"Бомбили американцев только в плохую погоду". История одного солдата

Когда-то семья Асядулы Нигматулина жила в татарском селе недалеко от Чистополя. Его отец Ярула был единственным, кого из села призвали в армию в Первую мировую войну. После революции воевал за красных. Война завершилась для него в Польше. Проведя шесть месяцев в плену у белополяков, Ярула бежал. Благополучно добрался до дома, не подозревая, что скоро придётся снова пускаться в бега.

На свою беду Нигматулин отказался вступать в колхоз. Имея дом, лошадь, двух коров и 15 овец, он считался середняком, а следовательно, не очень-то благонадёжным. Его жена, правда, в отличие от мужа, в колхоз записалась. Но семью этот компромисс не уберёг. Один из друзей предупредил, что Нигматулиных придут раскулачивать. И тогда Ярула Нигматулин собрал ночью семью (помимо четырёхлетнего Асядулы в ней было ещё четверо детей), посадил на телегу и покинул родную деревню. Дальше — пристань, пароход до Астрахани и, наконец, город Грозный. Тысячи неблагонадёжных жителей СССР в те годы прятались на окраинах страны. 

А потом была война

В школе в классе Асядулы было девять парней, и все девять после выпускных экзаменов ушли на фронт добровольцами. Вернулись лишь двое.

— В июне 1942-го нас, ребят-добровольцев, в Грозном набралось 182 человека. Всех отправили в Ростов-на-Дону. Приезжаем — и выясняется, что мы никому не нужны. В город вот-вот войдут немцы, на улицах — паника, грабежи магазинов. Да ещё документы наши пропали. Решили возвращаться домой. Шли всемером. Кое-как добрались до Грозного.

А вскоре, к сентябрю 1942 года, немцы подошли и к нему. Но, в отличие от Ростова, взять не смогли. И тогда стали бомбить нефтепромыслы.

— Из-за пожаров город погрузился во тьму. Всё небо — в чёрном дыму, можно было различить лишь узкую полоску света у горизонта, — вспоминает Асядула Нигматулин. — Самолёты разбомбили пруд, в который сливали некачественную нефть. Всех взрослых, все подводы и машины останавливали на улицах и бросали на создание "плотин" из песка и камней на пути этого потока. Построили три защитные линии. Горящая нефть прорвала две из них и остановилась у третьей. Закоксовалась. И тогда весь город хлынул рубить этот образовавшийся кокс. Рубили сверху, а снизу ещё была красная раскалённая нефть. Мы с братом вывезли за два раза тонну кокса, а сделать третью ходку уже не успели. Городские власти быстро всё оцепили, разбили эти залежи топлива на участки, закрепили за предприятиями и организациями — рубить кокс там могли только их сотрудники. Так благодаря немецкой бомбардировке грозненцы не мёрзли зимой — топили коксом печки.

Со второй попытки молодых добровольцев всё-таки смогли отправить, но не на фронт, а в тыл. В Кировабад. 

Через Кировабад (ныне Гянджу) из Ирана шли поставки самолётов по ленд-лизу — американских "Бостонов" и "Аэрокобр". Там же находилось лётное училище. Асядула стал курсантом. Лётчиков тогда готовили всего шесть месяцев. Изучив теорию, курсант должен был сделать 10 самостоятельных полётов — главное, чтобы садиться умел. Инструкторы говорили: "На фронте долетаешь". 

Однажды в Кировабад принимать самолёты прилетела группа лётчиков 4-го Гвардейского бомбардировочного полка 6-й авиадивизии 85-го корпуса. И они подговорили нескольких недоучившихся парней лететь с ними в полк, где их готовы были включить в экипажи. Но не лётчиками, а стрелками-радистами.

— Мы так рвались на фронт, что были согласны на всё ради этой возможности, — вспоминает ветеран.

