Клюев на РСН: С моей иезуитской внешностью я не мог играть соцгероев

И. ИЗМАЙЛОВ: Здесь Игорь Измайлов, в студии сегодня Борис Клюев, наш великий русский актёр. Борис Владимирович, здравствуйте. Спасибо, что нашли время к нам присоединиться.

Б. КЛЮЕВ: Здравствуйте.

И. ИЗМАЙЛОВ: Вопросов к Вам из совершенно разных сфер жизни много. Часто люди приходят, но про себя мало говорят, и спросить не получается. Вы – счастливый человек?

Б. КЛЮЕВ: Думаю, что да.

И. ИЗМАЙЛОВ: Ваш жизненный путь, актёрский можете назвать сложным или простым, интересным?

Б. КЛЮЕВ: Жизнь не бывает простой, обязательно всё в клеточку: бывает тёмная, а бывает белая. Но, наверное, из этого всё и состоит, потому что твои мышцы, твои мысли, тело, ум должны пройти через какую-то серию испытаний в тот период, когда ты уже входишь в мудрость. А до этого – ошибки, обязательно.

И. ИЗМАЙЛОВ: А мудрость – это какой период?

Б. КЛЮЕВ: У каждого своё, но я так думаю, что это приходит с возрастом.

И. ИЗМАЙЛОВ: Когда Вы для себя решили, что хотите стать актёром, артистом?

Б. КЛЮЕВ: У меня папа был актёром. Он умер в 36 лет, была война, и я понимаю, что он ничего не успел. Он поработал артистом, сыграл много ролей, остались фотографии, и я могу только фантазировать о том, что он мог сделать. С детства рассматривая его фотографии в ролях и разрисовывая их красным, синим или жёлтым карандашом, я так или иначе соприкасался с искусством. Но большим толчком послужила постановка спектакля «Чёртова мельница», когда я учился в 660 школе.

И. ИЗМАЙЛОВ: Не самая положительная у Вас там роль была.

Б. КЛЮЕВ: Да, чёрт первого разряда Люциус. Но успех был потрясающий, в школе меня стали в буфете пропускать без очереди, а это самый высокий критерий оценки школьников. И тут во мне что-то открылось, я понял, что хочу быть только артистом. Я записался в драматический кружок Центрального дома журналистов. Как много лет спустя выяснилось, к руководителю, которая работала с моим отцом.

И. ИЗМАЙЛОВ: Это случайно получилось?

Б. КЛЮЕВ: Конечно. И узнали мы уже потом.

И. ИЗМАЙЛОВ: А, может, и не случайно.

Б. КЛЮЕВ: Может, и так. Уже тогда у меня появилась эта цель, и я думал только об этом, ни о чём другом. Хотя мама хотела, чтобы я владел более серьёзной профессией, но я был настроен только на это. Поэтому я сделал всё по плану.

И. ИЗМАЙЛОВ: Любая жизнь, судьба нелёгкая, но кто-то на этом пути ездит, поступает, не получается, с третьего, четвёртого раза упорством берёт. У Вас это как было?

Б. КЛЮЕВ: Природа дала мне хорошие физические данные, поэтому я практически везде поступал, куда подавал документы. Но выбор здесь тоже сказался: я отказался от МХАТ и пошёл в Щукинское училище, которое в то время было очень модным. Я прошёл там до экзаменов, и вдруг нас, четырёх мальчиков, ректор Захава Борис Евгеньевич вызвал и сказал, что мы на следующий год пойдём в армию, мы вас защитить не сможем, приходите после армии. И мы оказались в сложном положении. В это время был дополнительный набор в Щепкинском училище, я пошёл и сразу поступил. Правда, через год меня всё равно призвали в армию.

И. ИЗМАЙЛОВ: Армия сильно оторвала? Три года всё-таки.

Б. КЛЮЕВ: Сейчас, думая об этом, оглядываясь, полагаю, что нет, я благодарен тому, что это было, потому что армия формировала человека, мужчину, а это – главное. Главное – индивидуальность, а не то, что ты подряд будешь учиться четыре года или после армии. Я благодарен, что армия была в моей жизни, я многое понял, испытал, многому научился. Я научился терпеть, быть сильным.

И. ИЗМАЙЛОВ: Это же, наверное, очень полезно актёру – пройти эту школу?

