Горлопаны и агитаторы: глава ВЦИОМ рассказал, кто и почему проиграет выборы в ГД

Д. НАДИНА: Появились новые партии: "Родина", которая эксплуатирует довольно медийных лиц и популярных спикеров, Партия роста с довольно молодым (по сравнению с Зюгановым) Титовым, энергичным. Партию зелёных даже не беру. ПарНаС — это отдельная история, у них есть свой избиратель. Приходят молодые, но за этих молодых почему-то никто не голосует, судя по вашим предварительным опросам. Значит, молодость — это ещё не всё, и новизна тоже.

В. ФЁДОРОВ: Согласен. Молодость — конечно, не всё. Более того, в иные эпохи люди боятся молодых политиков. Чего нет ни у одной партии, которая сегодня не является парламентской? Нет, собственно, общероссийской сети партийных ячеек, партийных организаций, на которые можно опереться и которые представляют собой ключевую, базовую инфраструктуру. Ведь участвовать надо не только в федеральных выборах — надо в региональных участвовать, муниципальных и так далее. Четыре парламентских партии с разной степенью качества имеют эту инфраструктуру. Примерно половину инфраструктуры имеет партия "Яблоко". Неслучайно она если и не кандидат на преодоление пятипроцентного барьера, но, во всяком случае... 

Д. Н.: Но "Яблоко" — единственная непарламентская партия, которая финансируется государством. Бюджет выделил им деньги.

В. Ф.: Потому что они набрали в своё время больше 3% голосов, и по закону — да. Первый фактор — это партийная сеть. Ни у кого нет: ни у ПарНаС её нет, ни у "Родины" её нет. То есть некому просто, кроме горлопанов, главарей, агитаторов, которые внутри Садового кольца живут, процветают, некому на местах за них агитировать. Некому в глаза даже посмотреть избирателям. Он, может, и хочет за твой ПарНаС проголосовать, только либо там какой-нибудь городской сумасшедший в единственном числе представляет эту прекрасную партию в каком-нибудь областном центре, либо нет вообще никого. Это первый фактор. Второй фактор — действительно должно быть лицо, причём лицо раскрученное. У "Родины", кстати, нет раскрученного лица.

Д. Н.: Нет абсолютно. У Партии роста тоже так себе раскрученное лицо — миллионер. Недавно доходы опубликовал. 

В. Ф.: Борис Титов, кстати, довольно известный. Он очень мягко, постепенно входил в большую политику, но в итоге вошёл. У него с известностью всё нормально. Другое дело, что Партия роста поздно стартовала. Чтобы нормально раскрутиться к выборам, им нужно года два интенсивно работать, а всё-таки это произошло только весной. Полгода — совершенно недостаточно. Конечно, бренд важен партийный. Всё-таки Партия роста очень молодая. Нет ещё этого раскрученного бренда, который точно… Знаете, видите какой-нибудь плакат, и у вас либо ничего не всплывает в голове, либо что-то всплывает. А почему? Потому что десятки миллионов долларов вложены в то, чтобы этот бренд дошёл до каждого, стал известным каждому. Необязательно вы будете патриотом, фанатом, но как минимум с ним знакомы. А ничего подобного в политические бренды российские за пределами этой политической пятёрки (4 парламентских партии плюс "Яблоко") никто не вкладывает, бренда нет. Увы. Но, может быть, появятся ещё новые. Всё впереди, я надеюсь, у нашего парламентаризма ещё долгая история.

Полную версию программы "Позиция" с Валерием Фёдоровым читайте ниже и слушайте в аудиозаписи. 

Д. НАДИНА: В студии Дарья Надина, добрый вечер всем. Наш гость сегодня — Валерий Фёдоров, генеральный директор Всероссийского центра изучения общественного мнения, член совета по национальной стратегии. Здравствуйте, Валерий Валерьевич!

В. ФЁДОРОВ: Добрый вечер, добрый день.

Д. Н.: Вы такой серьёзный, всегда в телефоне. Что у вас там? Подсчитываете прямо сейчас что-то, статистику публикуете новую?

В. Ф.: Да, именно так.

Д. Н.: Ладно. Валерий Валерьевич, я обращаюсь к вам как к человеку взрослому. Завтра 1 сентября, вам в школу не надо, мне не надо…

В. Ф.: Как не надо? Мне надо, у меня дочка идёт.

Д. Н.: Вот, это вопрос. В какой класс идёт?

В. Ф.: Хороший вопрос…

Д. Н.: Все отцы одинаковые!

