.

М. Б.: Не самое первое место. Давайте уж всё своими именами называть.

М. С.: Я бы сказала вот так — место будет определять избиратель. А вот роль не самая заметная. 

М. Б.: И заинтересовал, возможно, молодёжь.

М. С.: Совершенно верно. Это именно работа с молодёжью.

М. Б.: Итак, господин Миронов привлёк таким образом молодой электорат, то есть внимание молодёжи к своей партии. И, возможно, это и есть искусство быть услышанным или замеченным.

М. С.: Скорее замеченным. Основной посыл ролика в том, что Миронов разделает Зюганова "под орех". И это можно расценивать, как пустую угрозу, потому что шансов у партии Зюганова значительно больше.

М. Б.: Это уже смешно получается, а не серьёзно…

М. С.: Это, я бы сказала, может уже обернуться и против "Справедливой России" по результатам выборов. Качество самого текста, который звучит в этом ролике, я просто комментировать не буду.

М. Б.: А вот не смешно, что 63-летний мужчина пытается читать рэп?

М. С.: Он не читает сам. У него есть люди, которые это всё сделали. И он об этом говорит на пресс-конференции. Люди, которые исполнили, а он просто одобрил. Посмотрел и одобрил. Но когда он давал пресс-конференцию, он сделал вещь, которая, на мой взгляд, просто сводит на нет весь удачный политтехнологический ход. Почему?

М. Б.: Какой ход?

М. С.: Потому что Миронов в очередной раз проявил свою полную несамостоятельность и сказал: "Мне сказали, что это будет интересно. Мне сказали, что это будет хорошо". Как вы понимаете, плюсы на минусы перемножились. Неизвестно, что будет.

Когда "бумажка" — враг, а когда — помощник и друг?

М. Б.: Хорошо, вернёмся тогда к общим вопросам. Речь нужно учить наизусть? Или читать по бумажке, и это нормально воспринимается?

М. С.: Однозначного ответа здесь быть не может. Почему? Потому что есть разные ситуации. В первую очередь если ситуация очень важная, то лучше речь выучить наизусть, чтобы не споткнуться, давая клятву, например, олимпийскую.

М. Б.: Ну, или когда президентские выборы.

М. С.: Да. Это просто невозможно. Но в большинстве случаев даже в хорошо выученной речи заученность всегда слышна. Нужно быть очень талантливым исполнителем для того, чтобы её спрятать. Это значит, речь должна быть живая. И вот тут у нас всегда большие проблемы с нашими политиками.

М. Б.: А вот тут let me speak from my heart, как говорится. Вот этот from my heart, он получается у многих на нашем политическом небосклоне? Когда, даже если ты не согласен, ты понимаешь, что политик будет работать. Вот такое вы видите сейчас часто?

М. С.: Очень редко.

М. Б.: А кого из русских, советских, российских политиков можно назвать сильным оратором? Сильным. То есть человек, который, если и заучивал, то никогда этого не было слышно, если говорил, то продирало…

М. С.: Ну, в данном случае, скорее всего, приходится говорить про Путина.

М. Б.: А из прошлых, исторических личностей?

М. С.: На историческом горизонте было много интересных ораторов. Но нельзя сказать, что все были всегда безупречны.

М. Б.: А Ленин? Смотрите, как вещал. Он же, может, готовился, но всё было без бумажки чаще всего.

М. С.: Ленин изучал риторику, и изучал хорошо.

М. Б.: Он был талантливый ученик?

М. С.: Наши прекрасные судебные юристы, особенно XIX века, очень хорошо изучили риторику.

М. Б.: А вот какой вопрос тут возникает, Марина Робертовна. Ленин был действительно горяч, вот эта сжатая кепка, кулак, выброшенный в толпу… Путин, напротив, сдержанный, неэмоциональный. Что здесь лучше? Неэмоциональность, которая тоже до костей пробирает иногда, потому что Путина боятся, это к гадалке не ходи, или Ленин, который заряжал? Знаете, как у Рождественского: "Заряжая массы, он сам заряжался от масс".

М. С.: У хорошего оратора всегда так происходит. Путин выступает очень по-разному. И в этом его большое достоинство. Он может когда-то зачитывать речь по листочку, если она не имеет принципиального значения. Он может быть очень эмоционально сдержанным.

