Не Прохоровка. Как удалось остановить немецкие танки под Курском

После тяжёлой зимней кампании 1942/43 годов на фронте образовался огромный выступ, выдающийся на запад, — Курская дуга. После кровопусканий под Сталинградом и на Дону вермахт больше не имел сил для наступления по всему фронту, однако Курский выступ был очевидной целью.

Наступление здесь было подготовить легче, чем где бы то ни было ещё, а эффект от поражения РККА был бы потрясающим: СССР уже был серьёзно истощён войной и ещё одна большая катастрофа могла дать немцам если не победу, то хотя бы стабильный пат на фронте. Операция получила наименование "Цитадель".

Первоначально немцы не собирались долго ждать и планировали наступление уже весной 1943 года. Однако вмешались новые факторы. Обычно в мемуарах немецкие генералы изящно перекладывают ответственность за спорные решения на мёртвого и, как следствие, безответного фюрера. Однако инициатором отсрочки наступления под Курском в действительности выступил Вальтер Модель, командующий немецкими войсками севернее Курского выступа.

Дело в том, что зимой Модель "потерпел победу" подо Ржевом. Тогда немцы отбили советское наступление, но и сами понесли слишком тяжёлые потери, чтобы их можно было быстро восполнить. Некоторые другие генералы вообще настаивали на отмене операции. Однако в конечном счёте в план просто внесли коррективы в соответствии с пожеланиями Моделя. Заодно лишнее время позволяло насытить войска новейшей бронетехникой: тяжёлыми танками "Тигр", средними "Пантера" и самоходками "Фердинанд".

Резервы вливались в две основные ударные группировки. С севера наступала 9-я армия Моделя, и её план атаки был довольно простым: предстояло взломать оборону на одном участке плотной массой танков и рваться к Курску по прямой. А вот фельдмаршал Манштейн на юге задумал более сложный план.

Здесь вермахт атаковал трезубцем. Эсэсовские танковые дивизии, прорывавшиеся к Курску через Прохоровку, шли в центре, но для них был критически важен успех двух "пристяжных": один танковый корпус немцев наступал западнее, через Обоянь, а другой подкрадывался восточнее, обходя с востока Белгород. Такой прорыв трезубцем для советских войск был чреват серией котлов ещё по дороге к Курску и быстрым крушением армий к югу от города.

Проблема немцев состояла в том, что на советской стороне всё это время не сидели, покорно ожидая собственной судьбы. План немцев был слишком очевидным, а разведка подтвердила догадки. Остаток времени РККА посвятила обустройству обороны под Курском.

По основанию дуги был развёрнут специальный Степной фронт — в качестве источника свежих сил и стабилизатора на случай крушения фронта. Однако обычная ошибка в разговорах об обороне под Курском состоит в том, что советских командиров будто бы заботило исключительно рытьё окопов, расстановка мин и прочие мероприятия, направленные исключительно на пассивную защиту своих рубежей. В реальности, как ни парадоксально, отбиваться от немцев предполагали наступлением. Если напротив немецких ударных кулаков войска рыли землю, то под Орлом и в Донбассе наступления готовили как раз советские армии.

Они должны были заставить немцев в решающий момент бросить свои операции и перейти к латанию дыр. Командующий Воронежским фронтом Николай Ватутин вообще предлагал не дожидаться немцев и самим начать летнюю кампанию. Однако Ставка настаивала на выжидании. Требовалось потерпеть до момента, когда немцы ввяжутся в бой, растратят силы, людей, технику и боеприпасы, — и переходить в наступление на других участках. В начале июля томительное ожидание закончилось.

Фронтом, оборонявшимся севернее Курска, командовал Константин Рокоссовский. Последнее предупреждение от Ставки Рокоссовский получил второго июля, а в ночь на пятое произошла стычка на нейтральной полосе. Советские разведчики столкнулись с группой немецких сапёров, делавших проходы в минных полях. Несколько человек было убито, а один захвачен в плен. Пленный выложил всё, что знал.