Он успел совершить 18 боевых вылетов на пикирующем бомбардировщике Пе-2. В распоряжении стрелка было два пулемёта — переносной ШКАС, который нужно был перетаскивать с борта на борт, и стационарный крупнокалиберный ПБ-12,7. Стрелять из него приходилось стоя коленями в люке. Именно в такой позе во время пятого вылета у Асядулы состоялось боевое крещение.

— Я увидел силуэт истребителя и нажал на гашетку. Глаза невольно зажмурились. Попал или нет, не знаю, но немец от нас отстал, — рассказывает Асядула Нигматулин. 

Пе-2 не был лёгкой добычей, изначально самолёт создавался как дальний истребитель, но стал в войну пикирующим бомбардировщиком. 

Война для полка закончилась 9 апреля со взятием Кёнигсберга. Асядула вернулся в училище, доучился на лётчика и уже в новом качестве возвратился в тот же 4-й бомбардировочный полк. Летал на Пе-2 и американской "Летающей крепости" (В-25).

— "Летающая крепость" — отличный самолёт, дальний бомбардировщик. Он тоже достался нам по ленд-лизу. Мы на нём отрабатывали бомбометания с оптическим прицелом. А вот Пе-2 — машина не очень удачная. Сложная при посадке.

А ноу-хау тех лет — электрическое управление — не раз приводило к пожарам в воздухе. Асядула первый раз горел именно на Пе-2 — 17 октября 1947 года в училище. Но смог сесть на одном двигателе. 

Секретный интернациональный долг

В 1950 году для Асядулы началась реактивная эра. Его 6-я воздушная дивизия одной из первых в стране стала переучиваться на реактивные бомбардировщики Ил-28. 

Вскоре 10 экипажей полка получили задание перегонять бомбардировщики в Китай. Лётчиков привезли на завод в подмосковные Луховицы. А там насколько глаз видит — как чаек на морском берегу — Ил-28 без опознавательных знаков.

Их перегоняли на высоте 11–12 километров по маршруту Казань — Свердловск — Омск — Иркутск. И в конце бросок на юг — на аэродром китайского города Цицикара. Там никто не встречал — ни китайцы, ни наши. Это было очень странно. Только получили команду по рации: брать свои тревожные чемоданчики и загружаться в стоявший неподалёку Ли-2... Но из Цицикара не вернулись в Москву, а почему-то были переброшены дальше на восток — на один из военных аэродромов Амурской области. Три дня жили в неведении, а потом всех командиров и штурманов пригласили в штаб: "Ну что, братцы, отдохнули? А теперь вступаем в войну". СССР и Китай решили выполнить интернациональный долг — вмешаться в боевые действия в Корее.

Начало этой войны было для северокорейских войск очень успешным — они почти сбросили южнокорейцев в море. Но огромный американский десант резко изменил соотношение сил. Войска "северян" примерно за месяц оказались на грани разгрома. И вот тогда-то, в октябре 1950 года, в войну вступили 270-тысячная китайская армия и советская авиация. Участие в боевых действиях наших истребителей МиГ-15 — уже давно рассекреченный факт. А вот официальной информации о применении бомбардировщиков нет. Асядула Нигматулин — источник неофициальный, но вполне достоверный.

— Мы базировались на одном из наших дальневосточных аэродромов. Вылетали раз в два-три дня, причём только в пасмурную погоду. Бомбили из облаков, в основном с радиолокационным прицелом. Вначале с высоты 5000 метров. Потом спустились до 3000. Это были одиночные вылеты — каждый бомбардировщик прикрывала пара истребителей дивизии Кожедуба, у нас с ними и с командным пунктом были единые каналы связи. Нам ставили задачу, но не говорили, что именно за объекты мы бомбим. Предупреждали: если собьют, прыгать с парашютом можно только севернее 38-й параллели, по которой проходила линия фронта. Но воспользоваться этим правилом не пришлось. 

