Скульптор Щербаков на РСН рассказал, кто позирует для памятников

М. БАЧЕНИНА: У микрофона Мария Баченина, в гостях мы сегодня принимаем скульптора, педагога, профессора, академика, народного художника Российской Федерации Салавата Щербакова. Салават Александрович, здравствуйте.

С. ЩЕРБАКОВ: Здравствуйте.

М. БАЧЕНИНА: Я очень рада, что благодаря своей работе встречаю людей таких профессий, с которыми, наверное, не пересеклась бы в повседневности, и которые мне очень любопытны. Есть станковая скульптура, правильно?

С. ЩЕРБАКОВ: Бывает монументальная скульптура и станковая. Станковой в древние времена не было, вся была монументальная. На станке в мастерской – это небольшие вещи, которые не для конкретного места, а для выставок, музеев.

М. БАЧЕНИНА: Она бывает в натуральную величину или чуть меньше.

С. ЩЕРБАКОВ: Размеры могут быть разные у станковой и монументальной.

М. БАЧЕНИНА: А Вам самому какая форма ближе?

С. ЩЕРБАКОВ: Любому скульптору и то, и другое близко, потому что это один и тот же процесс. Хотя исторически живописи станковой в Древнем Риме не было, она была на стенах, в мозаиках, в храмах. А уже в эпоху Возрождения появились портреты, Рембрандт, станковое моложе монументального, церковного, интерьерного, но это всё единый процесс. Может, это отличается, как театр и кино.

М. БАЧЕНИНА: Я понимаю, хорошее сравнение. Вы заговорили о Древнем Риме, Древней Греции, и я сразу вспомнила гигантские скульптуры богам Олимпа. Первое, что мне подсказала память – гигантская статуя Зевса. Известно ли Вам, какие возможности у них были  творить такие вещи?

С. ЩЕРБАКОВ: Их возможности для нас до сих пор загадка, как строился Парфенон, как удалось Микеланджело вырубить такое количество из мрамора, сколько точильных мастерских должно было быть, чтобы металлическим инструментом всё это обрабатывать, точить инструмент, это как некая мощнейшая фабрика.

М. БАЧЕНИНА: Я даже об этом не задумывалась.

С. ЩЕРБАКОВ: Металла такого, как сейчас, не было, победитовые наконечники очень твёрдые, а это рубят, точат, рубят, точат, и как при таких массах глыбы выбирали из карьера, перевозили без паровой тяги, как в XIX веке, без электрической, на лошадях, человечество – настолько интеллектуально мощная популяция, которая даже голыми руками делала чудеса. Это сейчас уже есть электроника.

М. БАЧЕНИНА: Суперкомпьютеры просчитывают. А чем Вы тогда объясните феномен эпохи Возрождения? Огромное количество людей, про некоторых говорят, что они опередили своё время – вряд ли можно охарактеризовать другую эпоху подобным количеством творцов, тем более, что у них не было современных инструментов.

С. ЩЕРБАКОВ: В истории была не только эпоха Возрождения, была высокая классика, русская икона в трудных климатических строительствах.

М. БАЧЕНИНА: Вы правы.

С. ЩЕРБАКОВ: Прекрасные готические соборы. И всё это были всплески.

М. БАЧЕНИНА: Я не архитектуру имела в виду, мы про статуи говорили.

С. ЩЕРБАКОВ: Здесь слилось: высота христианской мысли, католической, духовный подъём метафизики, философии, христианский подъём был колоссальный, потому что тематика христианская – и «Давид» Микеланджело и пьета «Снятие с креста», это всё из Нового, Ветхого заветов. В то же время у них была древнеримская цивилизация под ногами, и она была настолько мощна, сильна как искусство, слились языческое и христианское, и дали тот результат, которым мы до сих пор восхищаемся.

