Нобель для конъюнктурщиков

Изначально по экономике Нобелевская премия не присуждалась. Положение изменилось лишь в 1968 году, и премию стали присуждать начиная с 1969 года, когда успехи экономики как науки не точной, но социальной были уже весьма велики. Значительная часть из тех, кто получил премию в первые годы её присуждения, действительно были классиками современной экономики. Это Кеннет Эрроу, Фридрих фон Хайек, позже Милтон Фридман, Джеймс Бьюкенен и Дуглас Норт.

В дальнейшем, в середине 1990-х, круг тех, кому можно было бы на полном основании присудить "Нобеля" по экономике, исчерпался. И премию стали присуждать тем, кто был на слуху, чьи выступления и научные публикации имели наибольший успех и чьи воззрения совпадали с воззрениями большинства членов конкурсного жюри.

В настоящее время алгоритм присуждения Нобелевской премии чрезвычайно прост. На первом этапе опрашиваются сотни респондентов — большим жюри, которое обозначает достойных, на их взгляд, претендентов. После путём отсечения крайних точек — тех, кто по степени упоминаемости в научных кругах и СМИ обладает незначительными показателями — круг претендентов сужается. И, наконец, через просеивание оставшихся претендентов остаётся несколько персонажей, среди которых и разыгрывается премия.

Это косная, вредная политизированная система, отбирающая тех, кто известен по сиюминутным конъюнктурным соображениям. Это же определение справедливо и для премии мира, и для премии по литературе. Никчёмная система, которая никогда не пропустит тех, чьи воззрения действительно имеют право на внимание экономического сообщества и оказываются востребованными спустя десятилетия после того, как вышли те или иные работы. И тому есть немало подтверждений.

При этом львиная доля публикаций, рассматриваемая комитетом, выпускается на английском языке — международном для общения не только экономистов, но и учёных всех профилей. Кроме того, это должны быть исследователи, работающие в университетах или научных центрах.

Иными словами, достойные, вне всякого сомнения, российские учёные и учёные из других стран практически всегда рассматриваются как представители третьего мира, что закрывает им дорогу к Нобелевской премии.

Сегодня премия вручается из соображений, невероятно далёких от проблем реальной экономической науки. Например, лауреаты 1997 года Майрон Шоулз и Роберт К. Мёртон, которые разработали алгоритм минимизации рисков при совершении фондовых операций, по совпадению входили в совет директоров фонда LTCM. В 1998 году этот фонд обанкротился. Есть пример Роберта Лукаса, лауреата 1995 года, практически все модели и предсказания которого оказались липовыми и впоследствии были многократно опровергнуты как другими учёными, так и самой действительностью. Таких примеров множество.

Экономисты, учёные, которые ориентированы на развитие не гипотетических умопостроений, но на разработку рецептов интенсификации развития собственных стран, никого вообще не интересуют. Особенно в условиях, когда всё более очевидно противостояние между так называемым золотым миллиардом и отбросами — странами, не входящими в экономическую и научную элиту.

Так замалчиваются и игнорируются действительно прорывные открытия в науке.

С большим удивлением мы обнаруживаем, что в тот или иной год Нобелевскую премию получают не американцы, а представители каких-то других стран. Например, в этом году премию получил этнический финн, который уже много лет работает в США и печатается и выступает большей частью там же. Значимость того или иного экономиста определяется во многом по индексу цитируемости.

Эта система интегрирована и в России. Это, безусловно, важно для становления молодых учёных, но зрелые исследователи предпочитают излагать свои мысли не в сжатом статейном виде, а в монографиях, широко, масштабно и разносторонне освещая ту или иную проблему.

В отношении нобелевских лауреатов 2016 года можно сказать, что они работают в направлении так называемой новой институциональной экономической теории, которая, как известно, подразделяется на три составные части. Это теория прав собственности, теория трансакционных издержек и теория контрактов — теория договоров между различными экономическими агентами, которая изучает различные действия экономических субъектов в тех или иных обстоятельствах. Теория эта во многом схоластическая, оторванная от действительности, поскольку экономические институты если и оказывают влияние на экономический рост, то влияние их весьма опосредованно.