В. Ф.: Что-то между пятым и шестым.

Д. Н.: Так. Сколько денег потратили на то, чтобы собрать её в школу в этом году?

В. Ф.: Меньше, чем в прошлом.

Д. Н.: Меньше, чем в прошлом. Так же, как и все остальные россияне, судя по данным ВЦИОМ, да?

В. Ф.: Нет, понятно, что у кого-то больше, у кого-то меньше. Вот в среднем получилось 14 810 рублей, представляете? С точностью до рубля.

Д. Н.: Это по России или по Москве?

В. Ф.: Это по России. В среднем по Москве примерно на треть больше.

Д. Н.: Вообще тот факт, что сокращаются расходы на сборы детей в школу, с чем связан? С тем, что все пояса затянули, или дешевле стало?

В. Ф.: Дешевле особо не стало. Если и стало, то совсем ненамного. Конечно, это связано с экономией. Если раньше так особо не смотрели — ну, всё-таки День знаний, радостное событие (кто имел возможность, не смотрел), — то сегодня все считают, что надо особо не тратиться и, где возможно, походить ещё в том, в чём уже ходили.

Собрать ребёнка в школу и не разориться: на чём экономят родители учеников?

Д. Н.: Тут у нас в Москве одни буржуи живут, а вот в регионах как? На чём там экономят в первую голову?

В. Ф.: В Москве как в очень большом и богатом городе очень много бедных людей. Любой богатый город так устроен, что бедных людей гораздо больше. Потому что кто обслуживает богатых? Не другие же богатые? Увы.

На чём экономят? На всём экономят. Экономят на школьной форме, на спортивной форме. Средняя цифра расходов по этой статье — меньше 6000 рублей, а в прошлом году была больше 7000. Видим существенное сокращение. Чуть поменьше средняя цифра по покупке школьной сумки, портфеля, рюкзака, ранца — сейчас 2150 примерно, а в прошлом году было 2800 с лишком. Экономят на школьно-письменных принадлежностях, хотя там много не сэкономишь — всё-таки это гораздо дешевле. Вот ещё интересная статья — "приобретение учебно-методических материалов, учебников, рабочих тетрадей": 1908 рублей всего в этом году, в прошлом было гораздо больше. В общем, курочка по зёрнышку клюёт, экономим на всём, на чём только можно.

Д. Н.: Если говорить в целом про сбор ребёнка в школу, у нас ведь порядка полутора миллионов детей пойдут в школу (это только в первый класс). И действительно очень большая часть экономики. Даже пробки, которые сейчас образуются у нас накануне 1 сентября — нам вчера только в "Яндекс. Пробках" говорили о том, что всё это связано с учебным годом, все поехали срочно за ластиками и так далее. Учитывая тот факт, что такая большая часть экономики, цены-то тоже, выходит, растут? Пытаются навариться все эти буржуи, продающие нам канцтовары?

В. Ф.: Если не пытались бы, то мы не могли бы зафиксировать за десять последних лет существенный рост расходов населения на вот эти направления. Смотрите: с 2005 года мы мониторинг ведём. В 2005 году общие расходы составили в среднем 6281 рубль. Сейчас — 14 810 рублей. То есть год от года растут. Только три раза за эти десять лет цены снижались. То есть, прошу прощения, не цены, а расходы. Во многом не за счёт снижения цен, а за счёт того, что просто меньше покупают. То есть продлевают срок службы одежды, ранцев и так далее. Но есть ещё, кстати, элемент так называемых добровольных спонсорских взносов на нужды школы.

Д. Н.: Добровольно-принудительных, как моя мама их любит называть.

В. Ф.: Да-да. Но в этом году больше чем в два раза снизился средний бюджет на такие добровольные спонсорские взносы — 716 рублей в среднем на человека только. А в прошлом году было 1647 рублей. В позапрошлом году было 1727. Три года назад было 2175. То есть мы видим совершенно однозначную тенденцию, что эти добровольно-принудительные поборы падают. И это, конечно, хорошо.

Д. Н.: Падает и способность людей платить. Пять лет назад там ещё попробуй откажись, а сейчас можно спокойно фигу показать и сказать: "Ничего не знаю, кризис в стране, денег нет". А я призываю слушателей подключиться, написать, сколько вы денег уже потратили. Всё-таки 1 сентября. Я думаю, все купили ластики, юбки для своих девочек, штаны для своих мальчиков. Сколько вы потратили на сбор в школу? Вот нам пишет слушатель: "Рюкзак — 19 000 рублей (это я даже не знаю, что за рюкзак такой), канцтовары — 10 000, форма — 25 000 рублей, обувь 30 000 стоит". Прямо какие-то буржуйские, ей-богу, вы цены приводите. У меня такой обуви нет за 30 000 рублей, откуда у ребёнка?