М. БАЧЕНИНА: У меня такое ощущение, что куда ни посмотри, всё вдохновляет и воодушевляет. Невозможно было не творить, если хотя бы зерно таланта было. Я рискую задавать профессиональные вопросы, сама не ведая, простите за наивность, создание монументальной скульптуры – этапы работы, как угадать, чтобы не испортить? Меня поражают размеры гигантских скульптур и монументов – я понимаю, что есть рисунок, а что дальше?

С. ЩЕРБАКОВ: Вы сказали, что монументальная скульптура вся большая, но это тоже не правильно: масштаба своего требует конкретная вещь или тема, архитектурная среда. Есть монументальные вещи малого масштаба. Если мы походим по Помпеи, там есть фонтаны с фигурой сатира, который размера в районе метра, но это не станковая вещь, она привязана к архитектуре, среде. Многие вещи человеческого, как раньше считалось, масштаба, и даже в советское время, когда стремились делать нечто мощное, и «Родину-мать», была тенденция к тому, что не в величине величие, что тоже верно. Нужно смело сказать: масштаб требуется в разном случае разный. Статуя Свободы должна быть именно такая большая.

М. БАЧЕНИНА: «Родина-мать» тоже.

С. ЩЕРБАКОВ: Масштаб – это часть художественного решения. Статуя Свободы не велика, она большая, но если была меньше, то казалось бы маленькой.

М. БАЧЕНИНА: А как тогда выбрать правильный размер?

С. ЩЕРБАКОВ: Этот навык входит в профессию, как музыкант решает, каким будет ритм и протяжённость нот, он архитектурный, скульптурный, исторический и идеологический. Было бы нелепо памятник прекрасному писателю Фонвизину делать 40 метров в высоту.

М. БАЧЕНИНА: Это было бы даже смешно.

С. ЩЕРБАКОВ: Да и Пушкина тоже. Но если мы берём страну, которой тысяча лет, которая в средневековые времена зарождалась, и было заложено нечто, или организовывается страна эмигрантов – Америка, люди едут, их встречает Статуя Свободы – если бы их встречала четырёхметровая фигурка, было бы не так. Есть огромные корабли, самолёты, есть маленькие, есть города с небоскрёбами, а есть с одноэтажными домами. Размер должен быть осмыслен и быть для чего-то предназначен.

М. БАЧЕНИНА: Вы очень доступно всё объяснили. Когда скульптор работает над лицом большого размера, то видит всё вплотную.

С. ЩЕРБАКОВ: Это правильный вопрос, это другая технология работы. Сначала всё решается в масштабе, создаётся макет, сейчас есть средства 3D, когда в компьютере модель поворачивается, её масштаб и пропорции внутри фигуры ищутся. Эти вещи решатся как в станковой скульптуре, внутри неё. Раньше были художественные советы, и я считаю это правильной практикой, но если принести эскиз, у которого внутри есть пропорции, физически перевести в большой размер, но пропорции оставить те же, начинают работать другие законы. Если голова одна восьмая, то для этой задачи она может оказаться велика. Каждый переход в новый размер должен проверяться глазом максимально, и он проверяется. Когда подходят к большому размеру, многое переносится с модели. Близко не видно, нужно максимально далеко отходить. Поэтому был цех, к сожалению, мы его утратили, Всесоюзный художественно-производственный комбинат имени Е.В. Вучетича, он не смог выдержать капитализма, это должно было быть государственным делом, в советское время он принадлежал Минкультуры, там стояла голова скульптуры «Родина-мать», от пола до потолка. 80 метров статуя, её нигде слепить в натуру было нельзя, потому что зданий с такой высотой потолка нет, кроме того, отход должен быть.

М. БАЧЕНИНА: Отход – это откуда вывозить?

С. ЩЕРБАКОВ: Нет, отход – это отойти и посмотреть. Цех в комбинате Вучетича был большим, туда помещались большие размеры и там можно было отойти подальше, взглянуть на неё. Бывает, мы иногда критикуем сами себя и своих коллег: скульптор целый день лепит большую голову или руку, не отходя, к концу дня отходит и видит, что целый день лепил не верно. Скульптору нужно иметь очень длинные руки, метров 25, чтобы смотреть, но такого не бывает. Видит он, что какие-то части лица велики, он забирается, делает, но оценить там не может, он должен опять спуститься. Работа очень физическая.