Василий Сталин разрешил летать в трусах

Скоро выпали Нигматулину испытания посерьёзнее — уже "в мирной жизни". После бомбометаний на одном из прибалтийских полигонов на его Ил-28 загорелся двигатель. В бензобаках было ещё полно керосина. И огонь уже подбирался к ним — самолёт мог взорваться. После переговоров с землёй на высоте 4000 метров Асядуле пришлось впервые в жизни катапультироваться. 

А летом 1952 года его дивизия участвовала в параде в Москве на День авиации. Это был последний сталинский воздушный парад. В Тушине соорудили громадную застеклённую трибуну. Вообще-то, тогда, летом 1952-го, в небе должны были находиться только лётчики парадной дивизии, насчитывавшей 81 самолёт. Но министр обороны маршал Жуков посчитал, что реактивной авиации маловато, и решил привлечь ещё и 6-ю Гвардейскую. Для лётчиков это был жуткий стресс. Если парадная дивизия тренировалась месяц, то "шестёрку" обучали всего неделю. 162 реактивных бомбардировщика выстраивались в колонну за 70 километров от Тушина. Шли девятками. Первая на высоте 100 метров, вторая, чтобы не попасть в струи двигателей предыдущих, — на 115 метрах, третья — на 130.

— Это сверхтяжело было — держать дистанцию. И никаких приборов, всё только на глаз, — вспоминает Асядула Нигматулин. — Да, ещё в чём мы летали тогда: хромовые сапоги, бриджи, плотная, чуть ли не брезентовая сорочка, куртка, шлемофон. А дело было в августе, и температура в кабине доходила до 30 градусов. Приземлился, заруливаешь на бетонку: ещё техник не успел поставить стремянку, а ты уже отстёгиваешь парашют и как ошпаренный выпрыгиваешь из кабины. Снимаешь насквозь мокрую от пота сорочку — и первым делом её выжимаешь. Помню, после генеральной репетиции только выбрались из кабин, еле живые, и прилетает Василий Сталин. Он был командующим ВВС Московского военного округа. И именно он руководил парадом, сам открывал его на Ту-4. Генерал-лейтенант подъезжает к нам, спрашивает, как дела. Народ начинает ему жаловаться: "Товарищ командующий, это просто невозможно. Пот в глаза затекает — не видно ничего. Не дай бог что-нибудь случится". А он нам говорит: "Разрешаю летать в одних трусах".

Конечно, никто этим разрешением не воспользовался. На самом параде Асядула летел мимо трибун почти вслепую. Но долетел. А для Василия Сталина тот парад стал катастрофой. Нет, всё прошло замечательно. И его отец был увиденным зрелищем так доволен, что пригласил сына на банкет с членами политбюро. А Василий к тому моменту уже успел напиться на радостях. Приехал к отцу пьяным. Сталин выгнал его с банкета и на следующий день снял с должности.

В 1953 году Асядула встретил свою любовь. Приехал в отпуск домой, в Грозный. Пришёл на встречу молодёжи в Татарской слободке. И во время танца выронил из кармана пистолет. Это увидела молодая учительница Ряйса и строго лётчика отчитала. Так что он тут же пошёл в уборную, расстрелял там все патроны, а сам ствол выкинул в отхожее место. А в следующий приезд решил посвататься к строгой учительнице. Ряйса согласилась на предложение руки и сердца старшего лейтенанта.

Всё выше, и выше, и выше...

В 1952 году Асядула подал рапорт в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского, на отделение лётчиков-инженеров. Экзамены сдал успешно. Но тут выяснилось, что отделение в академии внезапно закрыли и готовят теперь просто авиационных инженеров. Асядула хотел летать. Последнее слово оставалось за командующим Прибалтийским военным округом генералом Иваном Баграмяном. Он утверждал кандидатуры подчинённых, отправляемых на учёбу. Когда через полтора месяца Асядулу вызвали в штаб и вручили бумагу с решением Баграмяна, у Нигматулина камень упал с плеч. Резолюция командующего на документе была нецензурной:  "Не хрен (только генерал употребил другое слово — И.Ю.) из лётчика реактивной авиации делать инженера!"