Но у нас сейчас культура другая.

М. Б.: Мне кажется, когда он говорит какие-то слова и не окрашивает их эмоциями, то слова сами работают: или режут, или гладят по головке. Вот, вспоминая речи разного толка, я сразу же припоминала фразы известнейшие. Помните известную фразу Кинга I have a dream, она стала легендарной. "Я устал. Я ухожу" — легендарная фраза. Вот на сегодняшний момент эти легендарные фразы, они must be? Они должны быть в речи?

М. С.: В наше информационное время каждый грамотный пиарщик, каждый грамотный сотрудник пресс-службы, создавая текст, думает прежде всего о том, что из него войдёт в заголовки новостей об этом выступлении.

М. Б.: А как же "мочить в сортире"?

М. С.: Это тоже была очень просчитанная фраза.

М. Б.: Вы уверены? Да ведь это речь шла о террористах. А Путин — сотрудник спецслужб в прошлом. Тут понятно, что мы уничтожали террористов и уничтожаем, и уничтожать будем, и это выливается в такой жаргонизм, который мы простили президенту. И даже сказали: "О, да! Здесь по-другому нельзя было" и т.д. Неужели это было просчитано?

М. С.: Конечно. Это был 1999 год. Путин только-только, ну, месяц с небольшим, как стал премьер-министром, тогда ещё даже исполняющим, по-моему, обязанности премьер-министра. Путин ещё никак не воспринимался обществом.

М. Б.: Как премьер-министр, вы имеете в виду?

М. С.: Он был непонятным, неизвестным человеком, с непонятными, соответственно, какими-то установками. Его просто поставил Ельцин. И, следовательно, восприятие как человека несамостоятельного, послушного, мягкого и т.д. могло быть. И вот Путин, когда выступал и произносил все эти хорошо запомнившиеся фразы, он сразу же посылал совершенно другие сигналы обществу: я сильный, я целеустремлённый, я энергичный, я на стороне силовиков; силовики, я вас поддержу, я даю вам карт-бланш на уничтожение террористов и т.д. Понимаете, это была очень удачная фраза. Другое дело, что гул был очень сильный. Резонанс был разным.

М. Б.: Неожиданно.

М. С.: А Путин вообще мастер неожиданных высказываний. Многие его тогда не поняли, насторожились, но интерес-то всё равно был вызван. И его стали внимательнее слушать и поняли, что он не просто функционер. Это было важно.

М. Б.: А вообще жаргонизмы, если говорить в общем, они приветствуются, потому что ты становишься ближе к народу, понятнее каким-то слоям населения? Как вы к ним относитесь? К словечкам такого толка.

М. С.: Понимаете, жаргонизм — это всегда способ заигрывания. И, например, тот же Миронов, выступая на "Территории смыслов" на Клязьме 10 июля, закончил свою речь и всё это мероприятие тем, что сказал: "Мы крутые, вы крутые" и т.д. Вот вам, пожалуйста, жаргонизм в чистом виде. Усиливает ли это позицию Миронова?

М. Б.: Нет, это ухмылку вызывает в отсутствующие наши с вами усы.

М. С.: Конечно. Следовательно, наверное, это и есть ответ на вопрос. Если политик сильный, он будет грамотным. И, следовательно, он будет заботиться о своём имидже и о том, чтобы ему доверяли. Человек, который начинает с кем-то заигрывать, заранее говорит: "Я слаб, я ищу поддержки".

М. Б.: Может ли политик сегодня — и было ли такое раньше — говорить речь без подготовки, от себя?

М. С.: Конечно. Есть масса ситуаций, в которых невозможно подготовиться, где нужно моментально реагировать.

М. Б.: Прямая линия с президентом? Вы это имеете в виду?

М. С.: Например. Понятно, что президент к прямой линии хорошо готовится. Понятно, что продумываются всевозможные модули. Понятно, что аналитический центр анализирует, какие вопросы могут быть заданы, анализируются болевые точки и т.д. Но ведь очень много вопросов неожиданных. И, следовательно, нужно быть к ним готовым. Это называется спонтанная импровизационная речь, которая и есть показатель речевого мастерства.

