Доктор филологических наук рассказал о современном русском фольклоре

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Сегодня вместе с заведующим отдела фольклора Института мировой литературы имени Горького Российской академии наук Владимиром Кляусом будем разбираться с такой богатейшей темой, как русский фольклор. Владимир, здравствуйте.

В. КЛЯУС: Здравствуйте!

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Есть самые разные толкования, что же это такое. Давайте сразу определение дадим, фольклор – это?

В. КЛЯУС: Вы правильно сказали, что много разных толкований есть. Есть те, что приняты в средней школе, и впервые в таком научном аспекте ученики сталкиваются с этим понятием. Есть определения, которые употребляют в высших учебных заведениях филологи – именно там, в первую очередь, изучают фольклор. Можно сказать, сколько исследователей, столько и мнений, но основные признаки фольклора – это, во-первых, устное словесное творчество, которое отличается от письменного. Это очень важный критерий. Следующий важный критерий – анонимность, далее – коллективность, массовое бытование того или иного текста. Эти три основных признака, в первую очередь, относятся, пожалуй, к традиционному фольклору. Потому что современные формы уже получают и письменную форму, некоторая проблема есть с коллективностью, потому что автор – не народ в совокупности или определённая социальная этно-конфессиональная группа, а бывает и конкретный человек. Хотя он по каким-то понятиям близок традиционному фольклору.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Хочу понять, если современный фольклор взять, можем ли мы интернет-мем, какое-то устойчивое выражение в одной среде либо городскую легенду принимать как фольклор?

В. КЛЯУС: Да. Современные исследователи фольклора принимают их. С одной стороны, если говорить о традиционном фольклоре, он во многих случаях уходит, и исследователи, выезжая в различного рода экспедиции, стараются просто-напросто по крупицам собрать то, что осталось, восстановить такие формы ушедшие и картину бытования фольклора не только прошлых десятилетий, но и столетий. Это ясно и понятно, нужно успеть зафиксировать то, что ушло. Каждый из нас является носителем фольклорной традиции и где-то в глубинке, живущие люди сохраняют какие-то архаичные формы фольклора. С другой стороны, изучение современного фольклора позволяет проследить очень тонкие механизмы появления того или иного фольклорного текста, его распространение, бытование и угасание. Потому что некоторые жанры современного фольклора уже перестали быть современными. Я думаю, многие слушатели, да и вы, хорошо помнят такой жанр, активно бытовавший в 80-е годы, их ещё называют словом чёрный юмор – такие стишки: «Мальчик в овраге нашёл пулемёт, больше в деревне никто не живёт». Я прекрасно помню студенческие времена, мы с огромным удовольствием распевали эти песенки под гитару. Это было активное время существования этого жанра, а сейчас он практически ушёл из жизни, и исследователи имеют возможность на примере наблюдать, как он возник и как он исчез, какие условия способствовали его появлению и исчезновению.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Есть очень интересный момент. Получается, современный фольклор может каким-то традиционным формам не отвечать, в плане, например, анонимности, мы же знаем, кто примерно зачинатель каких-то интернет-мемов, либо более-менее можем понять, откуда пошла городская история, легенда. Есть даже интернет-проекты, которые собирают подобные мемы, можно посмотреть скандальную энциклопедию Lurkmore, которая как раз и занимается такой интернет-средой. По каким тогда признакам современный фольклор можно назвать фольклором? Приехали Вы в село, как понять, что это народный фольклор, а это – человек уже заговаривается.

