Время военкоров

Военкоры погибают, как правило, в двух случаях. На поле боя — закономерно и честно, каждый из нас прекрасно понимает, какую профессию выбрал. Либо на гражданке — по бытовой случайности, бессмысленно и обидно. Такой смерти у нас страшатся особенно.

В ней есть что-то дьявольское, в ней присутствует элемент рокового издевательства судьбы: мол, столько опасностей пережил, а погиб, разбив голову о ступеньку.

Ступив на борт военного самолёта, мои товарищи оставили мирную жизнь за спиной. Значит, это не про них. Да, они не достигли фронтовой линии, не долетели до горящей Сирии, где боевая гибель караулит каждого даже во время завтрака в гостинице (экстремистские мины иной раз долетают и до прибрежной зоны, я молчу про теракты).

Но как только ты захлопываешь дверь дома, обняв на прощание жену и детей, и садишься в служебную машину, которая отвезёт тебя в аэропорт, — ты уже попадаешь на войну.

Мыслями, переживаниями… Кто летал в командировки в горячие точки, тот поймёт.

Поэтому для меня ребята из разбившегося самолёта — однозначно герои, они погибли на войне.

Я не всех знал лично, это говорит вот о чём: время сейчас такое, время военкоров. Нас стало настолько много, что мы даже не успеваем перезнакомиться.

В тот период, когда война шла где-то далеко — в Сирии, Ливии, Египте, бог знает где ещё — нас можно было по пальцам пересчитать. Тусовка патологически больных психов, адреналиновых наркоманов, с неким налётом пыльного романтизма и избитой модой на арафатки, камуфляжные штаны с карманами у коленок и натовские ботинки.

Но когда война пришла к нам на порог — сначала на киевский майдан, зацепила Крым и расцвела в Донбассе, профессия военкора стала ежедневным, абсолютно неэксклюзивным трудом сотен ребят, которые раньше и подумать не могли, что их занесёт на передовую.

Неожиданно оказалось, что у нас — в российской журналистике — не только с десяток парней с железными яйцами, которые жизнью рискуют и под пулями бегают, а что каждый второй корреспондент — нормальный мужик, готовый за родину постоять.

Я горд за профессию.

Я горд, что оказался в блокадном Славянске вместе с Мишей Лужецким — военкором НТВ. До Донбасса он работал в ЧП. К тем, кто выезжает на съёмки по криминалу, зачастую пренебрежительное отношение. По себе знаю, самому доводилось и на аварии ездить, и по родственникам погибших ходить, приятного мало, все тебя чуть ли не стервятником считают, мол у тебя ни души, ни совести нету.

У Миши и душа, и совесть была, и жизнью он рисковал героически, когда приходилось вместе ехать на нейтральную полосу под Славянск, под миномётным обстрелом, чтобы снять эвакуацию мирных жителей или попадания артиллерийского снаряда ВСУ в церковь.

Те, кто застрял весной-летом 2014-го года в окружённом украинскими военными Славянске, — вообще люди особенные.

Месяцами жили без света и воды, хлебали щи из одной кастрюли, приготовленные чуть ли ни на костре во дворе гостиницы "Украина".

Блокадники, одним словом. Все были в списках СБУ — как пособники террористов.

Каждому редакция предлагала переехать в более безопасный Донецк, где в магазинах есть еда и чистые простыни в номерах.

Но мы держались вместе, никто не хотел уезжать. Миша Лужецкий был надёжным боевым товарищем.

А с Саньком Сурановым — оператором "Звезды" — мы ещё в Крыму познакомились. Он казался совсем юным, энергичным парнишкой, с неунывающим выражением лица, добродушно растопыренными ушами и полным восторга широким взглядом.

Выяснилось, никакой Саня не зелёный, горячих точек у него за плечами к тому моменту было столько, что не каждый спецназовец может похвастаться. При этом война не искорёжила его, не сделала чёрствым.

Санёк по-ребячески искренне всегда готов был помочь. С полгода назад мы встречались у кинотеатра "Прага", он собирался в очередную командировку в Сирию, мне нужно было передать в Дамаск друзьям огромную сумку с детским питанием.

Я всё переживал — ребята и так летят на месяц на войну, кучу личных вещей с собой тащат, плюс аппаратура, а тут я со своей габаритной передачкой. Санька все эти бытовые нюансы абсолютно не волновали.

Только я заикнулся: "Братан, извини, что такая тяжёлая…", он сразу же перебил: "Сём, да ты чего, с ума сошёл что ли, все же свои, обидеть меня хочешь?"

Мы постояли минут десять, он с восторгом и подробно рассказывал, как целый день провёл с женой и ребёнком, как тяжело с ними расставаться надолго…

Всё это особенно больно, потому что каждый из нас мог оказаться на этом борту.

Единственное, что вертится в голове: вот я допишу этот текст, пойду обниму сыновей, жена сделает чаю, мы слепим снеговика и вместе нарядим елку.

И это самое ценное, что есть.

Ведь завтра каждый из нас снова улетит на войну. Потому что время военкоров ещё не прошло.

Земля вам пухом, мужики. Мы вас не забудем.