М. Б.: То есть Путин тоже занимается риторикой?

М. С.: С ним очень хорошо поработали.

М. Б.: Есть ли у нашего президента занятия по ораторскому мастерству или он уже в некой высшей лиге, когда в этом нет необходимости? Всё-таки сколько лет он у власти.

М. С.: Ну, сказать, что сейчас есть занятия по ораторскому мастерству, очень трудно, потому что ему сейчас это уже не требуется. Но поначалу, в 1999 году, когда он впервые стал публичным человеком и занял сразу же очень высокую должность, то, конечно же, он выглядел не так убедительно, как выглядит сейчас. Это можно легко проверить, посмотрев записи того периода и нынешнего. У Владимира Владимировича есть те способности и умения, которых нет на нашем политическом небосклоне больше ни у кого.

М. Б.: Да вы что? Серьёзно?

М. С.: Серьёзно. Ну, в первую очередь Путин обладает высокой способностью к самоконтролю.

М. Б.: А что это значит?

М. С.: Это значит, что он не говорит ничего, что не пропущено через все его фильтры.

М. Б.: То есть он думает, прежде чем произнести слово? Элементарно, но невыполнимо порой.

М. С.: Он думает, прежде чем открыть рот, прежде чем произнести фразу. Думает во время этой фразы, её выстраивает лучшим образом, но при этом не допускает того, что не является грамматической ошибкой, но обычно плохо воспринимается публикой, не допускает слома грамматической конструкции. И, более того, у него ритм такой, что конец фразы всегда ещё более убедительный.

М. Б.: Кстати, репетируются речи?

М. С.: Давайте я договорю. По поводу следующей способности, которая у него есть. Путин не теряет концентрации мобилизованности и собранности часами. Мы в этом можем убедиться, когда мы видим прямые линии с президентом, которые по 3—4 часа длятся.

М. Б.: Ну, это неудивительно. Знаете, Фидель Кастро тоже не терял, я уже даже не про речь ООН говорю.

М. С.: Но Фидель Кастро мог говорить то об одном, то о другом монологом. А Путин всё время следит за тем, какие вопросы идут, на что он уже отвечал, когда и где отвечал. Путин всё время выдаёт информацию. У него прекрасная память. И он не только за словом, но и за цифрами, и за фактами никогда в карман не лезет. Путин очень хорошо рассчитывает все тактические шаги, когда отвечает спонтанно на какие-то вопросы.

М. Б.: Хитрый Путин!

М. С.: Путин завершает каждое своё высказывание, чего не делают многие другие политики.

М. Б.: В каком смысле? Они что, бросают фразу где-то посередине?

М. С.: Да. Вот сейчас ему что-то в голову пришло.

М. Б.: И он потерял мысль?

М. С.: И пришло. И всё.

Куда деть руки и ноги во время выступления?

М. Б.: Я не хотела к этому переходить так быстро. Но вопрос слушателя диктует свои какие-то условия. Это любопытно, что нам пишут: "У президента очень эффектное положение рук при выступлении, внушает доверие и уважение". Действительно, насколько важна поза? Руки — это огромная проблема для многих. Куда их деть?

М. С.: Одна из самых больших.

М. Б.: И часто руки в карманах — подозрение. Скрещенные на груди — строгий папочка. У Меркель вот этот треугольничек, это постоянно, она одинакова.

М. С.: Треугольничек Меркель называется знак превосходства.

М. Б.: Неудивительно. Вы даже меня не удивили, хотя я не была в курсе. Прокомментируйте, пожалуйста.

М. С.: Я ещё не сказала, что Путин умеет при этой собранности внутренней быть внешне спокойным и расслабленным, по крайней мере, производить такое впечатление. И вот все жесты, которые вы сейчас назвали, — это то, что называется в науке замками. Скрещённые руки, соединённые руки, закрытые от публики руки — это "замки". Для того чтобы чувствовать себя "не в замке", незакомплексованным, нельзя эти "замки" допускать. Никому не советую руки соединять и тем самым "замки" выстраивать. Ни руки, ни ноги, это не менее важно.

М. Б.: То есть не надо крест-накрест ножки ставить?