В. Ф.: Он, наверно, забыл яхту указать.

Д. Н.: Айфон новый — 70 000 тоже.

В. Ф.: Да, на подарок.

Д. Н.: "В колледж полиции форма стоит 25 000". Да, полиция наша тоже выглядит богато. Здесь ещё какие-то страшные цифры приводят. А вы сами заметили за последние пять или шесть лет, которые у вас дочка ходит в школу, намного ваши собственные расходы выросли? От чего отказываетесь вы лично как отец?

В. Ф.: Форма. У нас формы нет в школе.

Д. Н.: Повезло вам. А всё остальное? Стали от чего-то отказываться? Просто у меня детей нет. Вы единственный с детьми в этой студии. Поделитесь опытом.

В. Ф.: Каждый второй в этой студии имеет детей.

Д. Н.: Да!

В. Ф.: Обновок было мало, но были — ботинки. Рюкзака нового не было.

Д. Н.: Я вот просто думаю, почему бы нам всем вместе не взбунтоваться и не заставить Минобр покупать, допустим, рабочие тетради для детей? Это ведь тоже большая часть расходов, и на это очень многие жалуются, наши слушатели, например.

В. Ф.: Реально очень выросли расходы Минобра на обеспечение школ. Они уже растут. Так что взбунтоваться, конечно, можно, но Минобр больше денег и не выделит, чем ему Минфин даст. Так что надо напрямую к министру Силуанову.

Д. Н.: Сильно рассчитывать не получится.

В. Ф.: А ещё лучше к премьер-министру, потому что, в общем-то, пирог у нас не растёт. Я имею в виду бюджет в целом. Он у нас только сокращается в последние пару лет. И эскалировать какое-то требование можно, но результат вряд ли будет эффективным.

Д. Н.: Тут ещё интересны расходы на букеты к 1 сентября, подарки учителям. Здесь уже тоже люди стараются экономить, я смотрю. Минус 24% по вашим подсчетам. На 24% меньше в этом году потратят, чем потратили в прошлом году. Тоже важная статья расходов.

В. Ф.: Важная статья, потому что она не столько про деньги, сколько про уважение, сколько про статус, про престиж учительской профессии.

Есть несколько дней в году, когда тебя заваливают этими цветами. А если их станет резко меньше или вообще не станет, то, наверное, этот баланс плюсов и минусов учительской профессии сместится в неправильную сторону. А всё-таки нам надо — я думаю, всем нам, в том числе тем, у кого пока ещё своих детей- школьников нет, — чтобы профессия учителя была престижна, чтобы туда шли лучшие: самые умные, самые талантливые, самые эмпатичные. Потому что представьте, кого выучат люди, которые сами не уверены в том, что они правильно выбрали свою профессию? Кого выучат люди немотивированные? Кого выучат люди злые или неудовлетворённые?

Д. Н.: Или подрабатывающие проституцией. Мы такие истории тоже знаем. Было не так давно, история всех порвала просто.

В. Ф.: Накануне 1 сентября предлагаю об этом особо не распространяться.

Д. Н.: Не вспоминать, да?

В. Ф.: Да. Всё-таки, я надеюсь, это очень и очень редкие исключения. Но, кстати, если уж говорить о статистике, то в последние пару лет в стране растёт конкурс в педагогические вузы, во-первых. А во-вторых, растёт, пусть и не так быстро, средний балл ЕГЭ для поступающих в педагогические вузы.

И мы все, граждане большой страны, заинтересованы в том, чтобы это было только шуткой, а на самом деле в педагогические заведения шли люди мотивированные, люди увлечённые, люди, которым нравится учиться и нравится учить. Ведь сегодня, смотрите, какая ещё проблема. Это раньше учитель был на голову умнее и больше знал, и опытнее был, чем…

Д. Н.: Сельчане.