В. КЛЯУС: Если говорить об экспедициях в деревню, то там это понять достаточно просто. Формы, выходящие уже за пределы фольклорной традиции, пожалуй, представлены, в виде так называемой наивной поэзии. В русских деревнях очень много людей, которые сами для себя сочиняют стихи. И вот их поэзия находится на грани между фольклором и литературным творчеством. Понятно, что к традиционному фольклору она не относится, но использует некоторые формы, образы, мотивы и так далее. Что же касается современного фольклора, то тут очень часто исследователи ставят перед собой задачу найти первоисточник, того автора, который смог создать некий текст, неожиданно востребованный многими людьми. И вот на том этапе заканчивается понимание авторства, когда этот текст начинает восприниматься анонимным для тех исполнителей, которые его воспроизводят заново. Он становится анонимным и всеобщим, для него теряется лейбл копирайта – это первый шаг к тому, что перед нами фольклорный текст. Каждый из слушателей может на себе проследить процесс перехода какого-то текста в фольклор. Например, произошло с нами какое-то событие неординарное. И мы, придя домой, друзьям и родственникам рассказываем об этом. Мы стараемся как можно точнее передать, что с нами произошло, какой была наша эмоциональная реакция, какие обстоятельства при этом были. В процессе этого рассказа, мы невольно и бессознательно обращаем внимание на реакцию наших слушателей, на какие моменты они особенно отреагировали. И, рассказывая это второй, третий, четвёртый раз, наш текст начинает превращаться в фольклорный. Он отражает некую реальную действительность, но становится уже фольклорным текстом по своей организации, и к нему могут привязываться и традиционные мотивы. Пройдёт несколько десятков лет, это может стать семейной легендой, которая будет передаваться из уста в уста, как любят повторять фольклористы, детям, внукам, правнукам, знакомым. И так рождается фольклорная традиция.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Правильно ли я понимаю, что косвенный признак фольклора – популярность? Этот текст должен быть настолько универсален, любим или известен, что его знает большая группа людей.

В. КЛЯУС: Он должен быть не популярным – востребованным, исполнять некоторые социальные функции. Недаром последние годы многие фольклористы занимаются функциональностью фольклора, пытаясь объяснить, почему одни жанры живут в наши дни, а другие ушли, перестали быть интересными, как вы сказали, популярными.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Призываю на наш номер СМС-портала присылать те самые подзабытые стишки, которые назывались чёрным юмором. Призываю в качестве умственного упражнения вспомнить этот жанр. Он местами был очень смешной, довольно интересный. Я думаю, что вам не составит огромного труда, и мы как раз попробуем разобраться, какие стишки и на какие темы вам больше всего запомнились. Спрашивают нас сразу о «Полку Игореве» – это фольклор как литература, «Песня о купце Калашникове» – литература как фольклор? Пытаются узнать, конкретные произведения фольклорные они или нет? У «Слова о полку Игореве» есть же автор?

В. КЛЯУС: Тут по поводу «Слова о полку Игореве» – очень большая проблема: автора мы до сих пор не знаем, не можем назвать его имя, фамилию, отчество, где он точно жил и когда было создано произведение. Ряд исследователей считают, что это произведение было создано в XVIII столетии, хотя, конечно, на мой взгляд, как фольклориста, это произведение лиро-эпического жанра, которое стоит на грани между фольклором и литературой и которое активно использовало форму эпической традиции, существовавшей на тот момент, это где-то XII-XIII век, время Древней Руси. Можно указать на целый ряд мотивов, которые в нём присутствуют. Давно указывали на сходство определённых моментов «Слова о полку Игореве» с русским эпосом, с былинами. Но дело здесь не только в совпадении образов, мотивов, совпадении языковых приёмов, но и вплоть до структуры. Этот текст, он, конечно, является фактом письменной литературы, но, тем не менее, опирается на богатейшую фольклорную традицию, как, впрочем, и другие эпические песни, записанные в античное время и эпоху Средневековья – тоже относится к «Илиаде» и «Одиссее», «Песнь о Роланде» – это французское литературно-эпическое произведение, поэтому перед нами, конечно же, литературный текст, но опирающийся на фольклорную традицию. И для Средневековья это вполне обыденное явление.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: То есть такое переплетение получается жанров и довольно сложно понять?

В. КЛЯУС: Да, Средневековье было таким периодом, когда литература как письменная словесность вырастала из устной, из фольклора, и она просто не могла не использовать те приёмы языковые, поэтические и даже жанровые формы. Это такая очень типичная ситуация вообще для европейского фольклора.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Есть какие-то ключевые отличия у русского фольклора? Или они все в общеевропейскую традицию вписываются?