Б. КЛЮЕВ: Безусловно. Когда мужской коллектив там всего хватает: и предательства, и подлости, и искреннего товарищества, дружбы – всё было. Когда я уже был сержантом, мне представилась возможность очень много читать, я для себя составил программу, и много прочёл. Если бы я был на гражданке, думаю, этого бы не сделал.

И. ИЗМАЙЛОВ: В армии была возможность читать, неожиданно. А когда уже встали на эти рельсы, не было метаний, сомнений? У каждого человека есть периоды в жизни, когда всё подвергается оценке, переосмыслению.

Б. КЛЮЕВ: Переоценка ценностей существует всегда. Ты принимаешь какое-то решение, оно же может оказаться ошибочным, и за всё это нужно отвечать. Было очень много вещей, которые я, конечно, никогда бы теперь не сделал, а тогда совершил. Я всегда очень критически относился к себе и к тому, что я делаю. Если я сделал ошибку, то никого не винил, всегда винил только себя, и старался уберечь от других ошибок, но потом опять в них попадал, снова делал умозаключения, что этого не нужно было делать.

И. ИЗМАЙЛОВ: На чужих ошибках невозможно учиться.

Б. КЛЮЕВ: По-моему, нет. Это красивая фраза, но в жизни она не работает.

И. ИЗМАЙЛОВ: Вы бы что-то поменяли, если бы была возможность, или всё равно прошли эти ошибки?

Б. КЛЮЕВ: Сделал бы другие, наверное. Менять бессмысленно, это твоя жизнь, ты так поступил, так сделал, значит, тебе нужно было.

И. ИЗМАЙЛОВ: Если бы Вы сегодня впервые выступали, какой отрывок прочитали бы, учитывая гигантский опыт педагога, актёра?

Б. КЛЮЕВ: Я бы стихотворение и басню оставил те же самые, потому что считаю, что они идеально были сбалансированы. Я читал стихотворение Михаила Светлова «Итальянец», а басню – Алексея Толстова «Картина», про свинью, которая извалялась в грязи, потёрлась боком о забор – картина и готова, и как кто на это реагирует. Я считаю, что для поступающего абитуриента эти произведения были идеальными.

И. ИЗМАЙЛОВ: А когда абитуриент приходит и читает это, Вы как реагируете?

Б. КЛЮЕВ: Не читают.

И. ИЗМАЙЛОВ: Не попадается?

Б. КЛЮЕВ: Ни разу.

И. ИЗМАЙЛОВ: Странная молодёжь пошла: зная, на чём можно выехать, не используют это.

Б. КЛЮЕВ: С опытом я уже понимаю, кто передо мной, когда человек открывает рот и произносит несколько фраз. 

И. ИЗМАЙЛОВ: Я сегодня вспоминал Ваш громадный перечень ролей – Вам больше нравится играть положительных или отрицательных героев? И говорят: актёр не выбирает, какую роль дадут, и искусство в том, чтобы вжиться в эту роль. Такое всегда возможно или бывает, что не могу играть какого-то героя?

Б. КЛЮЕВ: Я для себя это определил сразу, так как с моей иезуитской внешностью я не мог играть председателей колхозов в то время, соцгероев, простых рабочих пареньков, я играл интеллигентов, эсеров, немцев, форма на мне очень хорошо сидела. Я сразу понял, что не надо зацикливаться. Более того, увидел, что рядом со мной актёры, которые выбирали и делали правильную для себя личность, типаж, но они, как правило, не очень интересными артистами становились. Я всеядный, я за то, что артист тем и хорош, что может и это сделать, и то, и вон то. И в этом есть своего рода интерес. Когда ты молод, мало встречается интересных ролей и режиссёров, которые глядят на тебя и думают: «Какой ты талантливый мальчик, дай я тебе помогу». Ничего подобного, всё проще: эксплуатируют твои данные, а уж как ты это воспринимаешь, как ты это перерабатываешь – уже твоё дело, это важно. Поэтому я считаю, что артист должен уметь всё играть, хотя бы попробовать. Актёр, который играет только одноплановые роли, со временем становится не интересен и скучен.

И. ИЗМАЙЛОВ: Борис Клюев на протяжении многих лет преподаёт в Щепкинском училище мастерство актёра, имеет звание профессора курса.

Б. КЛЮЕВ: Ещё я заведующий кафедрой мастерства актёра.

