Убийца детей или жертва системы. Кого судят за гибель детей на Сямозере?
На улице ветер и сильный дождь. Фельдшер скорой помощи Ирина Щербакова уже съездила на выезд, и до конца смены ещё полдня. Но мысли уже о доме. Поскорее бы к дочке. На часах 15:18. И вдруг звонок.
— Скорая, говорите, — произносит она.
В трубке детский голос, срывающийся на крик:
— Помогите. Мы на озере. Спасите нас!
— У нас записался ваш разговор и номер телефона. Сейчас передам в полицию.
Помехи, голос на той стороне пропадает. Последнее, что она слышит, — "Помогите нам".
После этого фельдшер бросает трубку, от коллег отмахивается: "Да это дети опять шутят".
Ещё через час каноэ с детьми, которые сплавлялись по карельскому Сямозеру, перевернулось. 14 детей погибли, в том числе и 11-летний мальчик Сева, который дозвонился до дежурившей на линии горячей связи "112" Ирины Щербаковой.
Теперь его голос звенит в её ушах каждый день, а воображение строит тысячи сценариев, как бы всё было, если бы она вызвала МЧС или хотя бы сообщила о звонке главврачу.
Спустя девять месяцев после трагедии, 28 февраля Суоярвский районный суд Карелии приступил к рассмотрению уголовного дела (по части 3 статьи 293 УК РФ "Халатность, повлекшая по неосторожности смерть двух или более лиц"), которое было возбуждено по факту гибели детей в лагере на Сямозере. Подсудимая — фельдшер Ирина Щербакова, которая, получив телефонный звонок от тонущего ребёнка, приняла его за шутку. Ей грозит до семи лет лишения свободы.
"Не верю"
Суоярви — небольшой городок на юге Карелии. Население — девять тысяч человек. И почти все жители только и обсуждают, за что будут судить фельдшера Щербакову.
Судебное заседание назначили на 11:00. За час до этого местные уже заняли все скамеечки в зале. Это коллеги, родные, пациенты. Всё время перешептываются, только и слышно: "За что же нашу Иришку так?", "Это же ошибка была?", "А если и вправду дети шутили бы?", "Со всеми бывает, нельзя по строгости Иру судить".
Журналисты выставили штативы на первой линии так, что местные жалуются, — ничего не видно за этими треногами. Корреспонденты ждут в коридоре, когда Ирина Щербакова явится на заседание.
В здание входит женщина в красном пуховике, неуверенная походка, глаза опущены в пол. Как только видит журналистов — теряется. Трясущимися руками протягивает документы приставу и вынимает ключи из куртки, чтобы пройти через металлодетектор. Все сразу понимают, кто это. Журналисты по очереди повторяют одни и те же вопросы: "Почему не отреагировали на звонок?", "Почему не сообщили главврачу о нём?", "Почему подумали, что это шутка?". На все вопросы Ирина отвечает только молчанием.
Проходит в зал, обнимается с теми, кто пришёл поддержать, благодарит их.
Единственная фраза, которую за всё время произнесла женщина-фельдшер: "Признаю свою вину частично. Хочу воспользоваться статьёй 51 Конституции РФ"
Всё остальное время Ирина просто сидела, отстранённо смотрела в окно и перебирала бумаги.
Сторона обвинения зачитывает материалы дела. Показания детей, которые были в озере. Они подробно описывают, кто звонил, как и когда:
"Один мальчик, который сидел справа от меня, смог дозвониться, но трубку бросили, сказали, что шутит".
Это подтверждают и материалы дела. Действительно, звонок был прерван фельдшером, она первая положила трубку.
Ирина сидит абсолютно спокойно. Иногда опирается о стенку и закрывает глаза.
Родители погибших закрывают красные лица руками, безостановочно вытирают слёзы и пытаются успокоиться.
Перерыв — 5 минут. Время, чтобы умыться, выпить воды и успокоиться.
Порядок рассмотрения дела изменили. Решили сначала допросить свидетелей. Нужно выяснить, в чьи обязанности входило принимать звонки и отправлять бригаду на место.
— Мы не фиксировали звонки вообще, когда звонили дети. Они смеялись, говорили несуществующие адреса, материли, — говорит Лидия Гайдукевич, коллега Щербаковой. — Просто нам сказали, девочки, вы будете совмещать — и вы будете принимать звонки, записывать в журнал, а потом ехать только. Мы знали, что делать на ДТП или теракт. Дополнительные инструкции были уже после случившегося.
— Потом нам всё пояснили, — вторит ей другой диспетчер Тамара Захарова. — Это сейчас у нас единая диспетчерская служба, звонят, записывают.
Свидетели как один заявляют, что Ирина профессионал, своё дело знает, никого и никогда не обидит. А то, что произошло, — стечение обстоятельств, случайная ошибка.
— Мы знали, что есть система "112" и мы — работники "112". Если бы система работала нормально, то звонки бы отправлялись куда надо. Фельдшер, который решает вопросы здоровья, ещё и решает, что делать с МЧС, "02" и "01". Это слишком много наваливается на фельдшера и на ЦРБ, — рассказывает главврач ЦРБ Алексей Спирин.