В 1956 году Нигматулина направили на центральные курсы усовершенствования лётного состава в Таганрог. И в этот момент туда прибыл генерал Нанейшвили набирать слушателей в Военно-воздушную академию в Монине. Это был авиационный вуз номер один. Он готовил командные кадры для авиачастей. Но Асядулу беспокоил щекотливый вопрос. В его личном деле имелась запись о том, что родители были раскулачены. А в то время на подобный "компромат" смотрели очень строго. При поступлении в такое серьёзное учебное заведение уже после всех экзаменов людей с "тёмным прошлым" отсекала мандатная комиссия. И Асядула на собеседовании с генералом сам поднял этот вопрос. Нанейшвили внимательно посмотрел на него. И заверил, что на факт раскулачивания в академии посмотрят сквозь пальцы.

Окрылённый этим обещанием лётчик сдал экзамены на "отлично". По окончании академии в 1959 году получил назначение в Липецк. Командиром эскадрильи на Первых центральных курсах усовершенствования лётного состава. Это было что-то вроде высшей школы лётного мастерства — на курсах обучали уже опытных пилотов уровня не ниже командира эскадрильи. Но Нигматулину страшно не повезло. Вскоре после его прибытия в Липецк в жизни части началась чёрная полоса.

20 апреля 1960 года во время тренировочного полёта с очередным слушателем двое опытных лётчиков-инструкторов, чемпионов ВВС по бомбометанию, неверно считали информацию с локатора, и самолёт вместо полигона сбросил бомбы на завод синтетического каучука в Воронеже. К счастью, обошлось без жертв. Но сразу же последовал звонок из горкома в Москву: "Бомбят Воронеж!" Экипаж самолёта ещё выполнял полёт по маршруту, а на аэродроме его уже поджидали две чёрные "Волги"...

Лётчиков-чемпионов после суда офицерской чести уволили из армии без пенсии. А ещё через пару месяцев как гром среди ясного неба прогремело известие: Хрущёв решил полностью разогнать фронтовую бомбардировочную авиацию. Новейшие Ил-28, на тот момент лучшие в мире "бомберы", стали резать на металлолом. Сотни отличных лётчиков увольняли в запас. Асядулу Нигматулина ждала та же участь. Было очень обидно — выходит, зря заканчивал академию? Он уже даже написал рапорт, договорился о работе на гражданке: его брали командиром на Ту-104. Но пришёл приказ главкома ВВС, согласно которому Асядулу, единственного из части (!), не уволили. Лётчика перевели в секретный авиаполк, в задачи которого входили две функции — гипотетическая (вывоз правительства из Москвы в так называемый особый, то есть предвоенный период) и реальная (поиск и спасение приземлившихся космонавтов). В этот полк отбирали лучших лётчиков страны.

Пришло время Асядуле открывать для себя Казахстан. 10 экипажей секретного полка садились на аэродромах в Балхаше, Троицке, Акмолинске, Целинограде...

Все космические запуски — неважно, пилотируемых кораблей или научных, метеорологических и других спутников — обозначались словом "космос" с порядковым номером. Нигматулин застал самое начало советской космической эры. Первым для него стал "Космос-3", а последним, когда он через четыре года покинул полк, — "Космос-196". 

"Космос-4" долго не могли найти. Он упал в 500 метрах от одного села на целине, и все три выбрасываемые при посадке антенны радиомаяка вышли из строя. Когда объект наконец обнаружили, местные жители уже успели отрезать парашют, ткань которого очень им приглянулась, и подбирались к секретной начинке самого аппарата. Но при приближении к нему  сработала сигнализация — завыла сирена. А уж вскрытие подобных космических гостинцев было и вовсе небезопасно — в них закладывалась взрывчатка.

