Стратегия нацбезопасности. В ГД призвали к отмене ЕГЭ и пропаганде в образовании

Б. ЧЕРШНЫШОВ: Мы до сих пор мечемся из крайности в крайность: вводим ЕГЭ, он нам не нравится, мы видим минусы, начинаем с ними бороться, меняем систему и так далее. Это неправильно. Нам нужна чёткая система, которая будет функционировать не один год. Я уверен, что в ближайшие несколько лет мы в Государственной Думе примем основополагающие законы, которые будут ориентиром для выстраивания национальной системы образования. Потому что система образования должна быть приравнена к системе безопасности и национальной стратегии безопасности России. Потому что без нормального образования и подхода к обучению школьников и студентов не может быть выстроена ни одна отрасль, и безопасность нашей страны в том числе.

Полную версию программы "Позиция" слушайте в аудиофайле.

В. ШЕСТАКОВ: У нас в гостях заместитель председателя думского Комитета по образованию и науке Борис Чернышов. Здравствуйте.

Б. ЧЕРНЫШОВ: И ещё член фракции ЛДПР. Здравствуйте.

В.Ш.: Да, конечно. Сегодня мы уже общались с Владимиром Вольфовичем в эфире, но по другому вопросу. А вас мы позвали поговорить об образовании. Накануне Владимир Путин пригрозил уволить чиновников, ставших академиками РАН. Но законы в принципе не запрещают им заниматься наукой. Что делать?

Б.Ч.: Я себя не причисляю к величайшим учёным, но когда я избрался депутатом Госдумы, я отказался от написания кандидатской работы по одной причине: мне некогда этим заниматься. Что уж говорить о великих учёных, которые идут в Академию наук для того, чтобы заниматься, прежде всего, наукой, а не совещаниями. Это же огромный объём работы. 

Поэтому я и полагаю, что позиция президента страны правильная. У нас есть и депутаты, которые занимаются наукой, и сенаторы. Но если вы занимаетесь наукой, то занимайтесь только ей.

В.Ш.: Но дело в том, что нет закона, который запрещает им заниматься наукой. Всё это на уровне каких-то негласных рекомендаций.

Б.Ч.: Он же им говорил, что невозможно совмещать науку и очень скучную рутинную работу чиновниками. И нужно выбирать: заниматься наукой или быть чиновниками. Я убеждён в том, что, если бы они не были такими высокопоставленными чиновниками, вряд ли бы они стали академиками. Также я понимаю, что есть определённый административный ресурс. Нужно, прежде всего, выбрать, чем они хотят заниматься. У президента здесь правильная позиция: не надо заниматься лукавством. Тем более быть академиком — это не просто престижно, но и выгодно. Это дополнительные льготы, денежные довольствования, служебная машина. Так пусть это будут более молодые ребята, которые хотят заниматься научной деятельностью. Пусть они получают надбавки, которые им нужны не для того, чтобы понтоваться, извините за такое слово, а для того, чтобы работать.

В.Ш.: Ещё бы молодёжь шла туда.

Б.Ч.: Идут. У нас величайшая страна. Даже когда не платят, люди занимаются наукой. В Томске, Воронеже, других городах много толковой молодёжи, которая готова заниматься наукой. Им приятно писать статьи, заниматься фундаментальными исследованиями, и за это они не просят больших денег. Они хотят, чтобы были оборудованы лаборатории, чтобы было, где жить и что есть. В нашей стране большой потенциал мозгов.

В.Ш.: С другой стороны, что плохого в том, что чиновник, отвечающий за какую-то отрасль, будет в ней научно подкован? "Путин понял, что они не учёные. Если бы они были учёными, то и кризиса бы не было", — пишет слушатель.

Б.Ч.: Кризис происходит не из-за того, что кто-то учёный, а кто-то — нет; есть определённая цикличность. Действительно, ничего плохого нет, я знаю, что и наш лидер Владимир Жириновский каждый день пытается почерпнуть что-то новое и читает большое количество книг по разным сферам знаний. Я тоже стараюсь так или иначе использовать научный потенциал, но я не иду в академики: мне некогда этим будет заниматься.

