Эксперт спрогнозировал подорожание нефти на $5, если ОПЕК заморозит добычу

К. СИМОНОВ: Я думаю, что ожидать того, что цена выйдет на 60 долларов, не приходится, но уровень 52—55 долларов вполне возможен.

С. АНДРЕЕВСКАЯ: Это в течение года, если будет эта заморозка? Или это какой-то временный?

К.С.: Это временный эффект, связанный с тем, что если ОПЕК всё правильно сделает и подпишет хоть что-то, и все будут говорить, что это всё филькина грамота и ерунда… Дело в том, что рынок ждёт этих новостей. Потому что сейчас всё равно есть достаточно серьёзный бычий тренд, который проявил себя после саммита в Дохе. Смотрите, саммит в Дохе закончился полным провалом. По идее, цена должна была вообще рухнуть, но она не рухнула, а только росла. Для сторонников рыночной теории, о чём я говорил, это было настоящим шоком. Они вообще не могли объяснить, что происходит. Сначала они придумали, что влияет на это забастовка в Кувейте. Но она кончилась через три дня — цена росла. Потом придумали пожары в Канаде, их потушили — цена росла. В этом плане, когда начала падать — это стало спасением, все стали говорить: "Ну вот, наконец-то она упала". Хотя прошло уже несколько месяцев после саммита в Дохе. И смешно было с этим связывать это.

Полную версию программы "Экономика по-русски" слушайте в аудиофайле. 

Как Трамп повлияет на стоимость нефти?

С. АНДРЕЕВСКАЯ: К нам в студию пришёл Константин Симонов, директор Фонда национальной энергетической безопасности. Константин Васильевич, здравствуйте!

К. СИМОНОВ: Доброе утро.

С.А.: Константин Васильевич, сегодня нефть дорожает, евро падает, доллар как-то спокойно, а рубль укрепляется по отношению к евро. Все говорят, что причина только в одном: что 30 ноября будет эта встреча, где заморозят всё-таки добычу нефти. У вас такие же оптимистические ожидания от этого дня?

К.С.: Ну на самом деле во всём том, что вы перечислили, я бы не стал всё сводить исключительно к нефти, но вот курс рубля точно зависит от нефти, тут давняя уже зависимость, можно спорить, насколько она сильная. Но всё равно, когда нефть дорожает, вместе с ней обычно крепнет и рубль, когда нефть падает, рубль всегда слабеет. Бывает эта зависимость сильнее выражена, бывает — менее ярко, но она есть. С евро там другие процессы — они скорее связаны всё-таки с избранием Трампа, то есть евро не так, как валюта, зависит от нефти. А что касается доллара, то доллар как раз всё наоборот — это нефть зависит от доллара, а не доллар от нефти. В этом плане доллар остаётся уникальной валютой.

С.А.: Получается, что и рубль зависит от доллара.

К.С.: Абсолютно правильно. Нет, конечно, не рубль зависит от нефти, а нефть зависит от курса американской валюты.

Но все ждут заседания Федеральной резервной системы в декабре, где, как ожидается, будет принято решение об увеличении учётной ставки, что автоматически будет означать удорожание доллара. Поэтому одни говорят, что (возвращаясь к нефти), что нефть дорожает: действительно, она опять превысила 48 долларов сегодня, приближается к 50. На самом деле она вокруг 50 балансирует примерно с апреля — мая, после как раз саммита в Дохе проваленного, тем не менее нефть дорожала и вот переваливала за 50, потом откатывала, сейчас вот опять к 50 идёт. Одни считают, что нефть дорожает накануне саммита в Вене, ОПЕК, напомню, что как раз 30 ноября мы ожидаем это событие. Ну и вот тут, я думаю, мы ещё поговорим, что там произойдёт, какие шансы. Вчера, например, Владимир Путин давал интервью в Перу и сказал, что близки стороны к подписанию соглашения о заморозке добычи, Россия даже готова к нему присоединиться. Речь идёт о фиксации на 2017 год уровня добычи 2016 года, мы можем тоже обсудить, что для нас это несёт и чем грозит. Но я лично считаю, что не надо забывать и о монетарном факторе. Если вы спросите меня, почему дорожает нефть, я скажу, что она в большей степени всё-таки дорожает, потому что все ждут решения ФРС, а ОПЕК здесь всё-таки на втором месте.