И. ИЗМАЙЛОВ: Актёрами рождаются или любой человек с помощью кропотливого труда может им стать?

Б. КЛЮЕВ: В принципе, рождаются. Талант должен быть изначально. Другое дело, что обстоятельства могут поменяться. Труд может только отшлифовать, что уже есть, может сделать ремесленника, но творца – нет.

И. ИЗМАЙЛОВ: А как узнать: твоё это или нет?

Б. КЛЮЕВ: Очень просто: дадут вам лист бумаги и карандаш, скажут – нарисуйте. Возьмите и нарисуйте. Пятьдесят человек нарисуют дерево, сад, конуру, ещё что-то, будут говорить, что не умеют рисовать. Как голос, который даётся господом бога от рождения: есть он у тебя или его нет. Ты можешь трудом сделать что угодно: свой мышиный писк возвести на необычайную высоту. Но если у тебя нет хорошего тембра, то всё бессмысленно. Когда связано с голосом или рисунком, человек понимает, а остальное – нет.

И. ИЗМАЙЛОВ: В остальном критерии могут быть не настолько ясными.

Б. КЛЮЕВ: Как правило, критерии только одни – возрастные. Как только девочки начинают смотреть на своё отражение в зеркале, их фантазии уходят так далеко, после чего они советуются с мамой, фантазии летят ещё дальше. Когда мама говорит: «Доченька, я очень хотела быть актрисой, но у меня не получилось, а ты можешь», — и понеслось, судьба этой бедной девочки испорчена.

И. ИЗМАЙЛОВ: Всё называется продуктом, продукцией – производится много фильмов, сериалов, много народа нужно. Там, где много, все быть хорошими актёрами не могут.

Б. КЛЮЕВ: Конечно. Понятие «звезда» — единичное явление. Все понимают, что такое герой в кино, не в театре. Это человек, на которого можно смотреть больше пяти минут. Смотришь на Алена Делона 10 минут, и продолжаешь. А на Тютькина ты можешь смотреть 30 секунд, а дальше понимаешь, что больше этого идиота видеть не хочешь. Такая простая формула киношного критерия. Артист театра – это совершенно другое, там нет временного, как в кино, не пять минут ты снимаешься, а иногда три часа находишься на сцене, и тебе нужно постоянно зрителя держать, поэтому воля, энергетика, которые выходят из артиста, держит зрителя, а уж потом идёт обратный поток. В Малом театре есть выражение: сколько ты кинешь в зрительный зал, столько тебе и вернётся. Но кинуть надо, не кинешь – ничего не получится.

И. ИЗМАЙЛОВ: А из тех, кто приходит сейчас на Ваш курс, как Вам кажется: больше бездарей или способных ребят? В предыдущие годы люди росли в той культурной матрице, это и академический театр, и кинематограф, и сериалы если уж были, то академическими в хорошем смысле слова. А сейчас люди, родившиеся в 90-х-нулевых годах, много чего не видели, не застали, да и школа свою лепту вносит. Таланта столько же, который можно шлифовать и дальше раскрывать?

Б. КЛЮЕВ: На протяжении многих лет, а преподаю с 1969 года, все приходят приблизительно одинаковые. Понятия таланта, способностей всегда были и есть. Это не то, что ты приносишь, а что тебе дано природой. Я всегда привожу пример дедушки Ломоносова. Одному мальчику так хотелось, что он за обозом пошёл пешком, как нам говорят. После этого провели дороги, железные, автобусы появились, самолёты, но с ломоносовыми слабовато – не идёт. Понятие «Моцарт отечество не выбирает» — существует.

Наша страна огромная, люди иногда приезжают из таких мест, что даже выговорить сложно. Я всегда очень внимательно именно к этим людям присматриваюсь, потому что человеку, который приезжает издалека, это нужно, он по-другому не может, материальные средства собирались семьёй – я этим ребятам доверяю больше, чем тем, кто вырос в московской, питерской городских средах или в другом большом мегаполисе. Конечно, существует его величество случай, который может поломать жизнь любого человека. Этим больше страдают девочки, меньше мальчики: вдруг в один момент они влюбляются, и всё полетело. «Страдания юного Вертера», и толку от этого мало – приходится встряхивать. Как правило, это всё быстро заканчивается, естественно, трагически. Во всяком случае, они это так воспринимают. Когда я вижу такое, я всё время заставляю своих ребят петь финскую народную песню: «Если к другому уходит невеста, то не известно, кому повезло». Пытаюсь на юмор свести. Потом-то они понимают философское значение этих слов. От многих вещей зависит.