Чиновники, сотрудники ведущих министерств, которые занимаются жизнью всей страны, должны заниматься каждый своей отраслью. Да, пусть они учатся, пусть дополнительно получают знания, занимаются исследовательской работой — это нисколько не воспрещается, а, наоборот, воспринимается позитивно. Но пусть они знания отдают для обобщения и исследования учёным из Академии наук, пусть они берут себе академиков в советники. И эти академики, используя огромную базу, вместе с нашими замечательными чиновниками будут всё это использовать. 

Тем более академий у нас очень большое количество, и неискушённый слушатель или собеседник даже не поймёт, в какой ты академии, и может получиться немножко некрасиво.

В.Ш.: "Что делать с академиками, которые не занимаются наукой, а только набивают свой карман и не пускают молодых вперёд?" — спрашивает слушатель.

Б.Ч.: Убирать. Они не нужны, они просто занимают чужие места. У нас часто бывает, что люди занимают чужие места. Если ты академик, то давай свои плоды.

В.Ш.: Но дело в том, что это уже пожизненный статус.

Б.Ч.: Мы живём в стране, где можно всё изменить.

В.Ш.: Как эту проблему решать законодательно?

Б.Ч.: Я думаю, что если будет определённый запрос, то таких товарищей обязательно оттуда уберут. Но главное, что если они уже туда попали, нужно будет с них снимать сливки. Например, бывший глава РЖД Якунин занимается же сейчас наукой, он работает на кафедре МГУ, связанной с политическими исследованиями. И действительно, он не просто для красного словца занимается наукой — я его вижу и на съезде политологов, и на конгрессе молодых учёных. И он действительно рассказывает про свои наработки, видно, что человек занимается прикладной наукой. Пусть занимается и дальше, никто же не против. А есть люди, которые занимаются этим, чтобы было на визитке написано. Я думаю, что если будет политический запрос, таких уберут, не моргнув глазом.

В.Ш.: После таких заявлений и громкой истории, по-вашему, будут ли функционеры ВАК, учёные проявлять большую отвагу и принципиальность в делах, связанных с диссертациями скандально известных министров?

Б.Ч.: 

В.Ш.: Может быть, как раз это и влияет на то, что диссертацию Мединского никак не могут рассмотреть?

Б.Ч.: Я думаю, рассмотрят. Дело в том, что, так как страна у нас полярная, я боюсь только того, что теперь чиновников, которые уже есть во власти, начнут преследовать за то, что они когда-то занимались наукой.

В.Ш.: А что плохого в том, чтобы провести ревизию?

Б.Ч.: Ревизия должна быть, но главное, чтобы всё это не переходило рамки дозволенного. У меня много знакомых молодых учёных занимались политической наукой, сейчас они устроились в разные ведомства и органы. Кто-то из них продолжает заниматься наукой, и я очень боюсь того, что эти молодые ребята могут пострадать из-за этого.

В.Ш.: По-вашему, эта история с Владимиром Мединским чем должна закончиться?

Б.Ч.: Здесь надо определить ответственных лиц. Какая к нему основная претензия?

В.Ш.: Что его диссертация антинаучна.

Б.Ч.: Да. Но учёные же её приняли. Почему они ничего не говорили в тот момент? Конечно, было влияние административного ресурса, но у ЛДПР есть позиция о том, что все чиновники высшего ранга, которые занимаются госслужбой, не должны заниматься такими вещами, как диссертации, докторские и так далее.

В.Ш.: А как же Владимир Вольфович?

Б.Ч.: Он получил свою степень за счёт того, что у него накопился огромный объём знаний. У него большие политические, социологические, философские исследования.

В.Ш.: Так что с Мединским?

Б.Ч.: Я думаю, что должны его оставить в покое и обратить внимание на тех учёных, которые тогда принимали его диссертацию. Почему им тогда всё нравилось, а сейчас разонравилось? Многих учёных, которые работали с Мединским, всё устраивало в его работах. Да, у него своя точка зрения по поводу исторических вопросов, но если научному сообществу она не близка, если они считают её антинаучной, то не надо было давать степень.

В.Ш.: "Когда "инженер" в нашей стране будет звучать гордо?" — спрашивает слушатель.