В. Ф.: Да. Чем не только ученики, но и их родители. Сегодня у нас такие родители, с такими запросами, с такими претензиями, да и дети у нас ого-го какие — у всех гаджеты, все в море информации ориентируются чуть ли не лучше, чем учителя. Поэтому большая неудовлетворённость ими. Учителя, во-первых, не удовлетворены тем, что всё-таки считают, что и с материальной точки зрения у них не всё так хорошо, как должно бы быть. Но и родители не удовлетворены. О детях говорить пока не будем. У них роль пока такая. Они пока скорее объект, чем субъект. Надо сначала научиться. На недавнем Всероссийском педсовете, который неделю назад проводило Министерство образования, и глава правительства Дмитрий Медведев там был, как раз вот эти темы поднимались, и было очень видно, что обе стороны несчастливы. И собственно учительская несчастлива, считает, что она недопризнана, недостаточно её благодарят, недостаточно с ней носятся, недостаточно её уважают, недостаточно в неё вкладывают, а с другой стороны, родительское сообщество тоже не удовлетворено.

Д. Н.: "Всех троих — 15, 9 и 7 лет — собрала в школу и потратила по 10 000 на нос. Всё, что выше — это понты", — пишет нам слушатель. Дальше. "Кто-то просто хвастается своим рюкзаком!" — это сообщение, которое мы до этого читали про 19 000. "Можно в принципе в 15 000 уложиться и собрать ребёнка в школу, я в садик за 9000 собрал", — пишет нам слушатель. Дальше. Здесь ещё нам пишут, смеётся слушатель тоже над рюкзаком золотым за 19 000. Почти "золотой парашют" — золотой рюкзак. И ещё тоже приходят некоторые цифры, в частности, букетик купили для учителя за 806 рублей. Валерий Валерьевич, если вернуться к Минобру и к педсовету: у нас новый министр образования. Я так понимаю, что ещё не ясно, как люди к нему относятся. К ней, вернее, к этой персоне. А как к Ливанову относились люди?

Успеть за требованиями века: чем жители России недовольны в современном образовании? 

В. Ф.: К Ливанову не очень хорошо относились — всё-таки у него был имидж такого слишком жёсткого человека, технократа, то есть того, кто видит цель, и, как фильме "Чародеи", препятствий не замечает, проходит через стену. Но тут не стены, а люди. Поэтому и само преподавательское, учительское сообщество (и тем более академическое) было к нему настроено жёстко. Если говорить о родительском сообществе, у тех, кто получает выгоду, или наоборот, у тех, кто не получает, от качества обучения, преподавания, воспитания в школе, в высшей школе, то есть высших учебных заведениях, то тоже оценки были не ахти. Мы по пятибалльной шкале регулярно просим оценить каждого из руководителей основных федеральных министерств, ведомств, и у Дмитрия Ливанова — при всех его достоинствах — ни разу даже до трёх баллов не доходила оценка.

Д. Н.: Здесь дело в Ливанове или в том, что роль министра образования в принципе расстрельная? Фурсенко тоже ведь никто не любил.

В. Ф.: Да, вы правы. Фурсенко тоже не в числе лидеров. Расстрельная или нет — конечно, не надо забывать, что образование касается почти всех, как и здравоохранение. Есть ещё одна сфера, которая касается почти всех, но не всех в моменте, а в перспективе — это пенсия. Вот эти три сферы привлекают наибольшее внимание и больше всего критики. Более того, что касается образования, тут есть элемент сравнения с тем, как когда учили нас. Вот кого-то учили в пятидесятые годы, кого-то в семидесятые, кого-то в девяностые, а кого-то сейчас учат. И вот мы спрашиваем: по вашему мнению, как сейчас учат — лучше, чем когда вы учились, хуже нет? Вот смотрите: в 2000 году мы впервые такой вопрос задали. Тогда ответы распределились следующим образом: 24% сказали, что современные учителя учат лучше, чем в моё время (каждый четвёртый). Прошло 16 лет. Такой же ответ выбрали всего 13% опрошенных, то есть всего 1/7. Оставшиеся…

Д. Н.: А почему так происходит? У вас же есть предположения? Вы же сам преподаёте.

