Отец убийцы Вороненкова: "Я вырастил дерзкого, но справедливого пацана"

Инкерман — городок небольшой, по сути это пригород Севастополя. Он тянется вдоль симферопольской трассы всего на несколько километров. С дороги есть два указателя: один к всемирно известному заводу марочных вин, а второй — к пещерному Свято-Климентовскому монастырю. Парк у центрального рынка — тоже своеобразная достопримечательность.

— Там все тусуются, кто без работы и кто сшибает деньги с прохожих на бутылку дешёвой водки. Там их всех можно найти, — именно так описала нам место, где искать Александра Паршова, его соседка. — Звонить в домофон бесполезно, только время потеряете. Не живёт он здесь давно.

"Цирк! Цирк! Цирк!" — на рыночной парковке на крыше потрёпанной "восьмёрки" захлёбывается колонка. В программе обещают клоуна Чубчика и таинственные исчезновения. Билеты на вечернее представление даже по местным меркам недороги — от пары сотен рублей. Завсегдатаям рынка не до музыки — им бы на бутылку наскрести.

— Таки вам нужен Порш? А вы его знаете или чисто с ним знакомы? — полненький старичок щурит на незнакомых нас голубоватые опухшие глаза и предлагает купить электробритву в помятой коробке. — Но сегодня его ещё не было, хотя это на него и не похоже. А вот мне для радости не хватает 30 рублей. Не будете так добры?

За помятый полтинник он готов вручить нам и бритву, и пудру в розовой коробке, и даже настенные часы. Тут же, довольный, спешит к аптеке — там "горючка" дешевле, чем в магазине.

Ещё одна синяя бумажка вскоре исчезает под прилавком местного рынка. Пожилая продавщица взвешивает мне килограмм яблок и охотно рассказывает: Сашку-афганца она видела вчера. А ещё лучше будет спросить у той женщины в зелёной куртке — она вроде бы какая-то его дальняя родственница.

— А что говорить? — Валентина перекладывает из одной руки в другую котомку с картошкой. — Сына-то мать ведь опознала, говорят. Я его не знала, я не родня им, так, тёща Сашкиного брата. А сам он сегодня должен был креститься. В нашем храме, в монастыре.

— Правда, правда, — подхватывает старичок в бейсболке. Он пьёт кофе из одноразового стаканчика у ворот рынка и не стесняясь встревает в чужой разговор. — Я его встретил вчера утром, он бороду сбрил и трезвый был. К вечеру-то, правда, снова "под парами" оказался. А утром куда-то сегодня уехал с Василичем, директором базы.

Деда в бейсболке зовут Алексеем. Паршова, говорит, знает с детства.

— Дружил с его покойным отцом. Саша был военным, много переезжал по Союзу, потом осел на Украине и работал в личной охране у Игоря Коломойского. В Инкерман вернулся лет пятнадцать назад — оставил первую семью в Днепропетровске. Женился тут второй раз — взял женщину с девочкой. Родился ещё сын. Все знали, что от первого брака в Днепропетровске тоже остался мальчик, но он тут появлялся вроде всего раз, точно никто не помнит, — вспоминает наш новый знакомый.

По его словам, Паршов со временем запил, жена выгнала его из дома. Потихоньку дошло до развода — и теперь в законную комнату экс-супруга Александра не пускает.

— Спит он обычно там, где выпивает. Сам-то я завязал давно, — гордо говорит Алексей. 

Мы объезжаем монастырь и несколько строек — куда пускают подкалымить тех, кто может выполнять нехитрую работу. Но Паршова-старшего находим случайно. После обеда, когда над Инкерманом снова заряжает дождь, мы прячемся под навесом рынка. Один из многочисленных новых знакомых дёргает меня за рукав и кивает на вагончик-забегаловку: "Вон Сашка-то сидит". Через стекло видно двух мужчин в компании одноразовых стаканчиков.

Александр Паршов сразу соглашается на интервью, протягивая для рукопожатия крепкую трёхпалую руку. Немного суетится, смахивая со стола крошки и убирая опустевшую стеклотару. Видно, что он нетрезв, однако вполне прилично одет и чисто выбрит — короткие волосы не могут скрыть шрамов, которыми покрыта голова.

— Афгана следы, — говорит его товарищ, сидящий рядом. — Это под каской так расписало. И рука вон... — но недоговаривает и замолкает.

Нательного крестика, вопреки нашим ожиданиям, на нём нет. Хотя ездили действительно в храм, но крещение сорвалось из-за болезни батюшки.

Мы садимся там же, под навесом, за один из столиков. Официант приносит всем пива, Александр во время разговора не пьёт, но несколько раз порывается закурить, крутя зажигалку в трёхпалой ладони.