М. С.: Не надо, потому что это всё равно некая закрытость, она всё равно передастся. Передастся через интонацию, через положение корпуса, через многие другие микродвижения.

М. Б.: Это важно только для политиков или, допустим, для нас, для радиоведущих?

М. С.: Это для всех.

М. Б.: У меня сейчас ноги скрещены или нет? Как вы считаете?

М. С.: Да.

М. Б.: Да, вы правы. Я не поменяла положение. Я честная, да, скрещены ноги. По поводу рук я вспоминаю Обаму, который любит скрещённые руки на груди. Я вспоминаю Стива Джобса, который сгибал руки в локтях, а во время своих действительно заражающих выступлений он жестикулировал, хотя он был такой нескладный, худой, высокий, особенно в последние годы жизни, когда уже болезнь подтачивала. Вот как лучше всё-таки?

М. С.: Не могу ответить на этот вопрос. Давайте договорим по поводу стоять/сидеть. Когда человек сидит, то, получается, что, конечно же, как правило, руки у него на столе. И вот во всех пособиях рекомендуется держать руки ладонями вверх. Это очень правильный совет, потому что как только у нас руки кладутся ладонями вниз, как только ладони стиснуты, это сразу говорит о том, что человек что-то скрывает.

М. Б.: Как сидеть и не быть нелепым вверх ладонями? Я вот сейчас пытаюсь изобразить эту позицию.

М. С.: Всё равно жестикулировать.

М. Б.: Показывать вам ладони, да?

М. С.: Нет, мне показывать не нужно.

М. Б.: Нет, я себя поставила на место политика.

М. С.: Нужно руки опустить, они должны быть свободными, помогать речи. То есть это будет микрожестикуляция.

Если же человек стоит ладонями к публике — это одна из глупейших поз.

М. Б.: Сдаюсь!

М. С.: Нет, можно, так сказать, просить милостыню, можно отодвигать от себя аудиторию. То есть любые жесты с открытыми ладонями превращаются в главного врага стоящего оратора. Это очень важная вещь не только по отношению к политикам, а абсолютно в любом публичном выступлении.

М. Б.: Я, кстати, не в первый раз слышу, что открывать ладони к своему собеседнику — это правильно, особенно если у тебя есть цели какие-то. Но не знала, что в стоячем положении это не нужно делать. Смотрите, ещё какой вопрос у меня был — особенности речи. Допустим, Брежнев, Горбачёв, Ельцин, Жириновский или акцент Иосифа Сталина, картавость Ленина — это плюсы или, наоборот, работают на запоминание, на индивидуальность?

М. С.: Ну, вы сказали одно и другое — всё в плюс. То есть получается, что для политика крайне важно быть узнаваемым. У нас из выборов в выборы многим партиям делается упрёк такой, что там нет ораторов, потому что мы не запомнили никого. Естественно, что запомниться только картавостью или бровями, или шамканьем, или ещё чем-то глупо. Но, понимаете как, если складывается единый образ, вот то, что нельзя исправить, то, что приходит в узнаваемую черту, а значит, в достоинство, как та же картавость, в этом случае мы говорим о том, что это полезно политику. Более того, вот посмотрите, когда с политиками работают хорошие специалисты. А вот несколько лет назад хороший специалист поработал с Зюгановым. Зюганов преобразился, у него сменился несколько внешний имидж, он начал говорить свободнее, раскованнее, он начал следить за тем, чтобы выстроить текст, чтобы этот текст был связным, чтобы была понятна основная мысль и т.д. Но при этом хороший специалист работал, потому что Зюганов остался узнаваемым. Сейчас, несколько лет уже Зюганов не продолжает свои занятия. Я не знаю, кто с ним занимался и какое время. Но я это слышу сразу же. И всё вернулось на круги своя. У Зюганова одни и те же выражения как были раньше, так и сейчас. Если он постарается, то, конечно же, те навыки, которые он получил за время правильных занятий, начинают работать на него. Если он их забывает, импровизирует, ну, значит, получается, как получается.

Как репетировать речь, чтобы подготовиться, но не перегореть перед выступлением?