В. Ф.: Да, я преподаю, правда, не в школе, а в университете. Я думаю, тут два параллельных процесса. С одной стороны, более сложным, сложноустроенным, более динамичным, быстро меняющимся стал мир, и, соответственно, выучиться так сегодня, чтобы на всю жизнь владеть необходимым набором, комплектом знаний и навыков, не получится. А школа — довольно консервативный институт, сколько её ни реформируй. И этот институт всегда будет немножко отставать от требований времени. Потому что время — это про будущее, а школа, так получается, отчасти про прошлое. Конечно, есть отдельные школы — пионерные. Не в плане того, что там много пионеров, а в плане того, что они смотрят вперёд, там особый подход учителей, новаторский. Но далеко не каждый ребёнок, прямо скажем, выдержит такие инновационные подходы. Поэтому первая часть уравнения — это то, что запрос изменился, запрос со стороны общества. Оно понимает, что просто стандартный набор знаний из учебников или тех навыков, которые дают химические лаборатории, оборудованные по стандартам восьмидесятых годов прошлого века — это уже не катит, это уже не работает. Но, с другой стороны, в девяностые годы, понятно, произошла такая эрозия и учительского статуса, и многие активные, энергичные, талантливые учителя покинули школу по совершенно понятным бытовым причинам, а приток новых людей идёт туда очень осторожно. Более того, такая проблема: если ты выходишь на пенсию, то ты резко теряешь в материальном обеспечении, и поэтому учителя старческого возраста тщательно держатся за места. И сегодня у нас приходит гораздо меньше молодых учителей, чем по законам нормальной смены поколений должно приходить.

Д. Н.: Я, кстати, понимаю тех, кто не хочет приходить. Я уже рассказывала слушателям: история была очень громкая в Подмосковье, когда девятиклассник избил учителя так, что тот в кому впал — сотрясение, кома была два дня, потом в себя пришёл. Молодой учитель, 24 года. Но что он может против таких накачанных девятиклассников? Ничего не может. Поэтому я понимаю, почему не идут молодые.

В. Ф.: Да всё он может. У страха глаза велики. Вот этот случай с проституцией, или случай с сексуальными отношениями между учительницей и ученицей, или случай с девятиклассником — это единицы. Не они определяют глобальные тренды, почему идут люди учить или почему не идут учить.

Д. Н.: Спору нет. Но у нас и пистолет нельзя заказать по Интернету, слава тебе господи, в отличие от того, что они там.

В. Ф.: Вот-вот. В наших школах другие проблемы. Проблемы безопасности, конечно, есть, но они не так выражены. Другие проблемы. Проблемы, что долгое время не престижно было учителем работать. Кстати, последние два года стало престижнее существенно. Почему? Потому что майские указы, потому что Владимир Путин, когда избирался президентом на нынешний срок, это сделал одним из гвоздей своей программы — чтоб обеспечить учителям зарплату не ниже средней по региону. И это не осталось только обещанием. Собственно говоря, это стало одним из императивов государственной политики. Конечно, последние два года инфляция скакнула у нас, понятно, — доллар у нас подорожал на 40%, поэтому то повышение зарплаты, которое действительно произошло, частично обесценилось, и это мы видим, кстати, по опросам. Год-полтора назад резко вырос престиж учителей, сейчас он опять пошёл вниз. Представляете, да, как всё тесно взаимосвязано: экономика, сфера труда, сфера образования.

Д. Н.: Опять же, потому что образование — это то, что касается абсолютно всех. И так всё дорожает. А у меня ещё такой вопрос: ЕГЭ, К ЕГЭ ведь такое отношение в обществе неоднозначное, все ругают дружно.

В. Ф.: Надо переименовать.

Д. Н.: А вместе с тем объективно получается так, что сейчас они рассылают свои результаты экзаменов и спокойно поступают в вузы. Мне кажется, родители одиннадцатиклассников как-то спокойнее к ЕГЭ относятся, нет? Как вы сами, кстати, к ЕГЭ относитесь, лично вы? У вас же тоже дочери нужно будет сдавать и в 9-м классе, например, и в 11-м. Вас уже начали натаскивать в школе, нет?

В. Ф.: Рано.

Д. Н.: Жалуются, что с пятого уже начали натаскивать.

В. Ф.: ЕГЭ — это, на мой взгляд, вещь полезная, но это не палочка-выручалочка, способная решить все проблемы нашей школы. Более того, система ЕГЭ сама под себя значительная часть школ подмяла, перелопатила. И действительно, очень часты случаи, когда последние два года детей уже не учат толком, а только натаскивают на ЕГЭ. Вот это такое довольно непредвиденное последствие, довольно негативное, прямо скажем. То есть ЕГЭ решил проблемы поступления, скажем, ребят из далёких провинций, из сибирской глубинки в лучшие университеты Москвы, скажем, в МГУ, МГИМО и так далее на бюджет, то есть бесплатно. Но параллельно ЕГЭ создал некоторые проблемы. Прежде всего отказ от знаний, от навыков в пользу натаскивания для того, чтобы угадать или просто запомнить, зазубрить, что же там в тестах проявится.

Д. Н.: Отношение к ЕГЭ за последние десять лет сильно изменилось?

В. Ф.: Нет, не сильно изменилось. Как было плохим, так и осталось плохим.

