Мой дом — теплотрасса. Как жить с бомжами и остаться человеком

В Госдуме обсуждают законопроект, по которому банки и вообще любые кредиторы смогут выгонять должника из его единственного жилья. Если эта депутатская инициатива станет реальностью, то можно предположить, что множество неимущих окажутся на улице. Так что от сумы никому лучше не зарекаться.

 Но что делать тому, кто вдруг стал бездомным? Как выжить? И вообще, возможно ли это — обитать на улице под открытым небом и не растерять свои социальные навыки?  

 Чтобы ответить на эти вопросы, я напросился в гости к двум бомжам — дяде Саше и Маге, которые обитают на теплотрассе возле железнодорожного вокзала.

Еда. Яичница на трубе

Когда я прихожу к Маге и дяде Саше, у них уже гости — бродяги Алексей и Виталик. Они пришли к теплоузлу перекантоваться, как говорят. Время убить. Раньше Лёха несколько месяцев жил тут, между трубами, поэтому и заглянул на огонёк, по старой памяти.

— Сейчас я и Виталик с ребцентра идём. Поэтому и чистые такие. А если два дня на трубах поживём, у нас такие же руки, в саже, будут. И лица, – говорит Алексей. — Но жить мы тут не будем. Наверное. У нас есть планы. Мы узнали, что работники под Артёмовском нужны. Валить лес. Там вроде бы с деньгами не обманут. И мы вот пришли узнать, может, у Маги и дяди Саши есть какая-то одежда на зиму лишняя. Штаны там. Обувка вдруг. 

У Лёхи нет левой руки. Как он рассказывает, её ампутировали после автомобильной аварии. А потом он запил. Развёлся с женой. Оставил ей квартиру и ушёл в никуда. Без постоянного жилья он уже лет десять. Бродяжит по стране от стройки к стройке. Ищет, где бы пошабашить: мусор убрать, отштукатурить. Его спутник Виталик — молодой парень, бывший детдомовец, отсидевший за кражу в колонии, — такой же. Милостыню не просит. Старается заработать сам. Иногда, говорит, хватает на то, чтобы снимать койку в городских частных ночлежках.

— Это просто обычные квартиры, заставленные нарами. 160 рублей в сутки. Вроде бы недорого, но что делать, если денег нет. А ты вроде бы работаешь на стройке, но тебе каждый день говорят: зарплаты нет, будет завтра. Что я начальнику сделаю: в бубен ему дам, чтобы потом ещё на пять лет в тюрьму попасть? Ругаешь, конечно. А потом, когда понимаешь, что терпеть уже нет сил, уходишь. Двигаешь на железнодорожный вокзал. А оттуда уже смотришь, что и как. Там ко мне Лёха и подошёл. Сказал, давай вместе в ребцентр.

Пока Виталик откровенничает, Лёха, даром что без левой руки, начинает "накрывать на стол". Роль стола и одновременно плиты выполняет магистральная труба, в которой течёт крутой кипяток.

— Сейчас буду делать глазунью! — Лёха протирает полотенцем трубу, а потом разбивает на разогретый металл яйцо. — Не видал, наверное, такого, да?

Глазунья скворчит и начинает запекаться.

— Так есть же сковорода! — я замечаю кухонную утварь.

— Не… не пойдёт, — поясняет Лёха, посыпая солью глазунью, которая начала запекаться буквально на глазах. — В сковороде сподручно кашу разогревать. Или макароны, которые сегодня вечером у вокзала раздавать будут. Я как тут жил, постоянно так делал. Возьмёшь пару порций и, чтобы на улице не лопать, отнесёшь сюда. Согреешь. И ешь спокойно.

Пока Лёха священнодействует с глазуньей, дядя Саша ваяет самокрутку, заворачивая в клок газеты табак, вышелушенный из заблаговременно найденных окурков. "Так крепче. Я привык", поясняет он, поймав мой взгляд. "А то, брат, точно!" — кивает Мага и просит затянуться.

— Яичница готова! — провозглашает Лёха. — Разливайте уже водочку.

Еда. "Суши едим, только когда голодно"

Народ потягивается к трубе, которая становится барной стойкой. Неведомо откуда появляются стальные стопки. Но на всех "элитной" тары не хватает. В ход идут пластиковые стаканы.