С.А.: Так задолго ждут решения?

К.С.: Потому что, понимаете, сейчас рынки — это же реакция на некие сигналы. Необязательно дожидаться решения. В том-то и прелесть нынешней ситуации, что инвесторы принимают решения до того, как что-то произошло. Когда произойдёт, тогда уже будет реакция, естественно, тоже, но, конечно, вы же видите, что доллар к евро дорожает просто очень крепко, и даже я видел прогнозы, что, может быть, один к одному через несколько месяцев будут эти валюты.

С.А.: Да, но сегодня 68,30 евро стоил, то есть совсем близко уже.

К.С.: Да, да. О том и речь.

С.А.: Так всё-таки Путин сказал, что Россия готова к заморозке добычи нефти, но нужно договориться-то им внутри организации. Кто кому противится? Кто там этот процесс тормозит, а кто его наоборот?

К.С.: Правильно вы заметили, что мы после особенно провала саммита в Дохе, когда, напомню, позиции сторон были согласованы, и министр Новак уже приехал просто поставить подпись в Доху.

С.А.: Да, зря съездил.

К.С.: А к утру Саудовская Аравия буквально за ночь поменяла свою позицию и пришла с извинениями, что без Ирана они это соглашение не готовы подписывать. У нас поэтому есть возможность сейчас, после того как мы в Дохе в эту игру сыграли, быть более аккуратными, и наша позиция сегодня такова, что мы готовы, но вы, ребята, сначала там сами договоритесь, а потом мы посмотрим. Позиция, я думаю, разумная, почему — потому что на самом деле, когда речь шла о соглашении в Дохе, то там идея была в том, чтобы зафиксировать добычу на определённый период времени (говорился интервал в полгода) на уровне середины января 2016 года.

С.А.: Какой это уровень, напомните.

К.С.:  Я думаю, что это вам не особо что-то скажет. Я должен сказать, что этот уровень был достаточно для нас приличный, но…

С.А.: В этот раз такой же уровень будет? В ноябре.

К.С.: В этот раз всё будет хитрее, об этом-то я и говорю. У нас добыча в середине января была достаточно большой, и в первом полугодии, если бы там подписали соглашение, то, скорее всего, оно было бы зафиксировано на первое полугодие, мы бы в норматив, если брать посуточную добычу середины января на полгода, мы бы уложились. Теперь предварительно, что говорится, речь идёт чуть-чуть о другом. Речь идёт о том, чтобы взять годовой уже интервал 2016 года и пролонгировать его на 2017 год. Вот тут будут сложности. Потому что у нас во втором полугодии начался довольно приличный прирост добычи, действительно, и уже сейчас мы можем смело говорить, что у нас добыча вырастет по году примерно на 2%. Это существенно, с учётом того, что 2% — это более 10 миллионов тонн. У нас по следующему году уже прогноз примерно такой же. Дело в том, что прогнозировать добычу сложно в интервале, скажем, пять лет и дальше. Но в интервале год вы это можете делать, потому что вы знаете объём понесённых инвестиций и понесённых затрат. Мы в этом году запустили несколько новых крупных проектов. Вот недавно "ЛУКойл" запустил месторождение Филановского на Каспии. До этого "Роснефть" с "Газпром нефтью" запустили Мессояху. У нас растёт добыча у "Башнефти" на Требса и Титова и так далее. Возникает вопрос: если мы уже точно предполагаем, что мы вырастем на 2%, что произойдёт в этой ситуации? Как мы будем выполнять эти обязательства, которые можем взять? Причём, понимаете, у отрасли вопросы тоже возникают. Потому что на отрасль растёт налоговая нагрузка, её душат всё новыми придумками Минфина. Отрасль пытается в этой ситуации, во-первых, она уже инвестиции сделала в другой реальности и понесла их, во-вторых, если компании будут добывать больше, они и зарабатывать будут больше. Потому что у нас себестоимость добычи невысокая, а налоги отгрызают достаточно существенную часть, но всё равно что-то остаётся. Поэтому компании, конечно, говорят: "Ребята, вы нас душите налогами, мы пытаемся выкручиваться, инвестировать, мы хотя бы можем на росте добычи, если мы её обеспечим, как-то заработать?" А теперь возникает вопрос: будет это или нет? И как будет, кстати, это регулирование происходить. У нас пока ответов нет. То есть, грубо говоря, это на компании на все спустят уровень текущего года, или как? Или в целом по стране будет какой-то регулятор, который будет смотреть посуточную добычу и отдавать приказы. То есть здесь ясности пока нет. Но тут интрига-то в том заключается, что если, скажем, ОПЕК не договорится и этого соглашения не будет заключено или оно будет заключено, мы по крайней мере можем сказать, что давайте, ребята, мы посмотрим, как вы всё это дело выполняете, потому что к ОПЕК особого доверия нет. Я имею в виду, что наша задача сейчас на словах поддерживать всё, что делает ОПЕК, но при этом сломя голову никаких решений, с точки зрения обрезания уровня собственной добычи, не принимать. Вот собственно в эту игру мы и пытаемся сейчас играть.

