Запретить "Любить...". Как режиссёр Михаил Калик боролся с антисемитизмом в СССР

В "Марше одиноких" Сергей Довлатов между делом замечает: "В Союзе нам жилось легко и просто. Еврейство было чем-то нехорошим, второсортным. В лучшем случае — простительным. Так бессознательно рассуждали даже приличные люди". Калик столкнулся с советским антисемитизмом ещё будучи подростком — знал и про погромы, и про двойные стандарты. Видимость человеческого отношения была только в дни Нюрнбергского процесса, когда в московской синагоге провели мемориальную службу. Калик, однако, знал цену таким мероприятиям, дав им совершенно справедливую оценку — "показуха для союзников". 

Война вообще всё изменила. Семья Калика перебралась сначала в Нальчик, а потом в Тбилиси. Отец юного Михаила — Наум Моисеевич — относился к советской власти с осторожностью. Михаил же, напротив, лез на рожон, особо не скрывая своего неприятия Сталина. Спустя годы он откровенно и жёстко выскажется об окончании Великой Отечественной войны:

После войны Калик поступает на театроведческий в ГИТИС. Однако там он пробыл недолго. В 1949 году, в разгар так называемой борьбы с космополитизмом, в университете произошёл неприятный эпизод. В "Правде" выходит статья "Об одной антипатриотической группе театральных критиков" — творение целого ряда известных писателей, включая Симонова и Фадеева. Редактировал статью лично Сталин. Статья нападала на "безродных космополитов", которые затесались в ряды театральных критиков. Калик вспоминает, как его преподавателей собрали в актовом зале ГИТИСа и устроили им своеобразное судилище. Будущий режиссёр решил, что оставаться после такого совершенно невозможно, и перешёл во ВГИК.

Арест и лагеря 

Во время учёбы на третьем курсе Калик посещал студенческие встречи. Их участники были преимущественно евреями, что не могло не привлечь внимания соответствующих органов. По словам Калика, спецслужбы подослали к ним еврейского мальчика по фамилии Головчинер, который записал особо смелые беседы. Любопытно, что Калик его ни в чём не винил. Он отнёсся к стукачу с пониманием: родителей Головчинера расстреляли, а на дело он пошёл под давлением Лубянки. Вскоре Калика и его друзей обвинят в "еврейском буржуазном национализме" и "организации террористической группы". 

Калик попадает в зверские условия — в Тайшетские лагеря, в Озерлаг. Сорокаградусный мороз, изнуряющий труд — в лагерях ему приходилось закапывать трупы, рыть канавы и чистить замёрзшие туалеты. Своё 25-летие Калик встретил в одиночной камере. Главным гостем именинника должен был стать следователь — Калик ждал его, потому что боялся, что разучился говорить. 

После лагеря Калик наконец занялся режиссурой. Проблемы с цензурой затронули уже его дипломную работу — экранизацию "Разгрома" Фадеева. Фильм, как недостаточно героический, осудили партизаны. В "Известиях" тут же вышла разгромная статья, однако фильму повезло: скандал быстро затих, и картина вышла в прокат.

Картина "Колыбельная", которая, по выражению самого Калика, стала "хорошим кино о хороших советских людях", тоже протестов не вызвала. Но стоило режиссёру удариться в авангард, как на него посыпались шишки. Образное и символическое кино "Человек идёт за солнцем" по факту запретили. Директора киностудии сняли, а Калика вызвали в ЦК. Чтобы выпустить фильм, режиссёр вместе с композитором Микаэлом Таривердиевым повёз его копию в Москву, где она была презентована в Союзе кинематографистов. Там "Человек идёт за солнцем" получил одобрение и всё же был принят. 

Несмотря на съёмку ярких поэтических фильмов, Калик не забывал и о реальности, где его соотечественники ежедневно становились жертвами советского антисемитизма. Два сценария о холокосте были зарезаны, равно как и адаптация "Вечного шаха" Ицхака Мераса — книги о еврейском гетто на территории оккупированной нацистами Литвы. 

Запрет "Любить..."

В кинопоэме "Любить..." Калик обошёлся без еврейской темы, однако советская цензура всё равно на неё ополчилась. Фильм состоял из четырёх лирических новелл, которые предварялись цитатами из библейской Песни Песней. Кроме того, в "Любить..." содержалась небольшая проповедь отца Александра Меня.

Именно это и не понравилось цензорам. В ход пошли ножницы: без ведома Калика ленту перемонтировали, вырезав из неё речь Меня и библейские цитаты. Калик обращается в суд, однако на него самого заводят уголовное дело, а затем конфискуют имущество и оставляют без средств к существованию. Последней работой Калика в Союзе становится экранизация Артура Миллера "Цена". Фильм уцелел, но лёг на полку на двадцать лет.  

Спасаясь от преследования, Калик уезжает в Израиль, напоследок послав открытое письмо в три газеты. В нём он изобличает государственный антисемитизм. Письмо никто не опубликовал. 

Вместо послесловия 

Калик уже много лет живёт в Израиле и возвращаться в Россию не планирует. По его мнению, нынешняя власть не далеко ушла от советской и относится к человеку не сильно лучше. 

Калик и сейчас остаётся диссидентом — несломленным и непокорённым. Как и прежде, он грозит "сверхдержаве, которую весь мир боится" кулаком без малейшего страха. А нам же остаётся только принять это и в день рождения режиссёра ещё раз пересмотреть его фильмы. Они того стоят.