М. БАЧЕНИНА: Скульпторы должны быть очень стройными.

С. ЩЕРБАКОВ: Кроме того, таскать с собой туда глину, ведро, не удобно, скользко, потому что глина поливается. Это полноценный физический труд с параллельным интеллектуальным, точным, снайперским расчётом.

М. БАЧЕНИНА: Можно сказать, что и поэтому мужчин-скульпторов больше, чем женщин?

С. ЩЕРБАКОВ: Мужчин, конечно, больше, их в науке тоже больше. Но есть гениальные женщины-скульпторы, взять Веру Мухину, но они красивее, умнее и лучше мужчин в целом.

М. БАЧЕНИНА: Спасибо, это очень приятно слышать, тем более, от такого человека, как Вы. Внутренность скульптуры – они полые или нет, в любую можно войти?

С. ЩЕРБАКОВ: Скульптура делится на две части: из камня и из бронзы. В скульптуру из камня войти нельзя, это монолитная вещь. Как говорил Роден, берётся глыба мрамора и убирается всё лишнее, а то, что остаётся – массивно. Если говорить о скульптуре из бронзы, то толщина литься с древних времён примерно одинаковая: чуть больше или чуть меньше сантиметра. Чаще она отливается и держится как скорлупа. Если размер большой, там требуется внутренний каркас, он может быть бронзовый, из нержавеющей стали, стальной, с покрытием для пары разных металлов, где электрически возникает заряд. Существует много технологий.

М. БАЧЕНИНА: Получается, Вы должны быть и химиком, и физиком отчасти.

С. ЩЕРБАКОВ: Может, это достаточно простая физика, но, конечно, и конструкцию, и ветровую нагрузку, и вибрацию надо высчитать.

М. БАЧЕНИНА: Можно сказать, что «Рабочий и колхозница» практически идеальная скульптура, потому что всем ветрам на зло, они оба в динамике, это каркас – везде вопреки, получается?

С. ЩЕРБАКОВ: «Рабочий и колхозница» — шедевр мировой скульптуры. Если взять 2–3 тысячи лет, начиная с древнегреческой скульптуры, то в этом ряду это очень видное произведение, кроме того, произведение своего времени. Это мощь идеи социалистического государства на тот момент: вроде бы сиюминутная политическая газетная тема, но она врастает в века своим мастерством, силой, энергией.

М. БАЧЕНИНА: А внутрь можно зайти?

С. ЩЕРБАКОВ: Внутрь не зайти, туда залезают, осматривают каркас, его периодически нужно контролировать.

М. БАЧЕНИНА: Там живность внутри не разводится?

С. ЩЕРБАКОВ: Нет, это прочнейший каркас, он весит тонну. Подъёмный кран развалиться же не должен или мачту парусников. Леонардо да Винчи такие конструкции рисовал, и до этого их сочиняли.

М. БАЧЕНИНА: А то, что Леонардо да Винчи рисовал до сих пор актуально?

С. ЩЕРБАКОВ: Он многое рисовал, и вертолёты тоже. Леонардо – гений мысли. Я родился в день Серафима Соровского, он был вчера, мы ходим в церковь, для нас есть духовные авторитеты и некие большие вершины, в искусстве для нас тоже есть вершины: Мухину упомянули, Леонардо – один из апостолов мирового искусства.

М. БАЧЕНИНА: Поздравляю Вас с прошедшим днём рождения. Вы сказали, что считаете худсоветы хорошей, нужной практикой – почему сегодня Вам кажется это необходимым, ведь многие, особенно музыканты любят говорить, что это ограничивает свободу?