М. Б.: Друзья мои, если у вас есть вопросы, пишите, задайте. Марина Робертовна, я задавала уже этот вопрос, просто, видимо, было не время, а теперь ещё раз повторю. Репетировать речи — это важно? Причём важно ли в этом случае быть в костюме (я провожу аналогию с театром), важно ли находится в декорациях? И нет ли риска того, что перегоришь?

М. С.: Для каждого приёмы свои. Но есть общий, так называемый риторический закон, риторический канон. Его сформулировал Цицерон. На основании того, что сделали древние греки. Ничего нового он не внёс. Первое — это "изобретение". То есть мы изобретаем содержание речи применительно к ситуации. И вот тут нужно себя представить в той аудитории, в том зале, в том костюме, в котором планируется выступление. Есть второй этап — "расположение". Потому что очень важна структура речи и, соответственно, выстраивание композиции, плана, и понимание того, что явно войдёт в речь, что будет главным, что будет второстепенным, что не должно войти в речь, что дойдёт, если будет какой-то вопрос. Это на этапе расположения решается. Третий этап называется очень красиво — элокуция. В переводе с латыни это означает украшение. Это создание самого текста произведения, редактирование входит сюда же. Четвёртый этап Цицерон назвал меморио. Понятно без перевода, правда ведь, что это запоминание. Так вот, на этапе запоминания идёт подготовка исполнительской стороны, идёт укладывание в голове того, что ты должен сказать, как это должен сказать. И, следовательно, репетирование предполагается здесь. И последний этап — "акцио". Это уже венец творения, когда оратор выступает и, соответственно, как правило, делает это прекрасно. Но если человек выступает спонтанно, то, понятно, что никакие репетиции невозможны. Репетиция — это очень хорошо. Но дальше вы спрашиваете, не уйдёт ли этот пафос, не перегорит ли оратор? Смотря как репетировать. Если грамотно, не уйдёт.

М. Б.: Просят прокомментировать поведение Хрущёва, "с высоким тоном и жестами, и обувью, естественно". Это невоспитанность?

М. С.: Я бы сказала, тут целый комплекс и личностных проблем, и проблем, связанных с тем, как воспринимался Советский Союз на международной арене. И здесь коротко ответить сложно.

М. Б.: Вы упомянули алгоритм речи, мне хочется узнать, универсален ли он? Или всё зависит от цели? Вот у психологов есть такой алгоритм (ну, я сейчас очень примитивно скажу): похвала, критика, похвала; похвала, просьба, снова похвала. Человек запоминает начало и конец в первую очередь. И там должны быть твои самые ключевые мысли. Есть ли в речах политического толка тоже какие-то свои законы?

М. С.: Безусловно. То, что вы сказали, — запоминается первое и последнее — называется сильными позициями текста. Начало и конец — это сильные позиции текста. Это риторическая истина, которая подхвачена психологами.

М. Б.: Да, я узнала от них.

М. С.: К сожалению, риторика сейчас толком не преподаётся, её, несмотря на все наши разработанные учебники для школ и для вузов, как-то вытеснили из школ нынешние задачи. Получается, что ретрансляторами на уровне "как понял, так и передам" являются все кто угодно, в том числе и политтехнологи и, конечно же, психологи. Но если мы говорим о риторике, то мы должны очень хорошо представлять себе, что ритор работает с собой, потому что нужно как следует себя настроить на выступление, ритор работает с аудиторией, с её представлениями, с изменениями этих представлений, с тем, с чем она должна уйти, с какими мыслями после его выступления. Самое главное его средство — это предмет речи. Ритор работает с информацией. Это не так, как большинство наших политиков и не политиков: скачал из Интернета что-то, и это, как теперь принято говорить, озвучил, просто зачитал.

Вот у Путина, возвращаясь к основной линии нашего разговора, очень разнообразные вот эти тактики, которыми он в совершенстве владеет, благодаря которым его речь разнообразна и немонотонна. Так вот, работа с информацией — это как раз то, что и позволяет достичь человеку целей, а цели бывают разными.

М. Б.: Так, понятно. А требуется ли от политика, ну, такого уровня, которому надо регулярно речи говорить, расширение вокабуляра, постоянная работа со своим словарным запасом?