— Сегодня у вас есть еда, а завтра? — киваю я на банки с перловой и гречневой кашей, которые купил на закуску. — Бывает, что приходится голодать?

— Всяко бывает. Жизнь же такая, — говорит дядя Саша, а потом ловко выуживает яйца их упаковки и, надкусив, высасывает.

Сказать, что обитатели теплоузла питаются чем придётся, как оказалось, нельзя. Тот же дядя Саша и Мага предпочитают мои консервы — перловку и гречу с мясом, чем роллы, десяток которых в коробке им принесли сегодня утром.

— Вот эти роллы. Китайцы придумали. Я их не люблю, — говорит Мага.

— Японцы, может? — поправляю я.

— Вот я и говорю, китайцы, — отвечает мне Мага. — Серёга есть такой. Жена у него Наташа. Тоже бездомные. Так вот, они иногда в гости приходят. Оставляют. На закуску. Зачем? Не знаю, брат. Мы редко это едим. Только когда совсем голодно. Это ж просрочка. Они ходят и спрашивают, есть ли что поесть. И в кафешках им выносят эти вот рисовые штуки с рыбой.

Дядя Саша и Мага тоже промышляют подобным попрошайничеством. Отчего-то в их системе ценностей просить милостыню — это низко. Дно. И вообще — что-то открыто просить. А вот покопаться в помойке в поисках еды — это норма. Особый шик — мусорные баки возле крупных супермаркетов или кафе, где раз в два дня регулярно выбрасывают просроченные продукты.

— Так и живём. Крутимся. Охота, конечно, напрямую просрочку попросить, но тогда за неё деньги просят. Приходится ждать. Подгадывать, — поясняет бомж дядя Саша.

Быт. "Человек должен мыться, чтобы не упасть на самое дно"

В теплоузле возле ж/д моста через проспект Космонавтов сейчас живут трое. Жилая зона — две крытых картоном и тряпьём халупы-спальни в закутках. В каждой, при желании, может поместиться по два человека. А те, кому не хватит места, могут устроиться между трубами прямо под открытым небом. Или сами соорудить себе крышу.

В самом теплопункте даже не тепло — жарко. А в спальнях-халупах на продавленных матрасах вполне можно спать. Если привыкнуть к смраду — смеси прогорклого духа с едким химическим запахом горелой проводки.  

Гнездо в этом теплопункте дядя Саша оборудовал около года назад. До этого скитался по подъездам (но там зимой холодно и гоняют), вокзалам (где тоже неспокойно) и ребцентрам.

— В ребцентр не хочу. Там плохо! Кричат так, как в тюрьме, — поясняет Саша, вытирая сажу с кистей, забитых расплывшимися наколками. Что изображено — не разобрать.

— Мы никого не выгоняем. Но и следим, чтобы драк не было, — говорит Мага. — Но если человек злой, мы его, брат, просим уйти. Это конечно. Сейчас нас трое: дядя Саша, я. И Малой. Он бедный.  Детдомовский. Потерянная душа.

С Малым мне пообщаться не удаётся. Он пришёл, когда я ходил в магазин за хлебом, и сразу же завалился в "спальню" дяди Саши.

— Спит. Не разбудить. Уставший пришёл очень, — Мага характерно щёлкает себя пальцами по кадыку. Я замечаю, что его борода пострижена аккуратно.

— А кто твой брадобрей, брат? — вопрос довольно бестактный, но купленная мной и выпитая Магой водка смазывает все шероховатости.

— Бороду? Сам стригу, — отвечает Мага. — Знаешь, есть такой материал, как марля, брат. Так вот, у меня есть кусок. Я эту марлю в горячей воде мочу. Потом на подбородок и щёки укладываю. И прижимаю плотно. А всё, что наружу вылезло, стригу ножницами.

— Ножницы есть?

— Есть, а как же! Я так не только себе, я и дяде Саше бороду стригу. И Максиму, который, как бобыль, на другом конце теплотрассы, через дорогу от нас живёт, тоже стригу. И всем, кто хорошо попросит.  

— А я за свою бороду 500 рублей отдал! — отвечаю я.

— Серьёзно? — смеётся Мага. — Тебя обманули, брат!