В. КЛЯУС: Понятие русский фольклор – достаточно условное, каким бы странным это не показалось, потому что любая фольклорная традиция, это относится и к русской, и к любой другой, она существует в конкретном месте, времени, её носителем являются конкретные люди. Она характеризуется определённой локальностью. И когда мы говорим о русской фольклорной традиции, это такой фантом, хотя реально существует, например, фольклорная традиция русского Севера, русских, проживающих в Сибири, на юге России, на Дону, в центральной России и так далее. И эти локальные фольклорные традиции, с одной стороны, обладают большой степенью сходства на уровне системы жанров, использования тех или иных поэтических средств, но они отличаются тем не менее существенным разнообразием. Одно из таких своеобразий – русская эпическая поэзия. Казалось бы, это главный жанр русского фольклора. И если мы посмотрим на него с точки зрения содержания, то увидим, что в целом он обладает определённого рода единством, но с точки зрения формы, нет. На русском Севере, например, русские былины исполнялись певцом-сказителем – это был индивидуальный исполнитель. А если посмотрим на юг России, Дон, то увидим, что русские былины исполнялись коллективно, как великая песня, как правило, это было мужское пение. С точки зрения содержания у них много общего, форма исполнения – совершенно другая. И так можно говорить о любой локальной фольклорной традиции. Более того, если мы даже посмотрим на две деревни, которые находятся рядом, то увидим, что и там одну и ту же песню могли петь по-разному, одну и ту же сказку – рассказывать по-разному. И в экспедициях часто бывает такое: побывал в одной деревне, записал какую-то песню, приезжаешь в другую, собираешь людей, как правило, это женщины пожилого возраста – они являются сегодня носителем песенной фольклорной традиции, начинаешь с ними общаться, и они с неохотой с тобой разговаривают. И чтобы их разговорить, ставишь запись, которую получил в соседней деревне. И часто они прослушают и говорят: они не правильно её поют, исполняют по-своему. А для исследователя-фольклориста очень важно получить новый вариант, потому что чем больше вариантов исполнения текста, тем он точнее может докопаться до первоисточника или конструировать наиболее раннюю форму.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Практически, как рецепт борща: единого не существует, их есть тысячи, но в то же время, что-то объединяет.

В. КЛЯУС: Пожалуй, я со сравнением соглашусь. И ваш вопрос по поводу сходства фольклора с фольклором европейских стран. Конечно же мы принадлежим к одной и той же языковой семье – индо-европейской, и это во многом определяет сходство и нашей фольклорной традиции. Существует указатели сюжетов, скажем, наиболее известный, это указатель сюжетов сказочного фольклора. И на его примере мы увидим, что есть целый ряд сюжетов, который единый для фольклоров европейских народов, а есть уникальные. И здесь интересно для исследователя понять, в чём причина уникальности, когда возник тот или иной сюжет, по какой причине возник текст – в этом и состоит задача фольклориста, который изучает традиционный фольклор.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Сразу возникает интересный такой момент. С веками увеличилась трудовая мобильность, мобильность жизни: кого-то ссылали куда-то, люди воевали, основывали города. Как обогащалась фольклорная традиция как нации? Мы понимаем, что есть Бурятия, Забайкалье, Сибирь, народы Севера, Дон – перемешивались ли фольклорные традиции между собой или народы сохранили уникальную общину, фольклор, который прошёл через века.

В. КЛЯУС: Фольклорные традиции, без сомненья соприкасались друг с другом. Любой этнос, любая группа, если она не жёстко изолируется от другой, она контактирует с соседями. И контакты русского народа со своими соседями были очень обширными. Посмотрим на теорию, которая связана с заселением территории центральной и северной России в VI-VII веках, где сейчас проживает значительное количество русского населения. Переселяясь, они контактировали с финно-угорским населением, и эти контакты способствовали проникновению финно-угорских образов в русский фольклор и наоборот. Но подобного рода исследования, которые изучают взаимовлияния, они опираются на очень поздние тексты и, в значительной степени, гипотетические. Лучше посмотреть на какие-то более современные факты. Одним из таких современных фактов взаимовлияния фольклорных традиций друг на другая является традиция китайских русских, проживающих сегодня на территории Китая в Северной Маньчжурии. Это небольшой регион, который исследователями русской культуры в Китае называется Трёхречье, потому что он расположен на территории трёх правых притоков реки Аргунь. Это пограничная река между Россией и Китаем, и туда русские пришли в конце XIX-начале XX века, активно мигрировали в 20-30-х годах, когда бежали от советской власти, и, в значительной степени, это были забайкальские казаки. Проживали они там до середины 50-х годов, и когда создавался новый Китай, подавляющее большинство уехало, но остались русские женщины, которые вышли замуж за китайцев, у них родились дети и сегодня на этой территории проживают порядка 4 тысяч китайских русских и старшее поколение говорит по-русски.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Тот, кто присылал нам сообщения, молодцы. Про детей в подвале и Гестапо – самое забавное прислали четверостишие. Продолжают присылать вопросы. В последнее время политики часто стали говорить и растекаться мыслию по древу, русский плач где-то ещё исполняют, говорят, что фольклор жив. И ещё один вопрос от Павла: «Анекдоты и частушки – это фольклор? Раньше мы хлебали щи, были все товарищи, а когда закончилась еда, стали все мы господа».

