Голос для большинства

Сейчас будут много писать про 2016 год как "високосный", "тяжёлый". Будут вести подсчёт смертей и катастроф. Но в более глобальном смысле 2016 год был годом примирения. Конечно, речь идёт не о гражданском мире, а о внешней и сопряжённой с ней внутренней ситуацией, в которой оказалась Россия.

Произошло примирение, подстраивание, привыкание к режиму санкций и антисанкций. Люди поняли, что это надолго, и принялись подлаживать свои жизни, стали искать новые источники доходов, новые способы заработка, принялись корректировать жизненные стратегии.

Естественно, мы вздыхаем и надеемся на лучшее. Поэтому мы создаём для себя поводы для надежды. "Плохой старый год, уходи! Хороший новый год — приходи!" — заявляем мы каждый раз, будто забыв, что год назад звали этот самый "плохой старый" и точно также возлагали на него надежды.

Но линия времени не разделена ёлочками, цветными игрушками, салатом оливье и фейерверками. Она разделена циклами другого рода: циклами большой конъюнктуры, деловыми, бюджетными и электоральными циклами. Время расставляет границы не боем курант, а конфликтами, революциями, войнами, реформами — ключевыми событиями, разделяющими мир и наши жизни на до и после. И от них не спрятаться даже в горе оливье и селёдки под шубой.

На 2017 год придётся пересечение нескольких важных для нас циклов: во-первых, начался новый бюджетный цикл, в котором после перерыва в несколько лет акцент сделан на расходы для социальной сферы.

Во-вторых, начался новый думский цикл, и новая, выстроенная Вячеславом Володиным Государственная дума должна будет показать себя.

В-третьих, подходит к концу текущий президентский цикл — и 2017 год станет плацдармом для подготовки президентских выборов 2018 года.

В-четвёртых, есть надежда на вход России в новый цикл на внешнеполитической арене. Эти надежды связаны со сменой руководства в США, а также с некоторыми европейскими электоральными процессами.

Постараюсь объяснить, как это коснётся всех нас. Самое переоценённое в публичном пространстве — внешнеполитическая повестка. В последние годы она стала занимать непропорционально большое место в медийном пространстве. Произошло это в результате извлечения российским политическим классом специфических уроков из 2011 года. Тогда, на волне городских протестов, власть столкнулась с явлением, которое чаще всего называли креативным классом, а я предложил назвать говорящим классом.

Одной из основных проблем того времени оказалась пассивность большинства граждан. На чём строился общественный договор до 2011 года? На молчании. Молчание в обмен на относительно сытую и спокойную частную жизнь была базой общественного договора двухтысячных.

При этом настоящие сторонники, поддерживающие власть не за зарплату, а по убеждениям, разговаривать не умели. Лояльность проявлялась в молчании: от них не требовалось разговора, а значит, они не могли осознать себя, друг друга и заявить о себе на каком-то человеческом языке.

Период с 2011 по 2016 был наполнен попытками дать нашему большинству новый политический язык. И язык этот оказался, по преимуществу, связан с внешнеполитической повесткой, украинской тематикой, темой геополитических противостояний и т.п. Произошла явная попытка сплачивать большинство на базе солидарности против общего внешнего врага.

В таких условиях внешнеполитическая повестка оказалась зеркалом внутренней — в виде поиска внутри страны следов враждебных внешних влияний. В итоге мы знаем, что происходит в Алеппо, на базе Хмеймим, мы в курсе, "что там у хохлов" и у Дональда Трампа, но не очень понимаем, что происходит в соседнем райцентре, в соседней области, вообще — в нашей стране. Разработка патриотической повестки часто отдавалась на субподряд крайне странным контрагентам. В итоге мы видим расцвет двусмысленных псевдопатриотческих организаций, старательно симулирующих социальное и религиозное мракобесие — при значительном отсутствии того и другого в широких общественных настроениях.

Как выяснилось, ни солидарности, ни процессов консолидации этого самого большинства ряженые казаки и прочие озабоченные поиском внутреннего врага псведоактивисты инициировать не смогли. Большинство снова молчит, на него никто не хочет смотреть, никто не хочет его слышать, никто не пытается говорить о его проблемах. Только до 2014 года оно было оттеснено от публичных площадок "либеральным говорящим классом", а теперь "патриотическим говорящим классом".

Поэтому в преддверии выборов 2018 года перед политическим классом России возникнет задача выравнивания внутриполитической дискуссии. 70% консенсуса вокруг Владимира Путина не построить только на внешнеполитических достижениях и поисках внутренней Украины — тем более, что тема войны на Донбассе стремительно рутинизируется, вызывает всё больше раздражения и усталости — и этот тренд будет только усиливаться.

На федеральную — и особенно на региональные — администрации ляжет задача решения реальных проблем на земле, волнующих и простых людей, и организованные элитные группы на местах. А что это за проблемы? Часть из них даже не проникла в современный общественно-политический язык, вышла из фокуса внимания.

Первая проблема — продолжающаяся централизация. В России один центр силы. Этот центр — Москва. Это концентрация денег, власти, технологий, знаний и т.п. У нас нет горизонтальной мобильности: переезд в регион — это всегда понижение статуса, денежные и ресурсные потери. Все устремления активных людей направлены в Москву или через Москву. Такое положение дел обедняет провинцию, а Москву распирает, и она от этого болеет.