По результатам его показаний Рокоссовский тут же скомандовал своей артиллерии начать "контрподготовку". Упреждающий артобстрел немецких позиций казался неплохой идеей до наступления, но на практике разведка на сей раз доложила неточно и залпы советской артиллерии нанесли неприятелю малый ущерб. Решение о контрподготовке оказалось откровенно неудачным. Тем не менее с артиллерийской стрельбы в предрассветном сумраке началось одно из крупнейших сражений в мировой истории.

Хотя немцев ждали, первый удар наносился очень крупными силами. К тому же немцы использовали для прорыва технически совершенные ударные группы — части, оснащённые "Тиграми" и новейшей сапёрной техникой. Однако само по себе это ещё не давало гарантий прорыва. Пропороть фронт в первый день войскам Вальтера Моделя удалось только на одном участке. Вермахт столкнулся с минными полями колоссальных размеров, которые вдобавок были прикрыты орудийным огнём и снайперами. Противотанковые позиции оказались отлично замаскированы: выявить их немцам обычно удавалось, только когда русские открывали огонь.

Тем не менее один прорыв у немцев оставался. Однако у Рокоссовского для заколачивания дыр имелось несколько резервных дивизий и полноценная танковая армия. Мешанина ударов и контрударов сбивала немцам темп наступления. Даже успешные атаки вермахта развивались медленно, так что вскоре наступающие утыкались в подходящие резервы.

После скудных успехов первых дней наступления Модель решил перенести тяжесть удара на станцию Поныри на железной дороге, идущей от Орла на Курск. Это был не бог весть какой рубеж обороны, однако за месяцы подготовки русские сделали из неё маленькую крепость, опоясанную неизменными минными полями. Но хребет обороны составляли не мины, а сразу два десятка артиллерийских и противотанковых полков и бригад вокруг. Однако продираться к станции пришлось долго. Прочная оборона этого участка не позволяла выиграть битву сама по себе, но давала время на определение, где противник будет прорываться, и переброску резервов.

В результате немцы начали стягивать к маленькой станции совсем уже неадекватные задаче силы — и втянулись в грубую лобовую схватку. В качестве последнего довода на Поныри направили два батальона новейшей техники — самоходки типа "Фердинанд" и "Бруммбар" с тяжёлыми орудиями и хорошей живучестью под огнём. Это был мощный аргумент: тяжёлая самоходная артиллерия, по идее, должна была проложить путь пехоте в глубину фронта.

На практике произошло то же, что и в самый первый день наступления: прорвавшись на небольшую глубину, немцы нашли только новые минные поля и море разнообразной артиллерии. Из-за мин техника была вынуждена стоять на месте, но в таком состоянии она становилась мишенью для орудий. Да, "Фердинанды" и "Бруммбары" были очень хорошо защищёнными машинами, но на них сыпался град снарядов, а пехота просто не смогла идти за САУ — она-то не была защищена бронёй.

В итоге стальной таран вермахта остался без поддержки и защиты перед минными полями — и был закономерно избит. По двум батальонам стреляло четыре артиллерийских полка. Попытка пройти по минному полю была смертельно опасна даже для увешанных бронёй "Фердинандов": мины перемежались с фугасами из авиабомб и снарядов большой мощности. Проблема состояла ещё и в том, чтобы вообще выбраться из зоны прорыва: остаткам прорывавшихся немецких подразделений удалось отступить, только бросив множество подбитых "Фердинандов" и несколько "Бруммбаров" на поле боя. Позднее Рокоссовский не упустил случая выставить эти "охотничьи трофеи" перед журналистами: советские солдаты и офицеры с удовольствием позировали для фотографов на поле боя: с учётом танков и вспомогательных машин на одном поле осталось сразу 35–40 единиц техники.

Нечто подобное происходило и западнее, у Ольховатки. Попытки прорваться у Ольховатки напоминали отчаянные усилия пробить кирпичную стену лбом: им пришлось таранить не только стрелковые дивизии, а ещё и танковую армию в обороне. В порядке последнего усилия командующий немецким корпусом на острие удара свёл все танки в одну дивизию, дополнил её батальоном "Тигров" и попытался проломить фронт ордой в 200 танков на узком участке.

