Художник Саша Галицкий о работе с пожилыми людьми: Я вливаю в них жизнь

— Как вам пришла идея учить именно старичков?

— Я работал арт-директором в одной очень большой фирме, и ещё параллельно у меня была частная студия. Однажды пришла дама и предложила взять одну группу, попробовать работать с этими, как ты говоришь, старичками. Сначала очень не хотел этим заниматься, потому что не понимал, почему старики. Как вообще это всё?! Взял одну группу. И мне понравилось! Сейчас у меня шесть дней в неделю рабочие и девять мест работы.

— В чём отличия работы с пожилыми людьми от работы, например, с детьми?

— Я с детьми тоже работал, но мне меньше нравилось. Дети — это народ такой, который сегодня художник, завтра спортсмен. А мои старики — более усидчивые люди. У них есть какая-то цель в жизни что-то сделать. Они придумали себе, конечно, эти цели, но кто-то делает работу на стенку повесить, кто-то в подарок… У меня есть одна дама. Сейчас её внучка беременная. И вот она говорит: "Давай мы вырежем с тобой скульптуру беременной женщины". Я говорю: "Сколько там ещё осталось? Успеем ли мы?". И для неё это очень важная цель.

— А чему ваши ученики учат вас во время занятий?

— В основном, старости. Я учусь, как быть старым. Интересно понять, как человек вдруг меняется. Такой физиологический и болезненный интерес… Вот приходит человек и говорит: "Со мной что-то произошло, у меня что-то с головой". — "А что с головой?" — "Да вот не знаю. Что-то с головой стало плохо". — "А что с головой стало плохо? Ты не спишь ночами?" — "Нет, я сплю". — "У тебя страхи?" — "Да, у меня появились страхи". И ты вдруг видишь, что человек моментально становится другим, более слабым, менее защищённым. А так как мы все под богом ходим, то мне интересно, что будет со мной. В какой-то момент ты понимаешь, что им на поезд сейчас садиться, а я ещё пока на перроне постою.

— А как вы свою старость видите? Вы уже придумали?

— Я надеюсь, у меня её не будет. Я близко стою к ней, но не верится пока что. То есть понять, что такое старость, когда она приходит, очень сложно. У меня было очень много историй, когда люди, которым 90 с лишним, говорили про кого-то: "Видела, приехала новенькая (в дом престарелых. — Прим. Лайфа), такая страшная, некрасивая". — "А сколько тебе лет?" — "А мне 92". А один дед на вопрос "как дела?" сказал: "Плохо, плохо". Ему 96 лет. "Слабый стал, слабый вообще". Спрашиваю: "Когда стал слабый?" — "Когда заболел". — "А когда заболел?" — "Полгода назад". А вообще мне пока некогда думать о том, как я буду проводить свои годы. Думаю, буду рисовать. Надеюсь. У меня тут специальное место такое для рисования.

— Были ли среди ваших учеников случаи, когда между ними завязывались отношения?

— Постоянно! Вообще, жизнь не кончается никогда. Одному моему ученику было 96 лет, когда он умер, а в 94 года влюбился. Он овдовел где-то в 93, год промучился, но потом влюбился в другую женщину. Ей было 74. И ему весь дом завидовал. То есть он молодуху взял. Я у него спрашиваю: "Как у тебя там?". Он отвечает: "Об этом не говорят".

У меня ещё есть пара людей, которым на двоих 182 года. Я с ними работаю уже больше десяти лет. Они где-то с пяти лет знакомы, а потом у каждого была своя судьба, каждый по-своему пережил Вторую мировую войну. У него была семья, у неё тоже была семья. У всех внуки. Потом один овдовел, другая овдовела. И они вот уже больше десяти лет живут вместе. При этом она мне говорит всё время: "Конечно, я несовершенна. Он мне всё время про это говорит". И поэтому назвать их бабушкой и дедушкой язык не поворачивается. Потрясающие, конечно, люди.

— А много среди ваших учеников людей, в которых вы видите счастье, что они счастливы?   

— Любовь к жизни у всех есть. Жизнь — такая штука, которую трудно не любить, потому что ты понимаешь, что она конечна. И поэтому ты можешь, конечно, кряхтеть и говорить, что тебе плохо и надоело. Но подавляющее большинство хочет жить. И мои ученики, конечно, счастливы.

— Это хорошо. А вы дома проводите занятия? Или вы в какое-то место ходите?

— Я художник-передвижник. У меня в машине лежит весь инструментарий. Я приезжаю в дома, где они живут, и в течение 5—10 минут превращаю комнату в столярную мастерскую. Достаю все эти штуки. У меня такая тележка специальная. На тележку нагружены стамески, молотки, пилки, всё что надо. 

— После занятий что вы чувствуете?

— Сразу после спектакля дикая пустота, конечно. А потом я опять наполняюсь. Это как история про Райкина: он с трудом доходит до сцены, потом начинает порхать по сцене, а потом опять его на носилках уносят.

Для своих учеников я должен быть аккумулятором положительной энергии, потому что они за этим и приходят. Потому что там все разговоры связаны с правдой. Тут надо уметь провести это судно так, чтобы атмосфера была хорошая, не портилась. Меня научили этому эти люди. Я когда приходил и начинал что-то доказывать, мне казалось, что все меня понимают, пока мои же тётушки несколько раз не сказали: "Понимаешь, мы сейчас уйдём". Никому не важно, прав ли ты, доказывая что-то своему ученику, или неправ.

— Может быть, есть какой-то краткий свод правил, как общаться с пожилыми людьми, который вы вывели для себя в процессе?

— Есть такой способ бортпроводника. Я им очень часто пользуюсь. Например, бортпроводница, которая принимает каждый раз пассажиров на борт самолёта, не может раздражающим её людям дать парашют, открыть форточку и выбросить нафиг из самолёта.

Также важны какие-то вещи, которые связаны со строительством внутренней стены внутри, которую я для себя определил. Вот представь, прилетели с Луны и привозят лунные камни. И учёный берёт эти камни, влюбляется в них, кладёт их себе под подушку, гладит их по вечерам... Нет же! Он их исследует в какой-то специальной лаборатории и через толстое стекло. И вот это толстое стекло нам необходимо и в общении, потому что как бы ты ни любил своего близкого человека, но ты должен оставаться внутри не холодным, а уравновешенным. А как только ты теряешь равновесие и становишься неадекватен, ты потерял. И тут тебя настигнет масса вопросов типа: "Я в твоём возрасте был, а ты в моём ещё не был" и так далее. "Я тебя старше, я тебя умнее". И из этого вылезти невозможно. Потому что, на самом деле, это правда, это аксиомы.

Я всё время привожу пример. Пришла один раз уборщица и мне стала рассказывать: "Я зашла к одной старухе, она меня шпыняет, гоняет: "Тут не убрано, там не убрано". Я бегу оттуда сюда, оттуда сюда. Она мне говорит: "Здесь плохо, здесь плохо". Потом ругалась, ругалась, потом достала прибор, измеряла давление и говорит: "Вот правильно доктор сказал: мне надо немного понервничать". То есть чистый такой вампиризм, поэтому надо не даваться.

Необходимо всё время вырабатывать положительную энергию, такой способ бумеранга: в тебя бросается отрицательная энергия, а ты возвращаешь положительную. На самом деле, это единственный способ выжить, потому что это тяжело, но это тяжело только в первые доли секунды. А вообще я считаю, что нормальных людей на земле нет.