Дианы Шурыгины XIX века: как должна себя вести "правильная" жертва насилия

"Боюсь, что пострадало много невинных [мужчин]… Суд присяжных часто прощается со здравым смыслом. Слёзы симпатичной девушки перевешивают все разумные аргументы. Какой абсурдной и невероятной ни была бы версия девушки, обморок в нужный момент убеждает всех в её правдивости", — писал британский судья в 1882 году. Хитрость, уловка или отчаянное средство убедить суд в своей невинности — Лайф расследует, зачем девушки — жертвы изнасилования в нужный момент падали без сознания.

Подробно этой темой занимается британский историк права Виктория Бэйтс, поднявшая 2213 дел о покушении на изнасилование (посягательств на половую свободу), которые слушались в судах Мидлсекса, Глостершира, Сомерсета и Девона с 1850 по 1914 год. Важно, что речь идёт о викторианском обществе, где идеи "сама виновата, спровоцировала парня" были не менее сильны, чем в современной России.

Обморок — единственное оправдание жертвы насилия

Присяжные (именно они принимали решение о виновности, сближая суд с передачей "Пусть говорят") в норме обязывали женщину доказывать своё сопротивление насильнику (а не его попытки овладеть жертвой). Тогда, как и сейчас, многие верили, что насилие невозможно без согласия женщины: "Нельзя вложить меч в вибрирующие ножны". В этом смысле обморок выступал отличным объяснением, почему женщина не смогла отстоять свою честь.

Так, на 22-летнюю Присциллу Чёрчас напали в июне 1865 года, когда она шла на рынок за сидром. "Он… бросил меня на траву и поднял мне юбку. Я сопротивлялась как могла, кричала. Он сорвал с меня штаны и попытался совокупиться. Я кричала, но он засунул кулак мне в горло. Я боролась с ним как минимум полчаса, он тащил меня вдоль дороги… Потом я потеряла сознание и не знала, что происходит. Когда я очнулась, рядом со мной была моя мама. Мужчины не было".

В нарративе (изложении событий в виде рассказа) Чёрчас подчёркивается сопротивление, которое она оказала насильнику. На описание борьбы тратится гораздо больше слов, чем на описание обморока: последний показывается как итог длительного сопротивления, результат полного истощения девушки. Потеря чувств создаёт "дырку" в рассказе о преступлении и одновременно объясняет этот "пробел" — достаточно убедительно, чтобы присяжные признали мужчину виновным в попытке изнасилования. Вердикт судьи — четыре месяца исправительных работ.

В 1852 году на служанку Хэрриет Хиндер (20 лет) покусился другой слуга, пока хозяев не было дома. "Он подошёл сзади, схватил меня за плечи, положил на пол, задрал мою одежду, стал коленями между моих ног и начал расстёгивать штаны. Я кричала со всей мочи и едва могла дышать. Изо всех сил я пыталась сбросить его и, наконец, лишилась чувств. Не знаю, что случилось потом… Я никогда не позволяла себе вольностей с ним и не давала повода вольно обращаться со мной".

Потеря чувств в таких текстах выполняла ещё одну функцию — позволяла жертвам насилия избегать описания самого полового акта. В викторианском обществе считалось, что невинные девушки должны быть скромными. В суде, парадоксальным образом, общество требовало от них одновременно убедительно рассказать об изнасиловании и не показать, что они хорошо знают, что такое секс или вообще склонны к "нескромному" поведению — а иначе присяжные решат, что "сама соблазнила парня". И обморок "в процессе" позволял решить эту проблему.

Несколько другую задачу выполняли рассказы о том, как девушка лишилась чувств после инцидента. Обычно они исходили от несовершеннолетних девушек, перед которыми не столь остро стояла задача доказать суду свою "чистоту". Например, в 1885 году пятнадцатилетняя Мэри Энн Моррис встретила на дороге двух своих знакомых мужчин. "Они меня схватили и держали десять минут — а я вырывалась. Я кричала и пригрозила одному их них, что пожалуюсь бабушке. Но он засунул мне руки под одежду, и я заорала ещё раз. Тут рядом показался Альберт Кингман, схватил за руку одного насильника, и так я смогла убежать… Как только я добежала до дома, я упала в обморок".