И перед выборами стоит ожидать борьбы за изменение этой ситуации — особенно с учетом новой Госдумы, состоящей наполовину из региональных лоббистов. Формирование новых центров силы в России — важнейшая задача, которая пока даже не поставлена. Призыв посмотреть на регионы, увидеть их проблемы, понять, чем один отличается от другого, будет раздаваться всё громче как и от рядового избирателя, так и от региональных элитных групп.

Вторая проблема — человеческий капитал. Под человеческим капиталом в широком смысле подразумевают совокупность интеллекта, здоровья, знаний, качественного и производительного труда и качества жизни. Не будем утешать себя — по большинству этих параметров в России происходит нарастающее падение. Вместе с этим падением происходит разрушение и дефункционализация инфраструктур и отраслей, ответственных за воспроизводство и повышение качества человеческого капитала (здравоохранение, образование, ЖКХ, трудовые отношения). Здоровье россиян, их социальные и коммуникативные навыки, повседневные привычки, качество труда и качество жизни приходят в негодность. Работодатели чувствуют это как кадровую проблему, не с кем работать. Жители спальных районов чувствуют это как бытовую проблему: от гопников не пройти.

Иррационализация поведения, неспособность выполнять сложные задания, вступать в сложные отношения, быть субъектом планирования и целеполагания, избегание ответственности, саморазрушающие жизненные стратегии, виктимное и криминальное поведение, – всё это ещё в начале века назвали бы словом "деградация".

"Саморазрушение до конца" — и тут мы вспомним историю с иркутским "Боярышником" — как пела когда-то группа "Технология", становится стилем жизни многих. Но парадокс в том, что люди, втянутые в процесс деградации, далеко не всегда ощущают, что стали частью примитивного мира, стратегии примитивизации жизни и отношений. Они это чувствуют как простую жизнь, правда, весьма специфическую.

2017 год окажется годом повышенных социальных обязательств перед тревожным 2018 — когда, по некоторым прогнозам, деньги в федеральных копилках должны закончиться. При этом отдельные группы внутри российской политической элиты продолжают последовательно вынашивать и продвигать проекты по сбросу социальных обязательств. По крайней мере, доходящая до общественности информация о проектах реформы образования и в особенности здравоохранения говорит именно об этом. Поинтересуйтесь, например, проектами реформы системы ОМС.

В этом смысле государство посылает населению классический двойной сигнал, на который оно может отреагировать как усилением социальной иррациональности, так и разработкой каких-то своих стратегий приспосабливания к новой жизни.

При этом мы сталкиваемся с третьей проблемой — разобранностью российского пространства. Да, мы строим мост в Крым, но межрегиональные связи и потоки выглядят более, чем печально. Огромное российское пространство не соединено. Перемещаться по территории России неудобно и дорого.

Мы жалуемся на деградацию, но при наличии собранного пространства человек из "племенного союза" может просто приехать "цивилизацию посмотреть", случайно проехать мимо. Люди "из цивилизации" могут приехать на периферию. При наличии собранного пространства и при соблюдении некоторых дополнительных условий цивилизация будет расползаться как вирус.

В разобранном, рассоединённом пространстве, цивилизация накапливается в нескольких очагах и стягивает к себе новых варваров, желающих наживы, что рано или поздно приводит к взрыву. Каждый регион будет ощущать эту разорванность пространства по-своему, но решать проблему связи регионов с другими регионами придётся.

И, наконец, четвёртая проблема — это проблема ценностной дезинтеграции. В современной России произошел кризис базового ценностного консенсуса. Разрушены представления о добре и зле, хорошем и плохом, должно и недолжном. Это разложение затронуло как уровень обобщенных ценностей, так и бытовой уровень: люди не знают, как друг к другу правильно подойти, заговорить, что вежливо, а что нет, что допустимо по отношению к другому человеку, а что нет и т.д.

Нормы и консенсусы подобного рода существуют в России в качестве групповых – средовых, отраслевых, корпоративных и проч. "В нашей среде так принято", "в нашей компании так принято", "в нашей деревне так принято". Но стоит выйти за пределы компании, среды или группы – и ты уже не знаешь, что хорошо, что плохо, и как заговорить с человеком. Никаких тебе «общечеловеческих ценностей».

Все это вызывает эффекты атомизации и разобщенности – состояния, обратного солидарности — а значит: 1) нет комфортной среды, которая выступает для человека как "подушка социальной безопасности" 2) понижена конкуренция с "новыми варварами", которые как раз технологиями групповой солидарности владеют.

Повторюсь, в каждом из российских регионов этот набор проблем существует в том или ином конкретном выражении, но озвучить его пока не способна ни одна из говорящих групп. Возможно, сделать это придётся региональным администрациям и депутатам-одномандатникам из Госдумы. Именно способы ответа на эти вызовы формируют как само большинство, так и группы внутри него.

Именно к этим проблемам мы продолжим приспосабливаться в 2017 году. А из-за сокращающихся ресурсов мы столкнемся с обострением конкурентной борьбы почти что на всех фронтах: работники будут биться за рабочие места, при этом работодатели станут одновременно и ужесточать требования, и жаловаться на дефицит кадров. Федеральные и региональные элиты станут бороться за сокращающееся ресурсное поле – поэтому стоит ждать обострения антикоррупционных дел и внутриклановой борьбы. Везде, где вы видите или знаете какой-то ресурс, будет идти тихая, но очень ожесточённая борьба.

Но удержать страну и войти в 2018 год достойно можно будет только при условии что большинство — с его настоящими проблемами — будет услышано и получит на невысказанные пока вопросы ясный ответ.