С. ЩЕРБАКОВ: Когда мы были молодые, выходили из институтов и попадали в худсоветы, у нас было мнение, что художественный совет тормозит творческий полёт художника, даже можно грубо сказать, что в худсовете могут сидеть не очень компетентные люди, жизнь есть жизнь. Художественный совет требует компетентности, понимания в вопросе, широты взгляды, чтобы понимал не только себя, и честности. В художественных советах половина или меньше сидела дураков, но вторая половина – профессионалов, у которых можно было учиться, и они могли являться некой планкой. Фигурное катание не может быть без судей: мы покатались, мы хорошие. Другое дело, чтобы эта система не начала работать во вред, что тоже может случиться. Если нет художественного совета и кто-то захотел построить здание – существуют службы в городе, которые смотрят, и желательно, чтобы они были компетентными.

М. БАЧЕНИНА: Они на сегодняшний день выполняют роль художественного совета? Я не могу пойти и поставить скульптуру. Куда хочу.

С. ЩЕРБАКОВ: Есть масса согласовательных инстанций, например, Комиссия при Мосгордуме по монументальному искусству, но её функция не столько художественно оценить работу художников, потому что там большинство членов историки, их больше тематическое направление интересует: если у нас ещё не стоит памятник Пушкину, мы поставим Цою.

М. БАЧЕНИНА: А кто в Москве, допустим, оценивает? Когда обращаются к Вам, к Церетели, ваши имена на устах, Вы занесены в энциклопедии, а как же молодому свой памятник поставить, куда обращаться?

С. ЩЕРБАКОВ: Сейчас лучше, я считаю. Сейчас проходят конкурсы.

М. БАЧЕНИНА: Город объявляет конкурс.

С. ЩЕРБАКОВ: Проводятся конкурсы, где выбирается работа. Мы понимаем, что часто бывают нарекания, вытащили, как мы проведём, и этот негатив забирается иногда. Но в целом если ты художник и поучаствовал в 5–10 конкурсах, не только в Москве, если твоя работа лучшая, пусть где-то выиграли нечестно, но большинство конкурсов честные. Ваши коллеги из прессы всё это надзирают, поэтому если выставлены 10 проектов, губернатор Груздев, например, хорошо к монументальной истории города относится, и если работа лучшая, завалить её не так просто. Конкурсы – прекрасная возможность, это как раз путь для начинающих талантливых скульпторов.

М. БАЧЕНИНА: Я так понимаю, что город проводит их к какой-то памятной дате или привязывает к исторической личности, которая прославила город своей персоной. Хочется какую-то историю у Вас выпросить.

С. ЩЕРБАКОВ: Если взять событие, которое всех знают и которое всех интересует – возвращение Крыма. Откуда рождается скульптура? Была угроза принудить население Крыма не говорить на русском языке и прочее. Это не политическое враньё, потому что я был в Крыму за пять и за семь лет до этого, мы касались проекта «35 батарея» о подвигах Великой Отечественной войны.

М. БАЧЕНИНА: Я видела этот монумент.

С. ЩЕРБАКОВ: Я общался с Чалым тогда, он был простым предпринимателем, патриотом русского флота, его отец – моряк. Присоединили, вернули Крым – это событие ни со скульптурой, ни с кино, ни с театром не связано. Проходит год, и говорить об этом нужно не только по телевидению или на радио. Возникли «вежливые люди», мы понимали, кто они, какую позитивную и профессиональную работу они проделали, чтобы избежать человеческих жертв в этом процессе. А кто эти люди – мужчины, вряд ли там были женщины, возраста от 19 до 60 лет, разных национальностей нашей страны, от бурята до украинца и белоруса. Возникает в Симферополе идея как-то отметить этих людей. Было бы нелепо поставить статую бойца 40-метров в высоту. Но в конкретном городе, в конкретном масштабе, рядом с администрацией, где это происходило, где люди вспоминают эти события. Когда я оказался в администрации, вспомнил кадры толпы, которые показывали по телевизору. Приезжаю на эту площадь, гуляют мамы с колясками, вокруг хорошо, тихо. В этот момент, правда, электричество отключали. Вечером тёмные улицы, фонари не горели, но кафе, рестораны работали. Объявили конкурс в Симферополе, этим занимается главный архитектор Крыма, желающие поучаствовали. Наша работа понравилась, мы этот конкурс выиграли.