Надежду на успех им давало то обстоятельство, что как раз летом 1943 года советская бронетехника сильно уступала немецкой качественно. Наследие 1942 года, когда в бой гнали всё способное передвигаться и стрелять, ещё давало знать о себе: в войсках было много лёгких танков, которые до сих пор производили по принципу "числом поболе, ценой подешевле", и устаревших ленд-лизовских "каракатиц". Опорной плитой советских войск, как и у Понырей, стала артиллерия. Эти бои продолжались по инерции, однако с немецкой армии стёсывали по несколько тысяч человек в сутки, её наступление полностью застопорилось. К тому же Модель старался не вводить в дело все силы сразу: он ожидал наступления советских войск на Орёл и хотел иметь хотя бы какие-то боеспособные резервы. Вскоре ожидания сбылись.

Юг. Обоянь, Прохоровка, Донец

Однако к югу от Курска дела обстояли гораздо хуже. Манштейн просто имел заметно больше сил, чем Модель, и щедро использовал их для прорыва с самого начала сражения, не оставляя резервов. Как и на севере, на юге трезубец сорвался с места 5 июля.

В РККА было принято значительно более мелкое дробление соединений, чем в вермахте. Советская армия примерно соответствовала немецкому корпусу (а то и была малочисленней), корпус РККА имел численность с не самую мощную немецкую дивизию и т.д. Поэтому неудивительно, что, когда на обороняющуюся 6-ю гвардейскую армию обрушился удар двух немецких корпусов, оборона затрещала.

Для немцев всё не было просто и легко. Если на севере они застряли перед минными полями, то западный "зуб" Манштейна столкнулся с циклопическим противотанковым рвом. Русские "творчески доработали" длинный и глубокий заболоченный овраг, уставили его фугасами и получили заграждение, перед которым топтались крупные силы немцев. С трудом преодолев ров, немцы втянулись в тяжелейшие бои. Таран в виде полка новейших "Пантер" им не удалось использовать по той же причине. К тому же немцы допустили нехарактерную для себя ошибку: "Пантерам" не придали достаточно пехоты и сапёров. Результат был предсказуем: новые и новые подрывы.

Однако в это время танковый корпус СС нащупал слабое место и буквально за сутки проломил готовившийся несколько месяцев оборонительный рубеж. Здесь немцы сумели создать убойное численное и техническое превосходство. Этим воспользовался немецкий корпус слева, резко повернувший в сторону прорыва эсэсовцев.

Но развала фронта на западе немецкого прорыва не произошло. Как и на севере, стабилизатором оказалась танковая армия. На этот раз на пути немцев были танкисты генерала Михаила Катукова. Оказавшись под ударом сотен танков, Катуков начал осыпать наступающих контратаками. Благо ему подкинули сил из резерва. Наступление левого "зуба" замедлилось. В это время увяз также и правый "зуб" Манштейна. Позиции восточнее Белгорода, вдоль реки Северский Донец, считались второстепенным направлением, однако прорыв немецких танков там удалось если не отбить, то затормозить. В общем, Ватутин мог считать ход битвы на восточном и западном флангах более-менее удовлетворительным.

Проблема в том, что в это самое время в центре эсэсовцы просто перемалывали советские резервы. Корпус СС, превосходно оснащённый и очень многочисленный, шёл вперёд тараном, и об этот таран полки и бригады из глубины бились как хрустальные. Пока остановить эсэсовцев не удавалось.

Стакан наполовину пуст — но он и наполовину полон: каждый день наступления стоил немцам примерно 10% атаковавшей бронетехники. Несмотря на локальные поражения, танкисты Катукова и пехота стреножили левый "зуб" немцев, даже элитная дивизия "Великая Германия" потеряла основную часть техники. Однако в Ставке понятия не имели, в каком состоянии противник, а главное, по-прежнему двигался вперёд нож под сердцем фронта: корпус СС. Поэтому Ставка быстро решилась использовать "подушку безопасности" — войска Степного фронта. Оттуда навстречу эсэсовцам отправилась 5-я гвардейская танковая армия — главные герои самого известного танкового сражения Великой Отечественной…

В это время II танковый корпус СС сделал глубокий выпад на северо-восток. Немцы вырвались к станции Прохоровка, между реками Псел и Северский Донец. Правда, этот прорыв не был для них лёгким.