В. КЛЯУС: Частушки, без сомнения, это фольклор. Если посмотреть на время возникновения жанров традиционного фольклора, то это, пожалуй, самый поздний жанр, он возник в русской деревне, в небольших городах, среди рабочего населения во второй половине XIX века, с исторической точки зрения, совсем небольшой период. И, как считают исследователи, основной причиной возникновения этого жанра стала необходимость нахождения формы, которая быстро и точно откликается на все злободневные моменты жизни, будь это связано с личной, семейной жизнью или общественной в конкретной деревне. И дальше это распространялось на жизнь страны в целом. Я столкнулся с тем, что в экспедициях фиксируешь те формы, которые уже устоялись. Их исполняют, но они были сочинены 40-50 лет назад, нередко приходится слушать частушки о колхозах и так далее. Жанр оказался жизнеспособным, и каждый из нас может, опираясь на форму этого жанра, сочинять частушки. И в зависимости от того, насколько она точно отразит представления народа о том, что происходит, она может стать очень популярной и известной.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Вернёмся ещё к русским китайцам – чем их фольклор отличается? О чём он?

В. КЛЯУС: Это небольшой регион, в котором находится несколько поселений, основанных в 20-30-е годы русскими казаками. У них и раньше были русские названия – Станица Драгоценко, Кованная, Щучья и так далее. Сегодня они все переименованы по-китайски, и основная масса населения, которые там живут – это китайцы. Но, тем не менее, проживает национальное меньшинство Китайской республики – русские, они и в паспорте имеют отметку, что они по национальности – русские. И старшее поколение говорит по-русски, оно сохраняет русские фольклорные традиции по материнской линии. И группа жанров, которые они сохраняют, достаточно обширная. Сохраняется в какой-то степени песенный фольклор, хотя здесь нужно заметить, что он во многом опирается на традиции забайкальского фольклора, в котором было мало традиционной лирики. Вот Вы недавно заметили, что много переселялись, и вот Забайкалье – край каторги и ссылки, и там было большое количество песен тюремного происхождения, литературного также – на каторге сидели не только крестьяне, но и люди более образованных сословий. Хотя, крестьянство, как показывают исследователи, в XIX веке тоже было достаточно образованным, но мещанского фольклора, романсов очень много было в Забайкалье, и эти же песенные жанры присутствуют и у китайских русских. У них бытуют различного рода христианские легенды, мифологические рассказы – о домовом, духе хозяина дома. Более того, китайские русские до сих пор при вселении в новый дом обязательно туда зовут домового и обращаются к нему по-русски. Но одна особенность состоит в том, что младшее поколение китайских русских по-русски не говорит, а ритуал соблюдать надо. И когда зовут домового, обращаются к нему уже по-китайски, соединяя в какой-то степени и русскую, и китайскую обрядность. Старшее поколение являются билингвами: они прекрасно знают русский язык, правда, в его диалектной, забайкальской форме и прекрасно знают китайский. Китайский язык тоже не един, он имеет много диалектов. Так как большинство отцов китайских русских были из Шаньдуня и Хэбэя, они, являясь билингвами, через себя передают и в одну и в другую стороны фольклорную традицию. И я сталкивался с тем, что можно у них записать китайский фольклор на русском языке и русский – на китайском. Особенно у среднего поколения, которое от своих старших сестёр, мам, бабушек, помнят рассказы, но не могут рассказать их по-русски, начинают говорить по-китайски. И при благоприятных условиях эта форма русского фольклора на китайском языке могла бы сохраниться. Но, конечно, меня интересует, как китайский фольклор рассказывается по-русски. Я могу здесь привести один очень интересный пример. В китайской фольклорной традиции очень распространены рассказы о хорьке.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Почему о хорьке?