Профессия актёра сложна тем, что ты должен работать всю жизнь, нет понятия старости. Театр – это великое явление природы, которое существует много тысяч лет. За это время он наработал столько всего, начиная от скоморохов и площадных актёров до классики, и в театре человек может играть всё: и в сто лет можно играть Фирса, короля Лир.

И. ИЗМАЙЛОВ: Не во всех театрах только есть такая возможность.

Б. КЛЮЕВ: Да есть возможность, просто это ставить сложно. За период розовой революции, когда мы всё сломали и все авторитеты порушили, так ни одного талантливого режиссёра и не появилось.

И. ИЗМАЙЛОВ: Требовали дать максимально свободы.

Б. КЛЮЕВ: Получили. Это всё во Французской революции было, первый закон – долой браки. Молодые люди делают именно так, но ни товстоноговых, ни гончаровых, ни эфросов пока мы не видим.

И. ИЗМАЙЛОВ: Коллеги просили узнать: как столько лет на сцене одного театра?

Б. КЛЮЕВ: Я как-то не очень понимаю, как можно прыгать по другим театрам. Я очень люблю классический русский театр — это первое. Я очень люблю традиции: я всегда с огромным удовольствием наблюдаю за Great Britain, когда выходит матушка. Может, это смотрится сейчас как архаика, но когда королева выходит в своей шляпке, общается с публикой, конфетки дарит – мне это очень нравится. Я не сторонник хиппи, вульгарного отношения к жизни. Хорошо, когда это молодые люди – это замечательно, пробуй и длинные волосы носить, и бороду. Но потом наступает такой момент, когда у тебя появляются дети, ответственность, и если ты не совсем, то должен как-то адекватно понимать, что стал старше. Что человеку можно в 20 лет, нельзя в 40, а тем более в 50 или 60 лет.

И. ИЗМАЙЛОВ: Один государственный деятель ляпнул несколько лет назад, что нашему государству всего-навсего 20 лет.

Б. КЛЮЕВ: Правильно подобрали слово – ляпнул.

И. ИЗМАЙЛОВ: А если вывести за скобки Малый театр и ещё несколько, кто не просто сохранил слово академический, а находится в этом русле, то театр сегодня в России – это что?

Б. КЛЮЕВ: Сейчас театр переживает очень болезненные явления, потому что без драматургии он не может, не будет великой драматургии – не будет великого театра, поэтому мы обращаемся к классикам. Когда произошли лихие 90-е, я помню Василий Лановой сказал: «Хорошо Малому театру, у них есть Островский, а что нам ставить?» И это абсолютно верно сказано. Да, действительно, а что ставить? Про пьяниц, про наркоманов, про МММ, про то, как обманывают? Никакого отношения это не имеет к воспитанию. Есть в человечестве такие вещи, как любовь, ненависть, предательство, дружба, товарищество – это то, на чём должен воспитываться и на чём жить человек. Есть духовность, а если её нет, то это шелуха.

И. ИЗМАЙЛОВ: У Малого театра есть Островский, потому что там есть Соломин и плеяда, которых роднит Малый театр. Нет сомнений, что выдерни несколько фрагментов, и Островского у Малого театра не будет, как много чего не стало и у Большого театра.