По версии следствия, Ирина никакие документы с должностными инструкциями не подписывала, инструктажи не проходила, как отличить ложный вызов — не знала. А подрабатывала фельдшером только потому, что добавка к зарплате — ещё 40%.
Ближе к концу заседания фельдшер решает сделать заявление.
— Я очень сожалею, что моего жизненного и профессионального опыта не хватило, чтобы отреагировать на звонок. Я до конца своих дней буду нести моральную ответственность, и если когда-нибудь сможете, то прошу меня простить.
Позже родители скажут: "Если бы хотела и вправду извиниться от души, то просто бы лично подошла. А так — это всё показуха. За себя боится."
Защитник-жертва
Его считают сумасшедшим, а он защищает фельдшера. Игорь Заслонов — отец Севы, именно этот мальчик смог дозвониться из озера до скорой.
— Мой сын, Всеволод Заслонов, позвонил на номер МЧС — "112". Его звонок был переадресован на пульт приёма звонков Суоярвской больницы. Фельдшер Щербакова проигнорировала телефонный звонок, решив, что дети просто балуются. То есть Щербакова приняла звонок моего сына за так называемый ложный вызов.
В зале суда Игорь доказывает, что Щербакову сажать нельзя. Он изучил систему "112" и порядок её работы:
— Щербакову обвиняют в халатности, то есть неисполнении ею служебных обязанностей, которая по неосторожности повлекла за собой смерть двух и более лиц. Щербакова работала в Суоярвской центральной районной больнице фельдшером скорой помощи и по совместительству выполняла обязанности фельдшера на приёме телефонных звонков. В её должностные обязанности не входил приём телефонных звонков системы "112". Никакой специальной подготовки как оператор системы "112" Щербакова не проходила. Если в обязанности лица не входит приём звонков системы "112", то оно не может быть привлечено к ответственности за то, что оно эти обязанности выполняло плохо или вообще не выполняло. Щербакову надо оправдать.
Игорь обвиняет следственные органы и прокуратуру в том, что они, по его мнению, "целенаправленно вели это дело таким образом, чтобы обвинить конкретно Щербакову".
— Она была в этой ситуации просто стрелочницей, крайней. То есть генерала МЧС судить неудобно, потому что он генерал, или замминистра здравоохранения, — говорит Заслонов.
"У нас теперь ангелы на плечах"
Около здания суда стоит женщина и непрерывно курит. Лицо цвета земли, под глазами синяки, уставший взгляд. В руках портрет мальчишки: голубые глаза, строгий взгляд и еле заметная улыбка. В уголке — чёрная ленточка.
— Мы теперь его всегда с собой возим. Показываем всем. Настолько сошли с ума, что теперь у нас ангелы на плечах сидят. Это всё Игорь, — говорит Светлана, мама погибшего Игоря Фомина.
Добиралась до Суоярви из Москвы с подругой.
— Ночью вспоминали, плакали, как обычно. Он для нас был сыном — один на двоих. И опора, и поддержка. Невозможно всё это, — рассказывает её подруга Аля.
— Приехала посмотреть в глаза этой женщине, если её можно так назвать, на то, как она себя здесь ведёт. Когда у неё ребёнок помощи просит, а она трубку бросает. А сейчас сидит с отрешённым видом, ей на всё всё равно, что с ней будет. Посадят — ну и ладно, не посадят — очень даже хорошо, — говорит Светлана.
Запись разговора мальчика и фельдшера ЦРБ она слышала не раз.
— Это был СОС о помощи. Так и слышно было на записи, что это зов — на помощь: "Помогите. Мы в Карелии, на озере". Я не знаю, почему Щербакова так себя повела. Там были нотки тревоги и слышен детский плач. Если бы она приняла вызов и вовремя сообщила, то их бы спасли, всех деток. Группа МЧС находилась за 80 километров. Они бы за два часа добрались и деток бы спасли. Избежать трагедии можно было бы. Ничего бы не случилось. Единственное, что могло бы случиться, — переохлаждение могло бы быть и ушибы, но никак не гибель.
В извинения Щербаковой Светлана не верит. Говорит, что слишком много показухи в этом поступке, всё для суда, чтобы оправдали.
— Хочу, чтобы её наказали, чтобы она сидела и обдумывала свой поступок, всё то, что она натворила. Я считаю, что любой вызов, даже если это шалость ребёнка, надо принимать во внимание, какой бы это вызов не был. Балуются, не балуются — всё равно надо выезжать, ложный или не ложный. Это их работа. Они за это получают деньги.
Груз на всю жизнь
Куда бы в городе не зашли и не спросили, все знают, кто такая Ирина Щербакова — "это лучший фельдшер нашего города". 
Ирина приходила в храм почти на каждую службу, пела на клиросе, помогала прихожанам.
