Кирилл Серебренников: Герой "Ученика" играет в православного шахида

— Вы говорили, что у ваших героев были реальные прототипы. С кого списан главный герой Вениамин?

— Здесь речь идёт скорее о консультациях с реальными людьми. Вот в пьесе у Майенбурга (по ней поставлен спектакль "(М)ученик". — Прим. Лайфа) священник протестантский, у нас — православный. Разговаривают они совершенно по-разному. Мы подняли много литературы, консультировались со специалистами, поэтому наш священник говорит документальными текстами. У Майенбурга директор школы был мужчиной, у нас такое бывает крайне редко — разве что в 57-й школе.  

— В прессе главного героя сравнивали с православным активистом Дмитрием Энтео.  

— Нет, это было бы слишком прямо. Да, их объединяет желание провоцировать. Но в случае Энтео — человек сидит на зарплате, а в "Ученике" мальчик не хочет ходить на уроки физкультуры, и он оправдывает это своими религиозными чувствами.  

— Но ведь акции как Вениамина, так и Энтео можно назвать акционизмом, а не проявлением чувств верующего. 

— Акционизм — это когда по-настоящему. Павленский себе в самом деле яйца к Красной площади прибивает, по-настоящему ФСБ поджигает и себе рот зашивает. Попробуйте повторить такое. Вам, разумеется, будет больно. Саша Горчилин очень правильно сказал, что провокатор всегда провоцирует там, где ему комфортно. Пока у него есть крыша или он может сбежать, иначе говоря, пока он находится в зоне безопасности — он провоцирует. Вениамин не имеет никакого отношения к акционизму. Он просто играет — играет роль такого православного шахида. Но люди на это реагируют, пугаются и начинают думать, что за ним — сила, что он знает какую-то тайну.  

— Снимая фильм, вы сразу рассчитывали на общественную дискуссию уровня "Левиафана"? 

— Я понимаю, что иногда кинематографисты придумывают скандал для продвижения фильма. Но это не всегда честные игры. В случае с "Левиафаном" ценнее не шум, который устроили какие-то мракобесы, а то, что фильм дошёл до "Оскара". Надеюсь, "Ученик" тоже ценен не тем, что мы попа как-то не так показали, а тем, что фильм попал в Канны и на другие мировые фестивали.

— Я это говорю к тому, что у нас о религии говорить пока не готовы, что хорошо показал случай с "Тангейзером". 

— Никакой дискуссии быть не должно! (Смеётся.) 

— Кулябин (режиссёр скандального "Тангейзера". — Прим. Лайфа) тогда сказал, что у театральных режиссёров начнёт появляться самоцензура. Возникало желание как-то сгладить острые углы спектакля в фильме?

— Наоборот, у нас деньги на кино даёт, вернее, не даёт государство под лозунгом "Эксперименты за свой счёт", а спектакли часто ставят не за государственный счёт. "Ученик" же снят без господдержки, поэтому мы могли делать то, что считали нужным. Сгладить углы? Я этого совершенно не понимаю. Просто не представляю, что можно было где-то подрихтовать.   

— А если, напротив, заострить тему пьесы? Например, перенести действие "Ученика" в Европу и сделать главного героя радикальным мусульманином?

— А что вам Европа?! В социальных сетях совсем недавно гулял список учеников одной подмосковной школы — там была всего одна русская фамилия. Все остальные — Кавказ, Таджикистан, Узбекистан и прочие. Я не считаю это ужасным, это просто новая данность. Нам в этом жить. Все эти прекрасные люди приехали к нам работать в том числе из-за того, что мы-то сами не хотим работать на низкооплачиваемой работе. А они хотят. И здесь нет никакого правительства Марса, которое к нам их прислало. Это капитализм, детка!

Мы не хотим копать ямы, мы хотим, чтобы таджики копали ямы. И мы не думаем, что у них есть имена и семьи. Вот когда их дети идут в школу, мы внезапно узнаём, что у этих таджиков есть имена. И это очень интересно. И поучительно.

"Гоголь-центр", как и храм Христа Спасителя, и многие другие постройки в Москве, строили "таджики". И мы после окончания работы хотели их как-то отблагодарить. Мы стали с ними общаться, брать интервью, фотографировать. Мы их спрашиваем: "Вы из Таджикистана?" А они обиженно: "Нет, мы из Памира". Они — памирцы! Мы ведь их даже не различаем! Мы не понимаем, кто узбек, кто таджик, кто памирец. И это наша вина, мы совершенно равнодушны, преступно равнодушны к тем, кто живёт у нас через стенку. 

А они здесь живут и трудятся за совсем небольшие деньги. И рожают много детей. И эти дети идут в русскую школу. И когда-нибудь они придут и справедливо заявят о своих правах. Придут и потребуют права, в том числе на нашу жизнь, которую они или их родители нам построили.