Артиллерист Михаил Борисов вспоминал:

…Вдруг кто-то заорал: "Танки с фронта!!!" — и следом: "Орудия к бою!" Мы выскочили из машин. Смотрим, по касательной к нам примерно в километре идут широкие приземистые танки. Таких мы ещё не видели. Потом их посчитали — 19 штук. Отцепили пушки, установили на голом поле. Успели только сошники подкопать да боеприпасы с машин в штабель сгрузить и отогнать их. Приготовились к бою. Немцы нас не заметили — спас дым от горящих построек, что стлался по земле и прикрыл развёртывание батареи. Если бы они нас увидели, от нас бы мокрого места не осталось. Командир батареи, старший лейтенант Ажиппо Павел Иванович, бегал от пушки к пушке: "Ребята, не стреляйте! Ребята, не стреляйте! Дайте им подойти". Подпустили мы их метров на пятьсот, и, когда они поравнялись с батареей, поставив нам борта, мы открыли огонь. (…) Этот пятачок земли буквально ходуном ходил — взрывы, взрывы, взрывы. Опять везение. Если бы хоть один вражеский снаряд попал в штабель с боеприпасами, мы бы все взлетели на воздух, но ни один не попал. Били вокруг пушек, по огневым позициям, а в штабель не попали. (…) Оттащил метра на два раненого заряжающего рядового Суполдиярова, грубо его перевязал, и в это время прогремел взрыв. Я очнулся быстро. Весь расчёт орудия был либо убит, либо ранен. Подбежал к пушке, снаряд уже был в казеннике. Взялся за маховики… выстрел — горит. Побежал за снарядом, зарядил, выстрелил — попал. Ещё раз сбегал. Потом слышу какой-то топот, поворачиваю голову, бежит комбат с двумя снарядами. Красноносов за ним, тоже со снарядом. На третий танк ушло два снаряда. Ещё несколько выстрелов сделал — три танка загорелись. Из одного танка выскочил танкист. До сих пор помню: худой в чёрном комбинезоне, лицо такое худощавое, стоит и грозит в нашу сторону кулаком. Я как заору: "Осколочный!" Ребята осколочным зарядили. Я ему по башне и ударил. Он мне совершенно был не нужен, но такой азарт... Ажиппо кричит: "Танки слева!" Рывком разворачиваем орудие. Резко работая маховиками, ловлю в перекрестье головной, нажимаю на спуск — нет выстрела! Ору: "Снаряд!" Жму — нет выстрела! Опять: "Снаряд!" Жму — нет выстрела!! Обернулся — в полутора метрах лежит со снарядом тяжело раненный Ажиппо; у штабелей скорчился тяжело контуженный Красноносов. Выхватил у Ажиппо снаряд, зарядил, выстрелил — горит. Пока бегал за следующим снарядом, один из танков прорвался к самой пушке, на расстояние, может, 60–70 метров. Ещё несколько секунд — и он бы меня раздавил. Тут и мысли не было ждать, когда он мне удобное место подставит. Я очень грубо навёл ствол ему в лоб и нажал на спуск — сноп искр. Ничего, конечно же, ему не сделалось. Но он остановился и выстрелил. Остался в памяти кусок голубого неба — и в нём крутится колесо от моего орудия...

На фланги эсэсовцев тут же посыпались контратаки, но с прорывом что-то требовалось сделать. Тем более что немцы уже захватили исходные позиции 5-й гвардейской танковой для контрудара. Вырвавшиеся к Прохоровке немецкие части заняли оборону, собираясь расширить прорыв в сторону Псела — и в этот момент, 12 июля, на них обрушились советские резервы — 5-я гвардейская танковая.