М. С.: Это требуется для каждого человека. Но сам по себе словарный запас не работает, если нет богатства мыслей, если нет личностного роста.

М. Б.: Есть другая сторона медали, про богатство мысли. Я сейчас расскажу, что имею в виду. Есть ли какие-то запрещённые вещи в публичных речах? Ну, допустим, на музыкальных радиостанциях (я специально делаю акцент на формат станции, потому что информационный формат, в котором мы сейчас находимся — это нечто другое) в подводках к песням крайне не рекомендуются, можно даже сказать запрещены, причастные и деепричастные обороты. То есть богатство мысли может привести тебя не туда, куда нужно. Тебя не поймут, потому что в этот момент люди не сидят, обнявшись с приёмником. Тут понятно, тут слушают политика. Но тем не менее может быть, причастные и деепричастные, сложные предложения, что запрещено?

М. С.: Очень правильные установки, которые, конечно же, запрещёнными быть не могут, но они являются не очень желательными по очень простой причине. Мы не вполне осознаём разницу между устной и письменной речью. И почему ещё нельзя заучивать текст? Потому что он тогда будет озвученным письменным текстом, он не будет устным. Устная речь носит разговорный характер, у неё разговорные интонации. Следовательно, и разговорный синтаксис, и разговорная лексика. А значит, нам нужно говорить таким образом, как будто (возвращаясь к вопросу о диалогизации) идёт разговор не с сотнями людей, не с тысячами, а максимум с тремя хорошими, умными, понимающими людьми. И мы говорим проще, и мы говорим короче. И, в конце концов, причастные и деепричастные обороты очень хорошо заменяются сложноподчинёнными предложениями с различными придаточными.

М. Б.: И ещё, мне кажется, пунктуация, которая должна быть в речи. Если восклицательный знак, то восклицательный знак. Если точка или точка с запятой, или вопросительный знак. Я всегда вот на этом настаиваю, что знаки есть, их никто пока не отменял. Марина Робертовна, дайте ваши рекомендации юным политикам, спичрайтерам, тем, кто вообще хочет понять, что такое риторика, увлечётся ей или хочет научиться публичным речам. Вычеркните ненужное из моих предложений.

М. С.: Рекомендации всем и на все случаи жизни можно дать очень просто такие: занимайтесь риторикой. Если мы говорим всё-таки о том, что у нас сейчас предвыборная ситуация, то мне хотелось бы сузить вот эту задачу и дать некоторые рекомендации тем, кто сейчас в очень большом количестве будет принимать участие как кандидат в депутаты, ну и в частности, в Госдуму, но при этом риторикой всерьёз не занимался. То есть это, я бы сказала так, очень скорая помощь, которая, наверное, очень многим нужна, судя по тому, что я видела по записям праймериз. Первое, что нужно очень хорошо понять — это то, что такое предвыборные дебаты. Это борьба достойных. И, следовательно, в первую очередь каждый участник идёт на дебаты, и он должен понимать, ради чего он идёт на дебаты и с чем он идёт, в принципе, в депутаты. Если ему не с чем идти?

М. Б.: То есть у него нет идей, планов? Но это предвыборная кампания, и предвыборные планы, скорее всего, есть у всех. Без этого как-то сейчас странно представить.

М. С.: То есть получается, что в первую очередь нужно побеждать за счёт своих достоинств, а не за счёт того, что кто-то из противников, из соперников будет слабым или недостойным. И вот это является основной линией. Значит, тогда нужно думать постоянно о том, какое впечатление вы оставляете у публики. Потому что публика будет голосовать либо за вас, либо не за вас, не кто-то другой. Нужно работать с информацией, я уже говорила об этом сегодня. Работать, поскольку дебаты — это всегда устное публичное состязание, с противниками.

М. Б.: Как это? Смотреть их выступления, изучать их? Что вы имеете в виду?

М. С.: Это тоже важно.

Какого рода критика будет в адрес тебя или твоей партии. Соответственно, все вот эти возражения надо продумывать заранее. Дальше в ходе дебатов нужно отбирать самые точные, самые актуальные, самые сильные средства из всех, что имеешь. Потому что риторика предполагает всегда выбор наилучшего варианта из возможных.