Когда объявлялась "космическая готовность", лётчикам запрещалось отправлять письма, звонить по межгороду, даже лишний раз покидать гостиницы, в которых они жили. 

Как только спускаемый аппарат садился и это место засекали, туда с дежурившего в воздухе самолёта Ил-14 прыгали парашютисты-десантники во главе с подполковником ВДВ. Они первыми подбегали к космонавтам, помогали им выбраться из капсулы. Затем на вертолётах прибывала вторая спасательная группа. И тоже довольно быстро. Так, когда Нигматулин встречал советского космонавта № 5 Валерия Быковского, тот к его прилёту едва успел выбраться из спускаемого аппарата и ещё только зашнуровывал кеды.

На "космосе" Асядула отработал четыре года. А потом представилась возможность поступить в адъюнктуру Военно-воздушной академии в Монине. Оттуда даже пришёл запрос на его личное дело.

— Но я постоянно был в командировках, а командир полка этот запрос придержал и сам поехал вместо меня, — усмехается Нигматулин.  

От обиды, как только появилась возможность, он сразу же покинул перспективный "космический полк". В 1964 году перевёлся под Выборг. Там базировался 332-й отдельный Гвардейский вертолётный полк. Экипажи полка привлекались для испытаний ракетно-вертолётных комплексов. Специально сконструированные гигантские вертолёты Ми-6 должны были оперативно перебрасывать по воздуху ракеты средней дальности вместе со спусковыми установками. Это делалось с целью неожиданной для потенциального противника смены позиций. 

Асядула Нигматулин в 1967 году стал командиром 332-го полка, но продолжал летать. И даже гореть в вертолётах. Один такой пожар случился ночью 13 марта 1969 года на Ми-6. В полк прибыл новый офицер-пропагандист — татарин. Он попросил Асядулу: "Товарищ командир, возьмите с собой. Я ещё ни разу не вертолёте не летал". Ну как отказать земляку? А в воздухе на высоте 900 метров приборная доска вдруг вспыхнула, заискрила, как сварочный аппарат. Засветилось табло "Пожар".

— Я не раз горел в воздухе. Но тогда сердце впервые ёкнуло, — признаётся Асядула Нигматулин. — Ночь, облака, а под нами карельский лес — вертолёт аварийно не посадить. Возможно, придётся прыгать. У каждого из шести членов экипажа был парашют. Но нас-то — семеро! А у этого пассажира-пропагандиста парашюта нет! И я вдруг отчётливо понял, что в такой ситуации тоже не смогу прыгнуть. К счастью, мы дотянули до запасного аэродрома.

Хроника пикирующей страны

В 1967 году судьба приготовила Асядуле встречу с молодостью. Именно в 332-м вертолётном полку снимали фильм "Хроника пикирующего бомбардировщика" с его родным самолётом Пе-2 "в главной роли".

— Мы начали сами снимать наш полк для истории. Сделали несколько отличных документальных фильмов. Например, о том, как вертолёты Ми-6 наводят переправу на реке Вуоксе. Несут на внешней подвеске восьмитонные понтоны размером семь на восемь метров — уникальная работа!

 В 90-е годы мир Нигматуллина стал рушиться. Всё, во что верил Асядула, было объявлено коммунистической пропагандой. Всё, чему служил, — тоталитарным режимом. А государство, в котором жил и которым гордился, — империей зла. Армия стала разваливаться.

Приходили страшные вести из Грозного — города, где Асядула вырос и куда каждый год приезжал в отпуск. Там жили все его близкие родственники. Сначала, в первую чеченскую войну, погибли сестра, её муж и внук. Причём даже обстоятельства их смерти толком не выяснены (известно только, что бандиты убили сестру в её доме выстрелом в голову). Асядула добирался в Грозный на похороны на перекладных автобусах, а потом шёл пешком.