Кто выиграет от заморозки добычи нефти?

С.А.: Кому более выгодна эта заморозка добычи?

К.С.: Я вам так скажу, что у нас до сих пор идут споры, как формируется цена на нефть. Значительная часть экспертов придерживается так называемой рыночной теории: они говорят, что нефть является обычным товаром и цена на него определяется балансом спроса и предложения. Отсюда идея о том, что решения ОПЕК повлияют на рынок.

С.А.: И на цену, самое главное.

К.С.: Типа, давайте снимем вот этот нефтяной навес. Нефтяной навес — это, грубо говоря, перепроизводство нефти с точки зрения спроса и предложения. Есть цифры, которые активно продвигает мировое энергетическое агентство, Министерство энергетики США, что у нас сегодня примерно на 1,5—2 миллиона баррелей нефти производится в сутки больше, чем потребляется. На самом деле эти цифры никто не проверял. Вообще, есть огромные сомнения, что это правда. Тем более, что мы неоднократно ловили на подлогах — и подлогах текущих, и подлогах исторических данных. То есть они, бывает, даже прошлые данные, за прошлые годы, меняют в своей статистике. Но это такая проблема монополии на информацию, потому что по большому счёту две структуры предлагают, ну ещё ОПЕК тоже свои анализы публикует, но их уже никто не читает, потому что ОПЕК — это структура, которая сама не выполняет взятые на себя обязательства, мы об этом говорили. ОПЕК постоянно ловят на том, что она всё, что говорит, не делает и сама себя дискредитирует.

С.А.: Так всё-таки про выгоду или невыгоду.

К.С.: Да, про выгоду. Я всё-таки несколько слов скажу про формирование цен на нефть. Вот это первая гипотеза, что это обычный рыночный товар. Хотя на самом деле это очень спорное утверждение, тем более что у нас нет достоверной статистики мировой, серьёзной, что на мировом рынке происходит. Особенно если учесть, что всё-таки там есть и так называемая серая нефть, помните, была тема "нефть ИГИЛ*". Они же торгуют, происходит её легализация, но тем не менее. Такого рода вещи — они происходят не только в Ираке, Сирии и так далее. Следующий момент заключается в том, что нефть всё-таки является особенным товаром, потому что подавляющее большинство сделок заключается с нефтью, так называемые фьючерсы, то есть это сделки, которые не доводятся до физического исполнения. То есть по большому счёту это спекулятивные сделки, люди пытаются угадать, куда пойдёт цена, и заработать на этом, вот и всё. Когда вы покупаете фьючерсов, скажем, на сто баррелей, это не означает, что вам эти сто баррелей физически будут нужны через несколько месяцев. Вы просто фиксируете потом, угадали вы тренд или нет. В этом плане, конечно же, на мой взгляд, всё-таки финансовый фактор является доминирующим, поэтому надо всегда смотреть, сколько денег крутится на рынке фьючерсов, притекает этих денег на рынок, утекают эти деньги. И, конечно, курс доллара. В этом плане, я считаю, что здесь идёт совпадение тенденций. Сейчас рынки переосмысливают, что будет у нас с Трампом и в какую игру он будет играть. Потому что, с одной стороны, все считают, что Трамп будет играть в дорогой доллар. Но это далеко неочевидно, потому что дорогой доллар будет означать удешевление нефти, а всё-таки считается, что Трамп не чужд интересам добытчиков нефти Соединённых Штатов, а им очень не нравится цена в 40—45 долларов. Потому что как раз 45—50 долларов — это та планка, ниже которой опускаться не хочется по сланцевым проектам США, как раз рентабельность этих проектов на этом уровне и находится. Поэтому сланцевые производители всё-таки ждут, что хорошо бы эту цену поднять на уровень хотя бы 55—60 долларов, когда можно будет прибыльность хоть какую-то минимальную этим проектам обеспечить. Поэтому я отношусь очень аккуратно к самой заморозке. Надо понимать, что эта мера не станет волшебной палочкой. Многие, мне кажется, считают, что если ввести эту заморозку, то цена автоматически вернётся к ста. Этого не произойдёт.