Бомжи Мага и дядя Саша рвут все стереотипы о людях, живущих зимой на улице. Например, они, имея алкоголь, не стремятся убиться в хлам как можно быстрее, а способны растянуть 0,7 водки на три часа. Попивая её по чуть-чуть.  Кроме того, и дядя Саша, и Мага (особенно он), стараются следить за собой, соблюдать гигиену. И, как это ни удивительно, регулярно моются: утром и вечером.

— Воду берём рядом, на стройке, — охотно объясняет дядя Саша. — Приходим с пятилитровыми баклажками и набираем. Разрешают. Если быть вежливым. А я вежливый. И у меня есть костюм.

Добытую воду Мага наливает в пластиковый таз и ведро, которые ставит на трубу. За день вода успевает нагреться. Её и используют, чтобы помыться утром и вечером.

— Человек должен мыться, чтобы не упасть на самое дно, брат, — говорит Мага.

— Мы не из тех, кто спит по подъездам грязный и бухой и гадит в свои штаны, — добавляет дядя Саша.

Работа. "За килограмм цветмета дают 240 рублей"

Яичницу и кашу съели быстро. Лёха с Виталиком ушли по делам. Перед этим стрельнули денег на дорогу до храма в Верх-Исетском районе. Сказали, что, может быть, там им помогут с зимней одеждой и обувью, после чего можно будет ехать на заработки. Валить лес под Артёмовским.

— А вы сейчас тоже на какую-то работу пойдёте? — спрашиваю я Магу и дядю Сашу.

— Нет. Я не работаю. Я вор, — спокойно отвечает дядя Саша. В голосе ни гордости, ни вызова. Точно он сказал не о себе, а о том, что сейчас январь.

— Нам есть чем заняться, — говорит Мага.

И выуживает из-под трубы моток спутанных проводов. Половина из них — кабели интернет-соединения.

— Откуда это? — спрашиваю я.

— Так, ищем. Находим, — улыбается дядя Саша, демонстрируя на удивление неплохие (как минимум целые) зубы.

В течение часа мы срезаем и срываем (нож один на троих) с проводов изоляцию. После этого Мага складывает мотки проволоки в закопчённое костровище возле бетонного блока и поджигает.

— За килограмм цветмета дают 230–240 рублей, — поясняет Мага. — А так — одна алюминиевая банка стоит рубль. Стеклянная бутылка — столько же, так и живём. Ищем и сдаём.

Дым с белого сменяется чёрным. В этот момент из-за забора, который отделяет теплопункт от железной дороги, вылетает горсть снега и падает возле нас. За первой горстью следует вторая и третья.

— Опа! Это дорожники. У нас с ними уговор. Они знак дают, что дым слишком густой. Надо всё потушить, а то придут менты, — Мага споро гасит костёр и прячет провода под трубами. — Вечером попозже разожжём.

Минут через пятнадцать к нам приходит молодой высокий парень в чёрной форме сотрудника ЧОП. Но, не увидев ничего подозрительного, уходит.

— А бывает, что приходит полиция? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает Мага. — Когда у них, как они говорят, "профилактика", приезжают. Забирают всех, держат несколько часов, что-то там напишут, а потом отпускают.

Мечты. "Хочу радио и уехать"

Когда я спрашиваю у дяди Саши, как их лучше называть, бомжами или людьми, попавшими в трудную жизненную ситуацию, он надолго задумывается, усевшись на землю в углу трубопровода. А минут через пять, когда я думаю, что он уснул, Саша отвечает:

— Да никак. Человеки. Люди.

— Бедолаги мы. Так и запиши. Бе-до-ла-ги, — добавляет Мага. — Бесправные. Да.

Вечером всех клонит ко сну. Малой так и не просыпался. Пасмурно, звёзд не видать. Мага опять запаливает костёр, чтобы жечь изоляцию проводов.

— Сейчас будет вонять! — говорит он. И, присев на корточки, начинает смотреть на огонь.

— Мага, — окликаю я.

— Что?

— О чём ты мечтаешь?

— Не знаю. Дом чтобы был большой. Семья, — говорит он. — Дядя Саша. А ты?

Через долгих десять секунд из тёмного угла доносится:

— Я хочу радио. И уехать с тобой отсюда.

— Ах, да, точно, — Мага хлопает себя ладонью по лбу. — Мы с Сашей как братья. Мы же в Тюмень поедем. Там у меня старший брат есть. Вот прям возьмём и поедем. Прям завтра. Ну… или через неделю. Как пойдёт.