Б. КЛЮЕВ: Будет! Да, мы очень благодарны Юрию Мефодьевичу за то, что он выдерживает линию театра. Но не будем сравнивать с Большим, потому что там актёрский состав постоянно меняется, у них жизнь коротка. А мы всё-таки живём долго, у нас Анненков и в сто лет играл на сцене. Эти традиции мы держим, помогаем Юрию Мефодьевичу. Поэтому если что-то, то обязательно найдётся кто-то, кто эстафетную палочку возьмёт. Если традиций нет, то тогда перекати поле. Не думаю, что эксперименты с Островским были бы присущи Малому театру. Есть понятие дарование у режиссёра, кто занимается этим. Он может сделать это так или иначе, но на сегодняшний день Юрий Мефодьевич Соломин стоит как вратарь и не пропускает. Но тем не менее мы пробуем какие-то вещи, экспериментируем, стараемся что-то новое делать. Нет талантливых людей, они приходят, занимаются чем-то другим. Всё-таки есть определённая аура в императорском театре. Я много раз говорил, что очень люблю ходить во время отпуска в театр. Я снимаюсь и иногда прихожу, когда театр спит. Отпуск, все бегают, кто-то отдыхает, кто-то зарабатывает деньги, а театр спит, дремлет. Я прихожу, выхожу на сцену, прислушиваюсь к этой тишине и думаю: боже мой, а какое же количество актёров за 260 лет здесь было, и ведь каждый мечтал прославиться, сыграть что-то так, чтобы это осталось в анналах театра. А сколько горя – кому-то это не удалось, сколько разочарования здесь есть. Это как намоленная церковь, поэтому аура остаётся, и мы её храним, берём молодёжь и воспитываем в этом же. Всё в жизни может быть, но хотелось бы верить, что лучшее, что заложено, останется, и Островский тоже.

И. ИЗМАЙЛОВ: Это не просто слова, потому что в других театрах этого не найти. Мне попалось несколько слов о постановке «Власть тьмы» по произведению Льва Толстого. На мой взгляд, блестящая постановка и по актёрам, и по драматизму, и декорациям. Но встречаются отзывы, что это не типичная для современного театра пьеса, оперирующая не модными нынче понятиями: грех, совесть, душа и бог. Я прочитав подумал, что всё это есть в современном кино, сериалах, но этого не видно. Вы начали говорить, что нет идей, если не брать классические постановки, а вроде всё, как всегда – идут годы, десятилетия, вопросы жизни человека остаются примерно одними и теми же, об этом снимают, но этого не видно. «Власть тьмы» в Малом театре смотришь на одном дыхании, это совершенно глубинная пьеса, глубинная постановка. И где проходит грань, когда эти понятные вещи перестают быть видимыми сегодня? Казалось бы, бери – снимай, в чём проблема. А почему-то не получается.

Б. КЛЮЕВ: Очень хороший пример, я опять вернусь к рисованию: роза в вазе стоит, мы приглашаем Константина Коровина, Серова, Матисса и Лебедева – и каждый нарисует всё по-своему. И пригласим товарищей с улицы, попросим нарисовать розу за 100 рублей – они возьмут и сделают это. Вот и всё. Есть понятие художественного изображения, а есть – человека, который рисует за 100 рублей.

И. ИЗМАЙЛОВ: То, что теперь называется современным искусством.

Б. КЛЮЕВ: Я не хочу так говорить. Во всяком случае очень легко взять и показать голую задницу, пробежаться, козлом подпрыгнуть и назвать это авангардом. Это не верно, для меня авангард – это импрессионисты.

И. ИЗМАЙЛОВ: Недели две назад Мединский заявил, что министерство культуры не устраивает доля российского кино в 17%, говорят, надо больше. Я как раз хотел спросить, о чём снимать, что ставить.

Не могу не просить о сериалах. Вы и в тех, и в других поснимались: есть сериалы, которые не воспринимаешь как таковые, как «Д`Артаньян и три мушкетёра» или «Шерлок Холмс» и современные. Мы до программы немного поговорили, у меня волосы встали дыбом: Клюев – это из «Ворониных». Не слышали. Мне не по себе стало, и дело не только в Вас как в персоналии. Приходится сниматься в современных сериалах, это вынужденная мера?

Б. КЛЮЕВ: Если есть выбор, то, конечно, ты выберешь то, что тебе интересно. Но если его нет, а кушать хочется, то будешь работать. В любом случае – это работа. И если мы затронули сериал «Воронины», который на протяжении шести лет выдерживает высочайший рейтинг и любовь зрителей, потому что он добрый, с юмором, нет стрелялок, нет насилия, крови – и люди с удовольствием это смотрят, потому что узнают в этом себя. Но ведь артист должен работать, как пианист должен играть гаммы каждый день. Если артист говорит, что не хочет, не будет этого делать, это очень плохо. Лучше сидеть, выпивать бутылку водки с друзьями и говорить о высоком искусстве прошлого – нет, я не сторонник этого. Современная жизнь такая, и именно в этот момент ты должен работать. И я благодарен телевидению, что несмотря на все сложности, ТЭФИ я получил за лучшую мужскую роль за «Ворониных».