В. КЛЯУС: Почему-то в китайской мифологии хорьку и лисе приписывается необычайное свойство – дух хорька может вселяться в человека и каким-то образом им управлять. Человек начинает кривляться, кричать, прыгать на стол, хвататься руками за матицу, залезать на крышу и так далее. И в китайской народной традиции считают, что если вселился дух хорька, нужно найти этого хорька. Как правило, по рассказам, смотрят вокруг, находят хорька, который вертится, и точно также вертится этот человек, и его нужно спугнуть. Никогда не убивать! Если убьёшь хорька, умрёт и тот человек, в которого он вселился. Его нужно спугнуть, и тогда дух хорька уходит, человек начинает вести себя нормально. Среди китайских русских очень много таких рассказов, как в того или иного человека вселился хорёк, и как нашли этого хорька, как вылечили этого человека. Правда, тут есть одна, очень любопытная особенность. Китайские русские, которые православные, потому что мамы и бабушки их крестили, как правило, они имеют русские имена, но они домашние не официальные, они рассказывают о том, что все эти случаи происходят с китайцами, в русских хорёк вселиться не может, потому что русский человек – православный, он носит крестик. Китайцы, которые не православные, в них хорёк может вселиться. И пласт этих рассказов достаточно большой. По своему характеру он близок к жанру русского фольклора – мифологические рассказы. Этот момент очень интересен: если бы не было государственной границы, которая резко ограничивает контакты китайских русских с русским населением, живущим в Приаргунье и Забайкалье, я подозреваю, подобного рода рассказы могли проникнуть на более широкую территорию проживания русских и стать очень яркой чертой локальной традиции русского Забайкалья. Но пока это локальная традиция русского фольклора среди китайских русских.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Такой уникальный и забавный момент про хорька в роли беса. Если говорить о животных, какие ещё животные в том русском фольклоре представлены чаще всего? Медведь обязательно?

В. КЛЯУС: Медведь обязательно. Если говорить о контактах с другими народами о переходе в русскую традицию различного рода сюжетов, текстов, то с медведем связана такая история. Практически все народы Сибири, от Урала до Камчатки, рассказывают истории о том, как медведь крадёт или встречает в лесу женщину, забирает её к себе в берлогу, и через некоторое время у них рождаются дети. Такие истории рассказываются и русскими в Сибири.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Какой любвеобильный медведь.

В. КЛЯУС: Медведь очень избирательный по отношению к человеку, и особенно по отношению к женщине. У русских и других народов Сибири рассказывается, что медведь никогда не тронет в тайге беременную женщину, если она беременна девочкой. Он каким-то образом ощущает. Если она вынашивает мальчика, это будущий охотник, и он, когда вырастет, может убить медведя. А девочка никогда этого не сделает в мифологических представлениях. И поэтому медведь не тронет, а если она потеряется, обязательно покажет ей выход из тайги. В Сибири и у русских, и у коренных народов рассказывают историю о том, что медведь забирает к себе женщину, в берлоге живет с ней несколько лет, у них рождаются дети. Женщина, конечно же, очень хочет вернуться домой, пытается убежать, и, наконец-то, ей это удаётся. Она подходит к речке, видит там лодку, садится в неё или кто-то из односельчан её ищет и пристаёт к берегу. Она плывёт с одним ребёнком, потому что, как правило, один ребёнок, младший, отстаёт, и медведь, обнаружив, что женщина ушла от него, он с яростью поднимает над собой ребёнка, как рассказывают в этих историях, разрывает его и говорит, что он ему не нужен. На этом история заканчивается. Правда есть некое продолжение, что этот ребёнок живёт в деревне. Обладает страшной силой. Но, как правило, женщина, оказавшаяся с медведем, долго не живёт, уходит из жизни. Мне удалось зафиксировать любопытный текст на очень похожий сюжет у русских в Китае. По рассказам того человека, от которого я его записал, он его слышал от китайца, никогда не говорившего по-русски. И там происходит всё то же самое. Единственная разница – в его истории, я так подозреваю, что эта история услышана стариком китайцем от кого-то из русских через переводчиков, в его истории, ставшей сказкой, эти взаимоотношения не между медведем и женщиной, а между мужчиной и медведихой. А всё остальное очень похоже. При переходе одного текста в другой, переходят изменения, в некоторых случаях недопонимание. Всё это свидетельствует о том, что контакты всегда были, и в них происходило пересечение разных традиций. Конечно же, для исследователей изучение этих явлений очень интересно, потому что здесь важно обращать внимание на то, какие формы передавались, почему они передавались. Если говорить о том же хорьке, надо сказать, что у русских в Забайкалье, да и не только в Забайкалье, а в Прибайкалье тоже, бытует поверье, существования некой порчи, которая называется хомут. Это страшная болезнь, которую никак нельзя вылечить. Если уж хомут надели, то его снять практически невозможно. И у русских, когда они жили в Китае, истории про хомут тоже бытовали. Но когда основное русское население ушло, эти истории тоже прекратили своё существование. Но свято место пусто не бывает. Вместо этих рассказов о страшной порче, в русскую фольклорную традицию вошли и истории о порче, которую может нанести такой безобидный зверёк, как хорёк.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: О порче, заклинаниях, о снятии порчи, заговорах. Оказывается, у заговора есть структура, когда заговаривают – как вообще эта структура вырабатывалась? Есть ли что-то общее у всех подобных заклинаний?