М. БАЧЕНИНА: В какой момент возникает желание поучаствовать?

С. ЩЕРБАКОВ: Сначала мы узнаём о конкурсе, сейчас узнать легко, всё в интернете. Слышим, что через три месяца или полгода будут смотреть работы, читаем условия: такое-то место, бывает, размеры указывают. Если нам эта тема интересна, мы её понимаем, хотим воплотить, тогда участвуем.

М. БАЧЕНИНА: Вам была интересна тема Крыма, Симферополя, «вежливых людей».

С. ЩЕРБАКОВ: Да, конечно, и профессионально, и по-человечески. Мы в тему углубляемся, изучаем, какими были события, какой дух событий, смотрим фотографии, это энергия, бой или что-то стабильное, как рассказать об этом языком скульптуры правдиво. Делаем эскиз или несколько, предъявляем это на конкурс, выигрываем или проигрываем. Приезжаешь на конкурс, волнуешься, смотришь другие работы, понимаешь, что есть явные конкуренты.

М. БАЧЕНИНА: Идея лучше?

С. ЩЕРБАКОВ: Есть идея и исполнение: может быть хорошая идея, но не очень профессионально исполнено, должно быть и то, и другое. Бывает здорово исполнено, и мы понимаем, что вряд ли конкурс выиграем.

М. БАЧЕНИНА: И каким будет монумент «вежливым людям», приоткройте тайну?

С. ЩЕРБАКОВ: Здесь тайны нет, это не будет пафосным памятником на постаменте, он будет в масштаб человека. По законам скульптуры, если человека сделать один в один, он будет казаться меньше, поэтому на 5% больше создаётся. Мы посмотрели, как это происходило, как они общались с людьми, детьми, дети приносили им еду, хотя они были обеспечены, они давали им конфеты. Была сцена: он держит на руках кошку, передаёт подростку. У нас три персонажа: боец, ребёнок, кошка. Сначала был мальчик, которому он передавал кошку, а потом нам порекомендовали сделать девочку. Мы попросили познакомиться с этими людьми, нас отвезли в казарму к морским пехотинцам. Часто мы страну критикуем: автобус не вовремя пришёл, яма на дорогах, чиновники не так работают, я человек не военный, но попав в казарму, увидев двухъярусные кровати, тумбочки, бронежилеты, экипировку, и подумал, что именно армия и офицеры сейчас – здоровая часть общества, там всё хорошо. Не могу сказать про дедовщину, но мне показалось, что такого там нет. Может, это в Крыму, может, это элитные части: изучают, работают, хорошо разговаривают. Они нас особо не ждали, разбирали оружие, выясняли, как новые бронежилеты надевать. На меня это произвело очень позитивное впечатление. 

М. БАЧЕНИНА: Это чувствуется, Вы так воодушевлённо рассказываете.

С. ЩЕРБАКОВ: Если бы страна была в критикуемых нами отраслях такой же, как они, то мы бы давно опередили весь Земной шар.

М. БАЧЕНИНА: Кто-то должен для монументов позировать?

С. ЩЕРБАКОВ: Конечно. Когда не было фотоаппаратов, обязательно позировали.

М. БАЧЕНИНА: Роден мучал, наверное.

С. ЩЕРБАКОВ: Нужно сделать документально, передать дух человека. Нам показали бойцов, срочников, сверхсрочников, мы попросили одеть одежду, которая могла тогда быть, взять оружие, всё это мы тщательно записали, отсняли. Может, здесь в Москве попросим помощи у военных.

Мы делали памятник к столетию дальней авиации, и нам позировал реальный лётчик в лётном костюме.

М. БАЧЕНИНА: Этот дух помогает?

С. ЩЕРБАКОВ: Конечно! В Сирии эти же люди летают. Мы пообщались, попросили одежду, а она своя у них, они её берегут, говорят, родине это во столько-то обходится, поэтому лётчик приехал с огромной сумкой. Натурщик встанет, ссутулится, оденет шлем, поэтому желательно брать настоящих людей. Может, им немного скучно стоять и позировать, но мы стараемся максимально передать их дух и реальность.