Парламентская гонка: за кого проголосует избиратель? 

Д. Н.: Пока, Валерий Валерьевич, давайте поговорим уже про политику. В конце концов, выборы скоро, осталось чуть меньше трёх недель. И мы, например, всей редакцией каждый день смеёмся, надрываем животики над очередным каким-нибудь потрясающим агитационным плакатом. Вот сегодня, например: "Красноярск — родина горностаев", плакат не видели вы? Там один из кандидатов по фамилии Горностаев выпустил такие плакаты (он из партии "Родина"), и там крупными буквами написано "Красноярск", потом "Родина", и потом "Горностаев". Он, наверное, сам не считал, какая ерунда получилась.

В. Ф.: А может, наоборот, считал.

Д. Н.: А может быть. У ЛДПР тоже есть очень хороший плакат: "Есть собака или кот — голосуй за ЛДПР". Вот такой тоже видела слоган. Очень всё хорошо. Какие сейчас у людей политические предпочтения? Кандидаты, вот видите, стараются готовиться. А избиратели? Пойдут на выборы?

В. Ф.: Подрастает доля тех, кто говорит, что да, примет участие в голосовании 18 сентября. И более или менее уже распределяются уверенно предпочтения. Если взять последний опрос недельной давности, 43% с лишним планируют проголосовать за "Единую Россию", почти 11% — за ЛДПР Жириновского, 8,5% — за коммунистов, 6,5% — за СР. По всем остальным существенно меньше. То есть не преодолевают пока, по этим данным, пятипроцентный барьер ни Партия пенсионеров, ни "Яблоко", ни Партия роста, ни ПарНаС, ни "Родина", уже упоминавшаяся, ни кто ещё оставшийся. Поэтому вполне возможно, что если за ближайшие три недели ничего кардинально не поменяется, то следующая Дума будет отличаться соотношением сил между различными партийными фракциями, но сам набор этих фракций останется прежним.

Д. Н.: Не так давно — ещё десять лет назад — КПРФ была второй по силе партией, которая активно спорила с "Единой Россией"…

В. Ф.: Я бы сказал, ещё полгода назад она была второй по силе партией.

Д. Н.: Полгода — не знаю.

В. Ф.: Я вам говорю, что точно.

Д. Н.: Серьёзно? А почему? С чем это связано? Почему КПРФ так активно теряет очки?

В. Ф.: Мне кажется, тут не КПРФ теряет, тут ЛДПР набирает. Всё-таки Владимир Жириновский, видимо, дольше сохраняет ту детальность, больше у него энергии, чем у Геннадия Зюганова. Хотя они пришли на политическую сцену в одно и то же время — это был 89-й или 90-й. По возрасту им давно уже пора на пенсию, но не решён пока этот вопрос. Вероятно, он будет решён только после выборов.

Д. Н.: Я не знаю, какого года ещё… Ни тот, ни другой не хотят…

В. Ф.: По всем признакам, на следующие думские выборы (они пройдут в 2021 году, через 5 лет) уже обе партии должны повести другие лидеры. Кстати, у нас впереди ещё президентские выборы 2018 года, и этим партиям тоже предстоит выбрать своих кандидатов, так что уже вопрос.

Д. Н.: Не определены эти кандидаты, мне кажется.

В. Ф.: Вполне возможно, что и раньше поменяются. Но не будем загадывать. Это, в общем-то, внутреннее дело самих партий. Но мнение такое: ЛДПР набирает во многом благодаря тому, что лучше встроилась в повестку. Напомню, что у нас сейчас повестка — прежде всего глобальный конфликт России с Западом. И тут ЛДПР как такая имперская партия, которая не боялась имперства никогда: во времена разгула иллюзий о том, что мы теперь — органическая часть Запада, чуть ли не любимый его сын, и, так сказать, Европа нам поможет — даже тогда Владимир Вольфович призывал омыть сапоги наших солдат в Индийском океане, а всех несогласных отправить в последний вагон на север. Хотя, может быть, сейчас он от этого открещивается. Что касается Геннадия Зюганова, то он всегда ставил на склейку, связку социального протеста и протеста национального, если так можно выразиться. То есть он тоже имперец, но говорит, что надо ещё и олигархам подвинуться, капиталистам подвинуться. А ещё лучше — восстановить СССР. И долгое время это действительно хорошо продавалось (в кавычках), сейчас мы говорим, что это не очень продаётся. Возможно, это и следствие ещё каких-то внутренних противоречий внутри компартии. Потому что мы говорили уже, что самое время менять вождей, но что-то пока эта замена тормозится.