В. КЛЯУС: Такой жанр русского фольклора обычно называется заговоры, наговоры, заклинания – они отражает функцию слова. Слово занимает важную и значимую часть. Но нельзя забывать, что это слово произносится в определённом обрядовом действии. И что здесь важнее, вещь из серии, что впервые появилось: курица или яйцо? Большинство исследований, которые у нас есть по русским заговорам и публикациям этого текста, в них представлен собственно заговорный текст. Исследователи записывают эти тексты, когда опрашивают исполнителей, знают ли они заговор от остановки крови, от порчи, от болезни зубов? Человек рассказывает, это записывают и получают образец жанра. Но в реальной жизни текст исполняется во время какого-то ритуала. И для исследователя важно фиксировать, как в ритуале исполняется данный жанр. Это стало возможным только относительно недавно, когда фольклористы получили в руки такой инструмент, как видеокамера, и смогли, общаясь с исполнителями, не только фиксировать звучащий текст, но и те действия, которые производит знахарь, знахарка. В реальной ситуации заговорный текст произносится таким образом, что человек, на которого он направлен, его всегда слышит. Эти тексты проговариваются зачастую полушёпотом. И само содержание бывает непонятно. Но человек видит действия, которые совершаются. И если говорить об этом жанре заговоры, заклинания, тут мы говорим о двух текстах: первый – словесный, второй – последовательные обрядовые действия. И как это ни странно, более устойчивым является последовательность обрядовых действий. И в некоторых случаях действия сохраняются не только в одной традиции, а в нескольких. Такой обряд, как отливание испуга. На воду выливают воск или олово над головой пациента, и по тому, какую форму примет металл или воск, определяют, что испугало человека. Здесь одновременно соединено само определение, от чего он испугался и излечение. Это похоже на психоанализ, когда нужно проговорить свою проблему, и она испарится сама собой. Та форма обрядового действия едина для очень разных народов. К примеру, этот ритуал, абсолютно одинаковый с точки зрения действий, я записывал у сербов, у татар, русских в Забайкалье. Это говорит о том, что текст действия более архаичный, чем текст заговора, которым это действие сопровождается.

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Получается такая связность культурная. И в оставшуюся минуту, хочу спросить у вас, что почитать, посмотреть?

В. КЛЯУС: Надо посмотреть на исследования российских фольклористов, которые публикуются в последние годы. Это работы фольклористов Института мировой литературы Академии наук нашего отдела фольклора, публикации, которые издаются Государственным республиканским центром русского фольклора, Центра типологии и семиотики фольклора в Российском государственном гуманитарном университете, фольклористов Санкт-Петербурга Пушкинского дома отдела устного народного творчества и Санкт-Петербургского университета. Пожалуй, это наиболее авторитетные и многочисленные по составу и интересам исследовательские центры России, которые занимаются изучением русского и не только русского фольклора. К сожалению, журналов посвящённых фольклорной традиции, выходит мало: «Живая старина» Центра русского фольклора и «Традиционная культура».

С. ЖУРАКОВСКИЙ: Понял Вас, спасибо большое!