И. ИЗМАЙЛОВ: Мне вспомнились слова Митрофана Ефимовича Пятницкого, основателя «Хора имени Пятницкого» сто с лишним лет назад, когда он собрал хор, Ленин поддержал его, он сказал: «Только прошу вас, не пойти в кабаках русскую песню». Где грань, когда сегодняшний артист должен сказать нет, если речь идёт о предложениях?

Б. КЛЮЕВ: Я повторяю: если у человека всё нормально, у него хорошая материально-техническая база, ему ничего не нужно, он может выбирать и ждать, то да, тогда он имеет право сказать, что ему это не интересно. Я придерживаюсь другой точки зрения: я стараюсь всё, где я участвую, довести до высочайшего уровня исполнения.

И. ИЗМАЙЛОВ: То, что от Вас лично зависит.

Б. КЛЮЕВ: Да, я за это отвечаю. Сделать работу максимально хорошо – это мой жизненный и профессиональный критерий.

И. ИЗМАЙЛОВ: Я посмотрел некоторые Ваших интервью, Вы говорили, что фильм «Д`Артаньян и три мушкетёра» не очень в плане работы режиссёра. В сравнении с сегодняшним днём ты понимаешь, что советская школа много чего накладывала, и марку качества она держала. Сегодня возможно воссоздать, создать, по новому подойти к традиции, академическому методу, будь то сериал, фильм или спектакль?

Б. КЛЮЕВ: Уже нельзя, выросло другое поколение, а они этого не знают. Искусство не понятно, на чём держится, как Горький говорил, что солнце на небе, не понятно, на чём держится. У нас была замечательная атмосфера в этом фильме, ребята все были молодыми. То, что сыграть невозможно – это молодость, состояние души, молодые жеребцы. Это было одно из самых лучших, думаю, в этом и есть какой-то секрет, не одно поколение смотрит и получает удовольствие. Но сейчас, как профессионал, я смотрю и думаю: как плохо смонтировано, как плохо построен кадр, какая многозначительность. Это не старческое брюзжание, но с точки зрения времени на это смотришь. Это было, есть и надо благодарить господа бога, что мы все собрались на этой картине вместе.

И. ИЗМАЙЛОВ: Вы говорите, время ушло, полагаете, что нашу культурная жизнь трансформировалась безвозвратно?

Б. КЛЮЕВ: Да, я убеждён в этом. Должны появиться другие люди, современные, с современным мышлением, у которых будут свои художественные ценности, и они будут уметь их воплощать. Возвратиться невозможно. 

Я много лет приезжал в Америку к своему товарищу, отдыхал там, и всё время ходил на Бродвей. Так как я педагог, то я очень много общался с актёрами, которые интересовались системой Станиславского. Какие-то вещи я им рассказывал, показывал. Вдруг сейчас знаменитый Голливуд, все американские актёры изучают советское кино. Меня пригласили, я стал комментировать «Дом, в котором я живу». И вдруг я на этот фильм посмотрел совершенно иными глазами. А там вообще ничего нет, там фанерные стены в павильоне выстроены. Есть несколько фрагментов, снятых на улице, а остальное – фанерный павильон, который виден, плохо покрашен, и отношения между людьми в этой многонаселённой квартире. Это меня потрясло, артисты по-другому играют. И переход – война. Вдруг неожиданно: тёмный экран, и в самом низу экрана начинает медленно загораться огонь, как на газовой плите. Вдруг начинают подниматься цифры, вырезанные из картона: 1941 год. Это так примитивно, но так действует! Я после этого под таким впечатлением думал: что же мы потеряли. Как здорово, такими простыми вещами такой потрясающий эмоциональный эффект достигнут. Неожиданно я понял американцев, у которых кино очень техничное, а этого сделать они не могут.

И. ИЗМАЙЛОВ: Да и идей, о чём снимать, тоже нет.

Б. КЛЮЕВ: В этом всё и дело.

И. ИЗМАЙЛОВ: Нам тоже придётся изучать своё собственное, предыдущее?

Б. КЛЮЕВ: Учиться нужно всё время. Хотелось бы, чтобы государство этим занялось, а пока этим занимаются многие люди, которые просто хотят заработать.

И. ИЗМАЙЛОВ: Времени, к сожалению, не осталось. Будет возможность, приходите ещё. Спасибо Вам большое.

Б. КЛЮЕВ: Спасибо, всего доброго.