М. БАЧЕНИНА: Одного бойца выбрали?

С. ЩЕРБАКОВ: Боец будет один, девочка тоже одна, и симпатичный кот. На кота натурщика ещё не нашли.

М. БАЧЕНИНА: Отливать будете в Москве?

С. ЩЕРБАКОВ: Да, в Москве. Срок очень короткий, пытаемся к марту успеть установить.

М. БАЧЕНИНА: Очень надеюсь, что жители Симферополя будут довольны и рады этой скульптурной композиции. Мне хочется спросить: почему в Москве как ни ставят памятник, так начинается? Я посмотрела на компьютерную картинку, где изображён памятник князю Владимиру, рассмотрела сам памятник. Я не пытаюсь быть симпатичной Вам, но мне всё, что я увидела, понравилось: и место, и размер, и идея. В чём проблема у москвичей, они настолько избалованы?

С. ЩЕРБАКОВ: Памятник князю Владимиру начался с мыслей о самих себе, о России, особенно после зигзагов с коммунизмом, XX веком. Мы себе задаём вопрос: кто мы, откуда мы, кто наши предки? Князь Владимир – фигура не проблемная, в отличие от Сталина, которого кто-то считает плохим, кто-то хорошим, Петра I.

М. БАЧЕНИНА: Князя Владимира кто-то тоже может считать плохим, кто-то – хорошим.

С. ЩЕРБАКОВ: Что касается Александра Невского, князя Владимира, реальных фигур, и что Невский ярлык получал в Орде, или князь Владимир был многожёнцем в языческие времена или братоубийцей – это мы понимаем, реальность истории и в Европе таковой была. Было время, когда по-другому быть не могло. Из этого был сделан огромный шаг в православие, в новую веру, который дошёл до нас, до великой русской культуры, до Достоевского.

М. БАЧЕНИНА: Позитивный вектор этих личностей гораздо мощнее.

С. ЩЕРБАКОВ: Мы живём в той же стране, которая тогда имела другие границы, была больше, и Средняя Азия входила, сейчас от Кёнигсберга до Камчатки. Мы живём в стране, духовность которой была заложена в позитивном смысле. Мы также любим детей, оцениваем добро и зло, подлость, жертвенность, живём в той же стране, поэтому надобность этого памятника растёт из этих соображений. Потом возникают другие вещи: а где уместно, какого размера, что отразить, его смирение или наш взгляд через тысячелетие? Наша основная идея не в том, что он тогда праведно поступил и всё, а в том, что он поставил на те рельсы, которые дальше повели именно в эти пейзажи через трудности. Ведь Россия прошла через такие колоссальные трудности именно с этим духовным зарядом.

М. БАЧЕНИНА: Вы не ответили на вторую часть вопроса: москвичи капризничают от излишней избалованности или это возмущение чем-то подкреплено?

С. ЩЕРБАКОВ: Я не думаю, что они капризничают. Сейчас весь мир живёт по демократическим принципам. У нас сейчас, в отличие от того времени, когда мы учились в институте, когда запрещали читать книги, говорить, у нас все могут думать и высказываться, как угодно. Я прекрасно понимаю, что страна делится на разнопонимающие группы людей, поэтому есть те, кто могут быть против по разным причинам. Это нормально, я считаю. Но сейчас идёт позитивная работа по всем векторам: по осмыслению исторической, духовной части, по масштабной архитектурной, где участвуют многие профессионалы, с которыми мы советуемся, в том числе работа по юридической, законодательной части и взаимопониманию с ЮНЕСКО. Это тот процесс большого трудного дела, где может быть кто-то против.

М. БАЧЕНИНА: На сегодняшний момент какой у нас сухой остаток по памятнику князю Владимиру?