Б.Ч.: Я уверен, что в самое ближайшее время. Я вижу, как подходит к делу новый министр образования Васильева. С ливановщиной мы уже заканчиваем. Все истории, связанные с обвинениями вузов, уйдут на задний план. Я на этой неделе был в Воронежском государственном строительном университете — там идёт невероятная поддержка учёных, прекрасно работает ректор. И я вижу, что ребята, вместо того чтобы идти в государственный университет на гуманитарные специальности, идут в строительный и политехнический университеты города Воронежа. 

В.Ш.: Ректор МГУ Виктор Садовничий накануне предложил ввести дополнительный письменный экзамен при поступлении в вузы. Он объяснил свою позицию тем, что при приёме учитываются одновременно показатели ЕГЭ, бонусы получают победители олимпиад, а дополнительный отсев обеспечивает этот внутренний вступительный экзамен. Правда, сейчас право на него есть только у МГУ. Вы поддерживаете эту инициативу?

Б.Ч.: Мы поддерживаем, во-первых, отмену ЕГЭ в том формате, в котором он есть...

В.Ш.: А министр образования сказала, что отменять ЕГЭ не будут.

Б.Ч.: И что же теперь делать? Теперь ЛДПР отказываться от своей позиции? Когда у нас была первая встреча с министром на заседании, мы сказали, что не изменим свою позицию по отмене ЕГЭ. Во-вторых, я действительно считаю, что вступительный экзамен в вуз — это ситуация, которая может выровнять поступающих. В некоторых республиках и областях страны у выпускников, которые сдавали ЕГЭ, по русскому было 98—100 баллов, а когда преподаватели начинают сталкиваться с откровенной неграмотностью, становится понятно, что те баллы, которые получили наши выпускники, не всегда соответствуют действительности. И этот внутренний экзамен поможет отсеять товарищей, которые не способны учиться в тех или иных вузах.

В.Ш.: А что плохого в ЕГЭ? Он же открыл путь выпускникам в разных уголках страны.

Б.Ч.: В том числе и мне. Я родился в городе Воронеже, жил не в центре, и этот экзамен позволил мне поступить в хороший московский вуз. Идея очень хорошая. Но когда мы говорим об идее, которую воплощал в себе ЕГЭ, — идею равного доступа к образованию, — мы понимаем, что доступ до сих пор неравен. Мы в ЛДПР считаем, что ЕГЭ плох по двум показателям. Первое: за счёт двух-трёх экзаменов мы решаем судьбу человека, который учился все 11 классов, осваивал другие знания и предметы. Получается, что нам на эти предметы абсолютно плевать. И второе: ЕГЭ, как мне было сказано, очень хорош, но его можно сдать только с помощью репетиторов. Есть, конечно, уникумы — сверхталантливые ребята. Но обычно людям нужны репетиторы, у которых очень дорогие занятия — и 1000, и 2000 рублей. Также мне кажется, что такие формы, как олимпиады, тоже не всегда объективны, особенно в региональных вузах, когда репетитором становится декан факультета, обучает мальчика или девочку и, подходя к олимпиаде, отдаёт ему или ей готовые задания.

В.Ш.: С медалями та же история.

Б.Ч.: Согласен. Например, у дочки какой-нибудь учительницы приоритетные возможности для получения медали.

В.Ш.: Наши слушатели отмечают, что внутренний экзамен породит коррупцию в вузе, отличника отсеют, а того, кто заплатит, пропустят.

Б.Ч.: Да, я согласен, но у нас всё порождает коррупцию. У нас ЕГЭ породило коррупцию во многих регионах страны. У нас олимпиады порождают коррупцию.

В.Ш.: Такое ощущение, что само проживание в России порождает коррупцию.

Б.Ч.: Об этом уже и наши учёные говорили — есть определённые закономерности. Действительно, в каких-то вузах будет коррупция, но ЕГЭ нам тоже показал, что от коррупции никуда не деться. Всё равно целевики поступят. Но нужно хоть как-то пытаться с этим бороться. Давайте введём за основу этот внутренний экзамен и посмотрим на результаты. Потому что всё равно ректора отчитаются, но мы будем знать и реакцию студентов и преподавателей, которые далеко не всегда закрывают на коррупцию глаза.

В.Ш.: Может быть. всё-таки ЕГЭ не отменять, а реформировать таким образом, чтобы он был эффективным? Например, ЕГЭ по литературе целиком будет состоять из творческих заданий, тестовая часть полностью исчезнет. К чему это может привести?