Что же касается институтов политических, то здесь, по признанию и теоретиков, и практиков, нет ни прямой, ни косвенной связи между улучшением качества институтов и экономическим ростом. Безусловно, институты имеют значение и сказанное не означает, что от них нужно отказываться, но они идут в ногу с развитием экономики и общества. И, пытаясь внедрить даже самый совершенный порядок экономических, правовых и социальных институтов при недостаточно зрелом развитии экономических отношений, мы рискуем получить мертворождённые институты и отдельно от них работающую экономику.

Нечто подобное происходило в России в начале 2000-х, когда вроде бы институты создавались и развивались, а экономические отношения оставались на уровне, не так далеко ушедшем от социализма.

Самое главное, что институциональная экономическая теория предпочитает подход к развитию экономики, основанный на универсальных умозаключениях в системах координат, применимых абсолютно ко всем экономикам без исключения.

Иными словами, не учитываются ни национальные особенности, ни менталитет нации, ни особенности поведенческих моделей, ни уровень жизни, ни их внутренние противоречия. Не учитывается и склонность к коллективизму или индивидуализму, уровень развития финансовой системы, ориентация промышленности на сырьевую или технологическую сферу. Также не принципиален уровень развития социальных благ — образования, медицины или социального обеспечения.

Всё это, говоря короче, нормативные построения на каблучок от земли. Безусловно, они важны для развития экономической теории, но сказать, что они имеют большое влияние на современную экономику, нельзя. Игра ума экономистов, которые одновременно примеряют тоги философов, антропологов, социальных психологов и т.д. на скелет умозрительных конструкций, представляя всё это очередными достижениями в развитии экономической науки.

В то же время Нобелевскому комитету нужно дать чётко отточенную формулировку, за что присуждается премия. И здесь ему нужно отдать должное. Они действительно представляют публике весьма здравые и крепкие формулировки, которые, впрочем, отдают некой абстракцией.

Нам говорят о нынешних лауреатах, что их наработки в теории контрактов использовались в законах о банкротстве, но при этом не говорят, где конкретно. Эти законы в разных странах разные, т.к. дьявол всегда прячется в деталях. Естественно, никто об этом ничего не скажет.

Итак, резюме.

Механизм присуждения Нобелевской премии по экономике себя уже давно дискредитировал.

Российские современные экономисты эту премию не получат никогда, если работают в России и для России.

Экономическая наука на протяжении 10 лет находится в состоянии полной оторванности от экономической практики, и ждать прорывных открытий от современных экономистов-теоретиков не стоит. Если бы это должно было случиться, то уже случилось бы.

Но сегодня, когда мы смотрим на глобальную экономику и видим сумасшедший госдолг США; видим, как деньги в обход любых экономических законов печатаются и вбрасываются в экономики чуть ли не с вертолёта; видим колоссальный разрыв между богатыми и бедными не только в развивающихся странах, но и в странах первого мира; видим, как никто из тех, кто правит балом экономической науки, не предсказал и не обосновал выхода Великобритании из ЕС; видим, как, несмотря на все теоретические предсказания и модели, практика не даёт ожидаемого результата, мы понимаем, что экономическая теория буксует.

А применительно к России она буксует потому, что Россия — это отдельная многонациональная вселенная, где на севере — вечная мерзлота, а на юге — жаркое солнце. Всё вместе это скрепляет русский мир, монокультурный код, который для любого здравого экономиста должен стать отправной точкой в размышлениях и исследованиях.

Танцевать здесь нужно от этноса русского общества, как было необходимо поступить в случае с Великобританией, чтобы предсказать Брексит, а потом уже применять достижения новейшей экономической теории.

Пока же происходит ровно наоборот. Экономисты пляшут для тех, кто даёт им гранты, помогает создавать фонды и финансирует их исследования, навязывая свои правила игры.