На одни вопросы отец погибшего киллера отвечает по-военному, рублеными фразами. Другие вовсе игнорирует, как, например, о потерянных пальцах. И постоянно сбивается на воспоминания об афганской войне — тогда речь становится неразборчивой, горячей, и в нашу камеру летят имена и адреса погибших друзей.

— Я Пашку назвал в честь афганского друга. У нас такая традиция: первых сыновей называть в честь тех, кто там остался. Последний раз я сына видел шесть лет назад — когда у меня родился младший. Он приезжал в гости. Привёз Витьке слоника вот такого, — он широко разводит руки.  

Александр утверждает: террористом и правосеком его сын никогда не был. Сам, широко крестится, грешен — действительно работал в охране у Коломойского. А сын такими делами не занимался точно. У жены, которая осталась на Украине, есть два брата — оба живут в Луганске.

— Он за Луганск и Донецк, это главное, террориста из него не надо делать. Вы себе представляете, что бы дядьки сделали, если бы он правосеком был? Ха-а-а. А в детский сад мой сын когда пришёл в Ивано-Франковске… Я его забираю, а он сидит в углу. Потому что воспитательница сказала, что Паша розмовляет речь российскою мовою. Вин москаль. Будешь знать украинскую мову — тоды будешь со всеми общаться. И мой сын сидел в углу, бедный.

Потому, объясняет Александр, в детстве с украинскими детьми сын почти не общался. Вместо детсада отец брал его с собой в казарму.

— Я его солдатам кидал и говорил — пацаны, вот он. Делайте из пацана человека. Вы ему поставьте технику рукопашного боя, ну, чтобы голова работала, прессик чтобы был в поряде, — тут Александр прямо за столом делает несколько быстрых движений, которые выдают в нём военный опыт. — На стрельбы мы выезжали, куда мне его, жена на работе, я его за шиворот и с собой. В пять лет он у меня из автомата Калашникова с трёх выстрелов выбивал 21 минимум. Минимум! Он в пять лет пятьдесят раз от пола отжимался, четырнадцать подтягивался. В пять лет! Я вырастил честного и дерзкого пацана! Но справедливого.

В событиях далёкого Пашиного детства Александр почти не путается — повторяет несколько раз, разными словами, но суть остаётся одной. Сын любил спорт, не пил, не курил, с подозрительными компаниями знакомств не водил.  

А вот с событиями последних лет цепочка рассказа постоянно рвётся. Когда отец с матерью развелись, Паршову-младшему было 14. С тех пор виделись они редко. По его словам, отец с сыном не общались все последние годы. Ни о службе в Нацгвардии Украины, ни о том, что Паршов служил сначала в батальоне "Азов" и был связан с ультраправым отрядом "Карпатская сечь", входившим в запрещённый в России "Правый сектор", отец не знал. Как и о том, что Павел находится в розыске по обвинению в создании фиктивных предприятий, через которые отмывались деньги. Впрочем, эти факты, которые уже подтвердили даже власти Украины, он и не пытается опровергнуть. Просто переходит на то, что помнит: детство и юность сына.

Вспоминает, как Павел закончил строительную академию, увлекался паркуром, женился и якобы даже переехал в Германию — в гости повидать новорождённого брата приезжал оттуда.

— Он работал там у тестя. Не бедствовал — в Инкерман в 2011-м прикатил на "мицубиси-паджеро", — отец подчёркивает факт успешности сына. Правда, пробыл всего два дня…

Как и зачем Павел мог оказаться в Киеве — отец не знает. Александр то соглашается, что это Паршов-младший стрелял в Вороненкова — мол, нечего тому "бабло на Украине прятать". То заявляет, что его сын не был убит, просто тяжело ранен. Последнюю фразу повторяет несколько раз, роняя на стол искалеченную руку.

Его товарищ по застолью поясняет мне: ему так удобнее — считать сына живым.

— И не пишите там, что я бомж, в парке живу... Бомж, ха, у меня две квартиры. Одну сдаю, в другой жена живёт. Бывшая, правда, тоже она мне уже. Ну, она сектой увлеклась, а я человек православный. Вот сегодня батюшка заболел, но во вторник я точно покрещусь. А Василич вот, сослуживец мой, крёстным отцом мне будет.

Бывшая жена дверь нам так и не открыла — соседи рассказали, что она с людьми общается мало и Александра привечает не особо. Предпочитает вызывать полицию — так что и он сам, если в гости заходит, то надолго не задерживается. И к тому, что Александр примет обряд крещения, они тоже относятся скептически. По их словам, завязать и принять православную веру Александр пытается уже несколько лет, но раз за разом его видят не в храме, а в парке у рынка.