Б.Ч.: 

И всё равно сама подготовка к ЕГЭ в школе недостаточна для того, чтобы большая часть выпускников сдали его без участия репетиторов. Сейчас есть два уровня ЕГЭ, к примеру, по математике: лёгкий и потяжелее. Для того, чтобы подбить себе определённую статистику, мы даём легче. Мы видим, что общий уровень образования скатывается, и подстраиваем систему не для того, чтобы выявить таланты...

В.Ш.: И с каждым годом планка понижается.

Б.Ч.: Да, но мы должны тренировать школьников, давать им знания, чтобы они имели возможность хорошо учиться в вузах. Это самое важное.

В.Ш.: "Мне 30 лет, образование среднее, хочу получить высшее, но не могу, так как нужно сдавать ЕГЭ, а я школу закончил 14 лет назад", — пишет слушатель.

Б.Ч.: Я позволю себе небольшую фривольность — приглашаю вас в Институт мировых цивилизаций, там вам помогут получить образование. Это хороший московский вуз. Приходите, вам будут там всегда рады.

В.Ш.: "Ученикам нужна практика, студентам нужна практика и уверенность в том, что его специальность востребована".

Б.Ч.: Согласен. И мы предлагаем практику, приходите.

В.Ш.: Я хотел поговорить о печальной истории — псковских подростках, которые покончили с собой. После этого Ольга Голодец заявила, что службу психологической помощи в школах нужно реформировать. Что там надо изменить, по-вашему?

Б.Ч.: Я считаю, что здесь огромная проблема, которая заключается в том, что в школах не хватает психологов и учителей-мужчин. В случае с Псковом, как я понимаю, двое ребят были из не очень благополучных семей, были конфликты, проблемы. Не хватает мужского начала, на которое ребята будут ориентироваться. И мы в ЛДПР предлагаем давать дополнительные квотированные места для молодых ребят мужского пола, которые хотят стать преподавателями.

В.Ш.: Да кто захочет сейчас идти учиться на учителя?

Б.Ч.: Многие хотят. Я считаю, что сейчас идёт правильная концепция государств — мы повышаем престиж учителя, у нас нет таких флешмобов, как в Финляндии, когда над бедным учителем дети издеваются, а потом начинают снимать его реакцию на видео. Не хватает людей, которые будут примером, на которых будут ориентироваться школьники. Я уверен в том, что, если это произойдёт, это окажет большую психологическую помощь детям и сыграет важную роль в российском образовании.

Так что это тоже главная ошибка при создании системы ЕГЭ. Советское образование, конечно, было самым лучшим.

В.Ш.: Примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Планируется ли введение какой-то системы образования? Со стороны всё похоже на какие-то эксперименты.

Б.Ч.: Очень правильный вопрос. Мы до сих пор мечемся из крайности в крайность: вводим ЕГЭ, он нам не нравится, мы видим минусы, начинаем с ними бороться, меняем систему и так далее. Это неправильно. Нам нужна чёткая система, которая будет функционировать не один год. Я уверен, что в ближайшие несколько лет мы в Государственной Думе примем основополагающие законы, которые будут ориентиром для выстраивания национальной системы образования. Потому что система образования должна быть приравнена к системе безопасности и национальной стратегии безопасности России. Потому что без нормального образования и подхода к обучению школьников и студентов не может быть выстроена ни одна отрасль, и безопасность нашей страны в том числе.

В.Ш.: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. В начале 90-х все вузы были переименованы в университеты. Поставьте, пожалуйста, вопрос о возвращении гордого названия "училище", если возможно.

Б.Ч.: Я согласен с позицией лидера ЛДПР Владимира Жириновского о том, что университет у нас должен быть один — Московский государственный университет имени Ломоносова. Мы забываем о том, что другие формы — институты, колледжи, техникумы, училища — тоже замечательные формы обучения. Нам не надо этого стесняться, нам просто нужно вести правильную пропаганду в образовании — пропаганду того, что университеты, конечно, дают дополнительные возможности для жизни, но ещё есть и другие формы образования.

В.Ш.: 54% аудитории с вами согласны. Спасибо! В студии был заместитель председателя думского Комитета по образованию и науке Борис Чернышов.