Но этого не произошло, и сегодня партия платит за это. Партия, очевидно, закостенела, забронзовела, гордилась своим вторым местом, думая, что оно ей гарантировано, но мы видим, что это совершенно не так.

Д. Н.: С одной стороны, да, а с другой — появились новые партии: "Родина", которая эксплуатирует довольно медийных лиц и популярных спикеров. "Родина", Партия роста с довольно молодым (по сравнению с Зюгановым) Титовым, энергичным. Партию зелёных даже не беру. ПарНаС — это отдельная история, у них есть свой избиратель. Приходят молодые, но за этих молодых почему-то никто не голосует, судя по вашим предварительным опросам. Значит, молодость — это ещё не всё, и новизна тоже.

В. Ф.: Согласен. Молодость — конечно, не всё. Более того, в иные эпохи люди боятся молодых политиков. Чего нет ни у одной партии, которая сегодня не является парламентской? Нет, собственно, общероссийской сети партийных ячеек, партийных организаций, на которые можно опереться и которые представляют собой ключевую, базовую инфраструктуру. Ведь участвовать надо не только в федеральных выборах — надо в региональных участвовать, муниципальных и так далее. Четыре парламентских партии с разной степенью качества имеют эту инфраструктуру. Примерно половину инфраструктуры имеет партия "Яблоко". Неслучайно она если и не кандидат на преодоление пятипроцентного барьера, но, во всяком случае, войдёт в другие 5%.

Д. Н.: Но "Яблоко" — единственная непарламентская партия, которая финансируется государством. Бюджет выделил им деньги.

В. Ф.: Потому что они набрали в своё время больше 3% голосов, и по закону — да. Первый фактор — это партийная сеть. Ни у кого нет: ни у ПарНаС её нет, ни у "Родины" её нет.

Он, может, и хочет за твой ПарНаС проголосовать, только либо там какой-нибудь городской сумасшедший в единственном числе представляет эту прекрасную партию в каком-нибудь областном центре, либо нет вообще никого. Это первый фактор. Второй фактор — действительно должно быть лицо, причём лицо раскрученное. У "Родины", кстати, нет раскрученного лица.

Д. Н.: Нет абсолютно.

В. Ф.: В отличие от четвёрки парламентских партий.

Д. Н.: У Партии роста тоже так себе раскрученное лицо — миллионер. Недавно доходы опубликовал. Кто за миллионера голосовать будет? Я не буду.

В. Ф.: Борис Титов, кстати, довольно известный. Он очень мягко, постепенно входил в большую политику, но в итоге вошёл. У него с известностью всё нормально. Другое дело, что Партия роста поздно стартовала. Чтобы нормально раскрутиться к выборам, им нужно года два интенсивно работать, а всё-таки это произошло только весной. Полгода — совершенно недостаточно. Конечно, бренд важен партийный. Всё-таки Партия роста очень молодая. Нет еще этого раскрученного бренда, который точно… Знаете, видите какой-нибудь плакат, и у вас либо ничего не всплывает в голове, либо что-то всплывает. Nike тот же самый. А почему? Потому что десятки миллионов долларов вложены в то, чтобы этот бренд дошёл до каждого, стал известным каждому. Необязательно вы будете патриотом, фанатом, но как минимум с ним знакомы. А ничего подобного в политические бренды российские за пределами этой политической пятёрки (4 парламентских партии плюс "Яблоко") никто не вкладывает, бренда нет. Увы. Но, может быть, появятся ещё новые.

Д. Н.: Опять же, к разговору про города и областные центры. Ведь, безусловно, все эти партии, которые мы с вами перечисляли — парламентские, "Родина" и Партия роста, и ПарНаС (Партию зелёных я просто не видела, честно, их агитации даже. Там же 18 партий всего, но агитацию я только у семи партий видела), — они ведь рассчитывают на большие города, потому что большие города не доверяют, не голосуют за "Единую Россию". В Москве и Питере, как правило, результаты не такие шикарные, как по стране. Поэтому я так понимаю, что, по данным голосования по Москве и Питеру, у непарламентских фракций больше шансов. Насколько больше, чем если по стране смотреть?

В. Ф.: Я бы сказал, что уравновешиваются эти шансы.