С.А.: А почему так долго тогда? Сколько они уже — полгода пытаются заморозить, встречи почему откладываются, почему тогда такое внимание к этой заморозке, раз вы не видите никаких результатов, для нас, по крайней мере?

К.С.: Понимаете, здесь тоже есть некая инерция.

Она уже много лет принимает решения, которые сама не выполняет. То есть она себя дискредитировала давно. Но есть некая инерция в сознании, поэтому вы, журналисты, любите такого рода истории. Хотя, может быть, там уже нет какого-то реального смысла, но все очень любят вот эти саммиты ОПЕК. Хотя на них уже давно судьбоносных решений не принимается.

С.А.: А чего они делают тогда, встречаются?

К.С.: Что делают — надувают щёки, говорят, что мы сейчас всё решим. Тем более что внутри ОПЕК тоже есть довольно большое количество противоречий. Там есть как минимум несколько стран, которые создают ещё угрозу этому ноябрьскому соглашению.

С.А.: Какие страны?

К.С.: Прежде всего это Иран, потому что с Ирана сняли санкции и Иран стремится вернуться на досанкционный уровень добычи, и он не желает принимать на себя ограничения. Он считает, что он пострадавшая страна, потому что, вы знаете, что Европа не покупала долгое время иранскую нефть и эту нишу иранскую с удовольствием заняла Саудовская Аравия — основной добытчик в ОПЕК, при этом политический конкурент Ирана, как мы знаем. И Иран очень недоволен всеми этими обстоятельствами, говорит, что пусть соглашение будет без него. Это раз. Вторая проблема — это Ирак. Проблема на самом деле сложная, потому что тут не только были заявления несколько недель назад министра нефти Ирака, что они уже передумали присоединяться к соглашению. Но проблема-то там не в том, подпишут они или нет. Проблема в том, что Ирака как страны не существует по большому счёту. Там центральной власти нет, поэтому они могут сто раз подписывать эти соглашения, но они не контролируют всю территорию. Например, реакцию Курдистана они не контролируют. Отвечать за весь Ирак они просто не могут, потому что Ирак сегодня — это набор территорий, каждая из которых управляется отдельными бандами, и никакой центральной сходки этих банд нет. В этом плане не совсем ясно, кого будет представлять министр нефти кроме формального федерального правительства, но нет этой страны. Федерального, я имею в виду центрального, правильнее сказать. Дальше — это Ливия, которая тоже потихоньку пытается нормализовать свою деятельность после нескольких лет тяжёлых.

С.А.: В Ливии ещё хуже, чем в Ираке.

К.С.: Абсолютно правильно, да. Ливия — это тоже набор территорий, где правят свои банды, и в этом плане вообще не понятно, кто там будет представлять их интересы. Так что по большому счёту мы видим, что этих проблем достаточно — особенно иранской проблемы — чтобы сказать, что действительно соглашение ОПЕК является проблемой. В этом плане всё равно любопытно, как Россия себя поведёт в конечном счёте. То есть это будет как бы идея, что мы с вами, но мы посмотрим, как вы работаете. Я считаю, что, грубо говоря, в таком формате будет самое правильное пока никаких обязательств на себя не брать, но всячески их поддерживать и уверять, что мы присоединимся, если они всё выполнят. Потому что на самом деле, вы знаете, печаль этой ситуации в том, что расти добыча такими темпами в России, конечно, не будет, на 2% в год. Увы. Поэтому у нас есть буквально этот год, следующий, когда мы точно будем расти. Дальше, скорее всего, мы выйдем на плато и, может быть, даже начнём падать. По крайней мере, мировое энергетическое агентство, которому я не особо верю, но вот недавно, на прошлой неделе, оно выпустило новый прогноз. Они вообще нам предрекают до 2040 года падение на 30% добычи, то есть они ждут вообще обвала в России буквально вот через несколько лет роста.