— Я с трудом нашёл дорогу к родному дому. Вдоль центральной улицы — сплошные металлические заборы и надписи "Осторожно, мины!". Во время Великой Отечественной войны я видел разрушенный Кёнигсберг. Так вот, он пострадал меньше, чем Грозный. По пути до дома я не встретил ни одного целого здания. Потом настал черёд хоронить брата и его жену. Их убили в собственном доме в 1998 году, в казалось бы мирное время между первой и второй чеченскими войнами.

Заслуженному военному лётчику из России, приехавшему на похороны, находиться в Грозном было небезопасно. Поэтому возле его дома днём дежурил один автоматчик, а ночью двое.

— На почту, чтобы я мог позвонить жене, меня возили с охраной. Хотел на рынок сходить в двух шагах, только открыл калитку — часовой бежит: "Дядя Лёня, вы куда? Мы вам продукты сами принесём". Тогда уже поезд ходил Грозный — Москва. Я собрался на нём возвращаться домой. Снова слышу: "Дядя Лёня, только не из Грозного! Про вас уже все здесь знают. Как бы чего не вышло в пути. Мы спокойно вас отвезём на машине до Пятигорска через блокпосты, а уже там сядете в поезд".

Никогда не думал Асядула, что придётся, прячась от невидимой угрозы, покидать город, который привык считать своей родиной. Будто кто-то взял и отсёк его прошлое. 

Даже поездки на дачу теперь стали мучительными. Она у Нигматулиных под Выборгом, недалеко от аэродрома 332-го полка. Так что Асядула стал невольным свидетелем прозябания своей бывшей части. Окончательно полк прекратил существование в 2010 году при министре обороны Сердюкове.

Просьба к Путину  

А в 2012 году состоялся тот самый разговор Асядулы Нигматулина с Владимиром Путиным. Ветерану позвонили из штаба воздушной армии. Предупредили о предстоящей встрече и попросили держать это в секрете. Асядула даже внуку, жившему тогда вместе с ним, ничего не сказал. А само время встречи с тринадцатью ветеранами Министерства обороны сообщили только накануне.

Путин приехал в родной город на годовщину снятия блокады, собирался возложить венок на Пискарёвском кладбище. Там и состоялась встреча. Владимир Путин признался ветеранам, что на Пискарёвке, возможно, покоится его старший брат, которого он никогда не видел. В 1942 году детей забирали из голодающих семей, чтобы их спасти. "У мамы тоже забрали ребёнка, и, к сожалению, он заболел, по-моему, дифтеритом, и умер. Сообщили, что умер, но так и не сообщили место захоронения, так что вполне вероятно, что он здесь где-то захоронен", — поделился президент страны с ветеранами.

Дальше ветераны рассказывали о себе, задавали много вопросов первому лицу страны — о лекарствах в аптеках, о возрождении уроков физкультуры в школах, об опасности вступления России в ВТО, даже о засилье на телеэкранах Пугачёвых и Галкиных. Асядула Нигматулин ничего о себе не рассказывал и поднял всего один вопрос. Тот, который больше всего волновал и до сих пор волнует.

Как сохранить единство многонациональной страны? Перед его глазами всё ещё стоят разрушенный Грозный и могилы погибших близких. Теперь Грозный отстроили, но каждый день по телевизору показывают, как разрушают Донбасс, — будто и не было в стране десятилетий "дружбы народов". На той встрече Асядула Нигматулин предложил узаконить термин "российский народ", Владимир Путин с ним согласился: "Это правильно. Он есть, им надо просто пользоваться почаще". И ещё говорили о Советском Союзе.

Путин сказал, что возродить СССР невозможно и, к сожалению, уже и не нужно, "но сохранить всё доброе, всё полезное и перспективное, доставшееся нам от вас, от ваших поколений, от тех людей, которые создавали и укрепляли огромную, великую страну, Советский Союз, — это наша историческая миссия".