В Москве действительно меньше тех, кто говорит, что будет голосовать за "Единую Россию", больше тех, кто будет голосовать за ту или иную оппозиционную партию, но они и голосуют хуже. Крупные города хуже голосуют, чем село, чем глубинка, чем малые города. То есть очень важен фактор мобилизации. Большое количество примеров в истории современности, когда партии, которые по социологическим опросам были фаворитами, проигрывали (пусть и немного, но проигрывали) именно потому, что расслаблялись, именно потому, что сами политики не предпринимали необходимых условий для мобилизации своих сторонников. Эти сами сторонники не ощущали, что крайне важно — кровь из носу! — приди, проголосуй, поддержи своих, поддержи своих лидеров. Не приходили, и в итоге партии менее сильные и более мобилизованные, дисциплинированные выигрывали, показывали лучшие результаты.

Д. Н.: Надевайте наушники, примем пару звонков. Готовы ли вы голосовать? Пойдёте ли в этом году на выборы? Здравствуйте!

СЛУШАТЕЛЬ: У меня такой вопрос. Очень часто ваш брат употребляет слово "рейтинг". Но вообще-то слово иностранного происхождения, англоязычное, и оно подразумевается, скажем, ранжированием в условиях конкуренции. Уместно ли употреблять скажем, выражение "рейтинг президента", "рейтинг партии", когда нет конкуренции?

В. Ф.: Вопрос понятен. Про конкуренцию можно говорить бесконечно: что её недостаточно, что она не такая острая, что она примитивная, или почему-то в этой конкуренции побеждают не те, кто должен победить, а другие. Вопрос об отсутствии или наличии конкуренции в партийной системе для меня лично решён чем? Я вижу, что лидирующая партия "Единая Россия" сегодня набирает 43—44% избирателей. Кроме неё есть ещё несколько партий, которые преодолевают 5%-ный барьер. Кстати, барьер снизился по сравнению с прошлыми выборами. И, кстати, участников стало больше ровно в два раза — было 7 партий, сейчас 14. И эти 14 партий — это те, кто хоть какую-то политическую активность предпринимал между выборами. Если хоть какие-нибудь другие партии предпринимали, то было бы, может быть, и не 80… Прошу прощения, и не 14 партий, а несколько десятков. Их длина будет только длиной бюллетеня ограничиваться. Поэтому да, несовершенна конкуренция, да, зачастую неравноправна, да, партия власти играет белыми, но это, кстати, везде так и всегда так.

Но в наших силах сделать так, чтобы ещё через 5 лет, на следующем витке выборов, она была ещё более реальной, серьёзной и честной.

Д. Н.: Традиционное голосование в конце эфира. Ещё пару вопросов от Петербурга. Алло, здравствуйте!

С.: Добрый день! Александр, Санкт-Петербург. Насчёт "Единой России" — сложно, потому что нет среди моих знакомых тех, кто за неё будет голосовать, и даже отдалённых знакомых нет.

Д. Н.: Вы знаете, это вообще не показатель, я хочу вам сказать. У меня тоже был период, когда никто из моих знакомых не голосовал за "Единую Россию".

С.: Да, это не показатель, потому что те средства, которые затрачены сейчас на каждом углу, но не в этом дело. Я хотел другую вещь сказать. Надо бы выучить ошибки истории.

В. Ф.: Их можно всю жизнь учить.

С.: Да, намного сложнее. Когда 25% приходит, из них 10% решает судьбу всех остальных 90%, то явно в консерватории что-то не так.

Д. Н.: К сожалению, такова наша демократия в том виде, в каком она есть.

В. Ф.: На самом деле это реальная проблема. Спасибо слушателю за то, что он её поднял. Но я напомню, что у нас в конституции, в законах голосование — это право, а не обязанность. Это не обязательно должно быть так. Например, в Бельгии или в Перу нужно голосовать обязательно всем. Если не голосуешь, тебе не ставят штампик в паспорте и потом штрафуют тебя и так далее. Могут, кстати, даже посадить. Но у нас в России тоже несколько раз предлагалось так сделать. Например, Сергей Шойгу, нынешний министр обороны, пару раз это предлагал. Можем так поступить. Только, правда, тоже есть определенные минусы.

Вот у нас таких избирателей очень много. Плюс у нас есть избиратели, которые, может, и проголосовали бы, но не верят в то, что жизнь лучше станет. Их что, за ручку приводить?

Д. Н.: Таких вот много. Итоги голосования: 29% наших слушателей сегодня по итогам программы поддерживают Валерия Фёдорова, 71% против. Напомню, в нашей студии был генеральный директор ВЦИОМ.

В. Ф.: Предупредили бы меня, я бы, может, что-нибудь другое сказал.