С.А.: И какие последствия, если их прогноз сбудется?

К.С.: Ну если их прогноз сбудется, последствия будут самыми жестокими для нас, потому что, сколько там не рассказывать басен, что без нефти жить лучше, на самом деле вы понимаете, что...

С.А.: Пока никуда без неё.

К.С.: Что, да, если у вас на 30% обвалится добыча, то очень серьёзно упадут бюджетные доходы. Ну, 30% — всё-таки это такой радикальный прогноз. Тем более до 2040 года. До 2040 года укладывается больше одного инвестиционного цикла, поэтому здесь прогноз относительно лукавый. Но проблему он, безусловно, фиксирует.

Что станет с ценой на нефть после саммита ОПЕК?

С.А.: Что по ценам всё-таки, по вашим прогнозам, каким-то формулам (если она есть таковая) после 30 ноября? Насколько может измениться цена на нефть?

К.С.: Я считаю, что есть все основания ожидать, что сейчас цена на нефть может несколько подрасти.

С.А.: Несколько — это два доллара или десять долларов? Вот этот диапазон — он какой?

К.С.: Это хороший вопрос, потому что, кажется, что пять долларов — это маловато, но это 10% от нынешних цен.

С.А.: Нет, как раз пять долларов, наверное, — хорошо. А вот доллар… Нет, везде, если будет расти, всё равно хорошо.

К.С.: Я думаю, что ожидать того, что цена выйдет на 60 долларов, не приходится, но уровень 52—55 долларов — он вполне возможен.

С.А.: Это в течение года, если будет эта заморозка? Или это какой-то временный?

К.С.: Это временный эффект, связанный с тем, что если ОПЕК всё правильно сделает и подпишет хоть что-то, и все будут говорить, что это всё филькина грамота и ерунда… Дело в том, что рынок ждёт этих новостей. Потому что сейчас всё равно есть достаточно серьёзный бычий тренд, который проявил себя после саммита в Дохе. Смотрите, саммит в Дохе закончился полным провалом. По идее, цена должна была вообще рухнуть, но она не рухнула, а только росла. Для сторонников рыночной теории, о чём я говорил, это было настоящим шоком. Они вообще не могли объяснить, чего происходит. Сначала они придумали, что влияет на это забастовка в Кувейте. Но она кончилась через три дня — цена росла. Потом придумали пожары в Канаде, их потушили — цена росла. В этом плане, когда начала падать — это стало спасением, все стали говорить: "Ну вот, наконец-то она упала". Хотя прошло уже несколько месяцев после саммита в Дохе. И смешно было с этим связывать это.

С.А.: Мы же говорили, да.

К.С.: Поэтому мы видим, что пока бычья тенденция есть. Поэтому, я думаю, что, если всё правильно сделать, на словесных интервенциях, на постоянных рассказах, что вот-вот мы заморозим, вот-вот произойдёт.

С.А.: Заявления различные делать...

К.С.:

Потому что есть достаточно серьёзные всё-таки и сдерживающие цены факторы — это в том числе и сланцевая добыча в Штатах, о чём мы говорили. Потому что есть такая теория переключателя. Имеется в виду, что сланцевые проекты, когда цена уходит ниже 50, они начинают замораживаться. Но когда она идёт выше 50, они начинают размораживаться.

С.А.: Развиваться.

К.С.: Это начинает тоже влиять на рынок. Но и политика Трампа — видим, ожидаем решение ФРС в декабре.

С.А.: Сколько всего будет до конца года!

К.С.: Поэтому я всё-таки думаю, что нефть может выйти опять за 50 долларов; ожидать, что она выйдет на уровень в ближайшие месяцы 60 и выше, не приходится. Но в принципе мы при 50 долларах тоже жить как-то научились, так что 50 — это неплохо.

С.А.: Спасибо большое. Константин Симонов, директор Фонда национальной энергетической безопасности был у нас в гостях.

* Деятельность группировки ИГИЛ запрещена на территории России по решению Верховного суда.