Здесь потеря чувств подчёркивает истинную женственность истицы, её соответствие стандартам "правильной девушки", возникшим ещё в XVIII веке и хорошо известным в том числе и в России: такая девушка легко краснеет, часто плачет и падает в обморок от сильных чувств. В XIX веке этот идеал постепенно умирал и пародировался, но в массовой культуре сохранился. Например, в детективном романе Уилки Коллинза "Закон и женщина" (1875) героиня узнаёт из газет о том, что её муж отравил свою первую жену: "Тут Господь сжалился надо мной: я упала в обморок".

"Истеричка, всё выдумала!" Врачи и их подозрения

Не менее важную роль в судьбе девушек играли эксперты — врачи, оценивающие их состояние и воспринимавшие обморок в медицинском смысле, как симптом. В авторитетной "Медицинской юриспруденции", выдержавшей много изданий в XIX веке, отмечалось, что женщины теряют сознание от страха или потери сил. Так, в 1864 году девонский врач засвидетельствовал в суде, что истица, находясь в полицейском участке, три раза падала в обморок, даже получив лекарство. Её руки и ноги дрожали от страха, она с трудом могла говорить.

Показания врачей иногда подчёркивали "месседж" женщин, чей обморок доказывал их невинность и обвинял насильников. Однако медицинские светила отличали обмороки от страха от сходных по симптоматике эпилептических или истерических припадков. Женская истерия создавала панику среди врачей, так как в XIX веке женщины-истерички обвиняли докторов в сексуальных домогательствах.

Адвокаты обвиняемых в изнасиловании не замедлили воспользоваться этим фактом. В 1856 году истица утверждала, что потеряла сознание, выпив напиток с подмешанным туда лекарством, после чего над ней надругались. Сторона защиты вместе с врачом-свидетелем доказывали, что отравленного питья не было, женщина испытала типичный для её возраста и темперамента истерический припадок, а всё остальное придумала.

Мифы об изнасиловании — и их жертвы

Девушкам, как мы видим, приходилось нелегко: если они не падали в обморок во время или после "непристойного акта", присяжные подозревали их в потворстве мужским желаниям. А если падали — их всегда могли обвинить в истеричности, в патологической эмоциональности и, опять же, подорвать доверие к их показаниям. В 1899 году отец одной из девушек был вынужден свидетельствовать, что она "хрупкого телосложения, но не имеет привычки падать в обморок по любому поводу"! Кто-то не верит, что Диану Шурыгину изнасиловали, потому что девушка пришла на передачу Малахова не убитая горем — а суд присяжных XIX века не верил в невинность девушек (жертв насилия), если они не теряли сознания.

Важный момент: все приведённые выше слова истиц — не спонтанные речи в суде, а подготовленные выступления. В делах, которые доходили до суда, специально подчёркивались моменты, отвечающие представлениям общества о "настоящем" изнасиловании. Государственные обвинители (что в XIX, что в XXI веке) давали ход делу, оценивая его шансы совпасть с мифами об изнасиловании, которые разделяют присяжные, — и тем самым укрепляли эти мифы.

Однако всё вышесказанное не означает, что девушки цинично манипулировали мнением суда, придумывая то, чего не было: факты оставались фактами, а их подача всегда и в любом обществе зависит от явных и неявных норм и стандартов. Но вот что любопытно: как только в начале XX века юристы стали больше верить в ответственность мужчин за изнасилование, а в прецедентном праве подчинение стали отличать от согласия, упоминания обмороков начинают исчезать из судебных показаний и сейчас встречаются крайне редко.