С. ЩЕРБАКОВ: Выясняются окончательно строительные вопросы, включая подземку и координирующиеся с ЮНЕСКО аспекты в плане определённой высоты и юридического статуса этого места. Это всё будет законодательными решениями. Идёт позитивная, сложная, большая работа.

М. БАЧЕНИНА: Сам по себе монумент уже готов?

С. ЩЕРБАКОВ: На 90% готов.

М. БАЧЕНИНА: Вы сказали про подземку, и я подумала: мы же под ним ходим – это безопасно?

С. ЩЕРБАКОВ: Москва – город, а по размеру – государство, где строят мосты, тоннели, дома, есть прекрасные инженеры, как бы мы их не ругали. У нас тоже работает замечательный инженер Силохин. Все эти вещи решаемы и решаются.

М. БАЧЕНИНА: Вернусь немного назад: Вы сказали про сирийского бойца – что это за история?

С. ЩЕРБАКОВ: Это я рассказывал о лётчиках, которые летают, это другая тема. Мы с моим соавтором и другом, скульптором академиком Андреем Николаевичем Ковальчуком работали над статуей Христа. Мы проектировали её в Сирии, и потом она была исполнена армянскими скульпторами в монастыре Ангелов. Статуя Христа потом была расстреляна из гранатомётов, до конца её судьбу я не знаю.

М. БАЧЕНИНА: Она была установлена в Сирии?

С. ЩЕРБАКОВ: Она была установлена прямо перед войной в городе Сидная, оттуда не поступает никакой информации.

М. БАЧЕНИНА: Она была заказана сирийскими властями или подарена?

С. ЩЕРБАКОВ: Она была подарена нашими бизнесменами. Там очень много православных, там была скульптура апостола Павла, не знаю, погибла или нет, создавал её Рукавишников Александр Юлианович. Купол одному из храмов там подарил ещё Николай II, там есть древняя православная жизнь. Арамейский язык – язык, на котором говорил Иисус, и там он сохранился в некоторых местах до сих пор как живой язык. Дальше мы планировали, и были переговоры, создать статую Христа достаточно большого размера. Она пока заморожена в стадии рабочей восьмиметровой модели, которая потом должна была увеличиться. Про эту историю говорить, наверное, бессмысленно, потому что происходящие события не известно, куда приведут. Тема скульптуры – второе пришествие, мы консультировались с Русской православной церковью, что там должно быть изображено.

М. БАЧЕНИНА: Нет идей для зарубежных государств или Сирии что-то ещё сделать?

С. ЩЕРБАКОВ: Любой архитектор, скульптор с удовольствием работает на интересные темы в любой стране, если это нужно. Это интересно, но художник не может захотеть, сделаю-ка я там что-нибудь, должно возникнуть общественное желание, как в Симферополе, надобность возникает не в голове скульптора.

М. БАЧЕНИНА: Но скульптор же может сделать работу и подарить её?

С. ЩЕРБАКОВ: Может. Но к сожалению, скульптура – настолько трудный в плане финансов жанр, потому что очень ёмкая по затратам, и просто подарить что-нибудь сложно.

М. БАЧЕНИНА: Значит, в Симферополе это был заказ. Во сколько городу в среднем обходятся такие вещи?

С. ЩЕРБАКОВ: Сейчас много памятников в наше новое время, когда нефть недорогая, денег в стране мало, и находятся решения по бюджету очень скромные, но ценные по исторической значимости. Как и другие скульпторы, я много работаю с Военно-историческим обществом, и за прошлый год возникла тема Первой Мировой войны, мы поставили памятники в Калининграде, во Пскове.

М. БАЧЕНИНА: Это недорого, получается?

С. ЩЕРБАКОВ: Да. Военно-историческое общество ставит много памятников, оно является сейчас одним из самых активных меценатов, кроме того, они отрабатывают политику самой тематики.

М. БАЧЕНИНА: Я бы с Вами ещё говорила и говорила, но, к сожалению, время подошло к концу. Спасибо Вам большое, приходите к нам снова.

С. ЩЕРБАКОВ: Спасибо.