— Если кому-то вдруг плохо от ладана стало, то она сразу выведет, под нос нашатырь, разотрёт руки, обнимает, поддержит, скорую вызывает. Такой светлый и добрый человечек, тёплый очень, — рассказывает помощница в Храме Рождества Христова Любовь.
После трагедии Ирина стала чаще бывать в храме, но всё больше молчит и ни с кем не разговаривает.
— Она всё время говорит, что это боль на всю жизнь. Она не переживает за себя, она за деток молится, — говорит Любовь.
После заседаний около здания суда Ирину ждут близкие. Опять обнимают её и говорят, что молятся за неё каждый день.
— Она отличный специалист. И уколы всегда ставила. И рука лёгкая. Добрый и отзывчивый человек. Всё, что случилось, — это ошибка, наверное. Пусть суд всё решит.
"Работать стало легче"
Уже через месяц после трагедии врачи ЦРБ получили новые должностные инструкции. В них прописано, что и как делать в каждом конкретном случае. На стенде даже висит специальная памятка.
Но на всякий перестраховываются и отправляют врача на все вызовы, пусть лучше проверят.
А ещё через полгода, уже в январе, в ЦРБ появился Единый диспетчерский центр — на телефоне дежурят только диспетчеры. Они никуда не выезжают, а только сидят у телефона, регистрируют звонки, дают советы и отправляют фельдшера на выезд.
— У нас появилась единая диспетчерская служба. Если раньше мы были совместителями, то есть вызовы и обслуживали, и принимали, то теперь у нас есть отдельная служба, которая находится в отдельном помещении, — говорит старший фельдшер Ольга Синица.
Появился и журнал, где регистрируют все звонки, а обо всех ложных сразу сообщают главному врачу.
"На всякий случай"
Здесь больше никто не смеётся, вокруг тишина, и только иногда слышно, как обходит территорию охранник и воет собака.
Если раньше в "Карелияопен" были и зимние смены, то сейчас сюда никто из тех, кто мог бы отдыхать, не приезжает. Дороги не чищены, добраться до ворот лагеря можно только на внедорожнике.
Родители, погибших детей идут почти километр по местам, где снега по колено. А летом их дети бегали здесь.
Доходят до ворот, там три постановления о том, что лагерь прекратил свою работу, и номер телефона охранника. Номер не отвечает, а охрана уже идёт к родителям.
Стандартные вопросы. Кто вы? Что нужно? Зачем приехали?
После того как понимают, что родители хотят попасть на территорию, звонят начальству и докладывают.
— Да, они здесь, пять человек, с камерой.
— (через громкую связь) Пусть камеру убирают и посмотрят, только убедитесь, что это родители, чужих вообще не пускать.
— Понял, данные паспорта запишу.
Запускают на территорию.
Иван Александрович и Мишка — охранники, Гришка — пёс.
— Да жалко его, он тут уже 12 лет живёт, что же нам теперь с ним делать, пусть с нами живёт, и то не так скучно.
— Охрану всю новую в лагере поставили после ЧП, из самого Петрозаводска прислали. Живём тут безвылазно. А что? Тихо, чисто. Я раньше на охоту ходил, зверья тоже не боюсь.
Мишка остаётся ждать у ворот. Иван Александрович показывает весь комплекс. Откровенничает.
— Постоянно сюда кто-то приезжает. Корочками там всякими машут. Мы не пускаем, если начальство не разрешает. Это сейчас здесь всё серьёзно, того не пускай, этого не выпускай, лучше бы раньше смотрели, что и как здесь происходит. Родители редко приезжают, их можем запустить, мы же тоже люди и всё понимаем, горе какое.
По нечищеным дорожкам доходим до берега озера. И то, Иван Александрович показывает, что водоём здесь. Вокруг снег — ничего непонятно.
— Вот тот самый берег. Отсюда они уходили в поход. Даже карточки с этого места есть. Вот у этих скамеечек, и небо всё было затянуто тучами. Кто же в такую погоду на воду выпускает, эх…
Идём к главному корпусу, где теперь живёт охрана. Внутри всё обшито ДСП, стоят двухэтажные железные кровати в комнатах, на тумбочках книги, в шкафчике — детские вещи.
— Всё, что осталось, здесь собрали, а остальные корпуса следователи все обсмотрели, всё забрали, да опечатали. А эти (Указывает на вещи.) уже, наверное, никогда никому не нужны будут.
Уже идём к выходу, Мишка напоминает про паспорта, что данные все нужно переписать. Иван Александрович отмахивается, помнит всё сам.
— Раньше местные здесь работали, электрики, вожатые, повара… Теперь вообще никого. Только охрана. Да и летом никого здесь тоже не будет, пока следствие идёт, всё висит балластом, а потом утихнет, и продадут всё.
В вагончике у самого входа журнал, где записывают всех, кто приходил. Иван Александрович просит Мишку записать всех, но тот боязливо отстраняется и заявляет: "Сегодня твоя смена, пусть твоей рукой и будет записано. Мало ли что...".