Увы, но контрудар под Прохоровкой был подготовлен очень плохо. Атака велась сходу, помощи артиллерии, и тем более авиации, 5-я танковая не получила. Из-за спешки как следует не провели разведку, так что танкисты атаковали практически вслепую. И что ещё хуже — из-за той же самой спешки немцев атаковала не танковая армия в едином строю, а бригады, подходящие одна за другой.

Всё это напоминало недоброй памяти контрудары лета 1941 года, причём ещё и в ухудшенном виде. В 41-м, по крайней мере, тридцатьчетвёрки и КВ могли пользоваться своим мощным для того времени бронированием и добираться до противника. Теперь же на атакующих сыпались снаряды мало уязвимых для них толстобронных танков и самоходок немцев. В течение дня 12 июля 5-я танковая армия РККА понесла тяжелейшие потери и не слишком значительно уменьшила возможности эсэсовцев продолжать наступление. Как ни странно прозвучит, под Прохоровкой не случилось ничего особенно неприятного для немцев. Фактически задача была сведена к предыдущей.

Однако пытавшиеся пробиться к Прохоровке с другой стороны войска правого "зуба" Манштейна были стреножены и не смогли прорваться. Левый "зуб" тоже увяз. Эсэсовцы оказались в глубине советских оборонительных позиций одни, без помощи и поддержки. А в это время фронт затрещал по швам совсем в других местах…

Ключи от Курска

12 июля, пока танковые армады Ротмистрова и Хауссера бились грудь о грудь под Прохоровкой, в наступление пошли Западный и Брянский фронты севернее Курска. Их основной задачей было прорваться на Орёл. Вальтер Модель встретил эту новость чуть ли не с облегчением. После этого вопрос о наступлении на Курск с севера даже не стоял. Прорыв на Орёл выводил русских прямо в тыл немцам, воюющим под Курском.

Поэтому непосредственный командир Моделя фельдмаршал Клюге не колебался ни секунды: в первый же день на отражение этой угрозы отправились три танковые дивизии, пехотная дивизия и отдельные бригады самоходных пушек. Ударную группировку севернее Курска демонтировали стремительно, как будто только этого и ждали. На северной клешне "Цитадели" был поставлен жирный железный крест. Войска Рокоссовского смогли передохнуть: они продержались столько времени, сколько нужно.

Однако Орлом проблемы нацистов не исчерпывались. Ещё 10 июля на другом конце Европы началась высадка союзников на Сицилии. В тот же день немецкая разведка обнаружила подготовку большого наступления в Донбассе (17-го числа оно действительно начнётся). Но и южнее самого Курска немцы мало в чём могли приискать утешения. Корпуса слева и справа от эсэсовцев были стреножены и помочь эсэсовцам не могли. Да, корпус СС добился прорыва, отразил контрудары, но теперь он сидел в бурном море советских войск и продолжение прорыва давало совершенно неочевидные преимущества — зато на других участках за это время немцы могли проиграть целую серию сражений. Манштейн уверял, что, если бы его усилили резервами, а Модель продолжил бы давление на Рокоссовского, немцы прорвались бы к Курску. Однако в реальности в его построениях было слишком много "если бы".

Если бы Манштейн получил свежие дивизии, если бы им удалось перемолоть советские резервы и если бы Модель продолжил наступление, то Манштейн обещал прорваться к Курску — то есть ещё даже не окружить советские войска. При этом за время, пока Манштейн продирался бы к Курску, над немецкими войсками в Донбассе и под Орлом можно было начинать петь отходную. Неудивительно, что фюрер отказался от такого счастья. Войска группы армий "Юг" прекратили атаки, а немецкие резервы бросились в разные углы фронта затыкать дыры. Одна танковая дивизия отправилась в Италию, ещё три — в Донбасс. Операция "Цитадель" полностью провалилась.

Парадоксальным образом на Прохоровском поле немцы не просто не были остановлены, но и, напротив, это было единственное место, где нацисты к 12 июля добились успеха и могли развивать наступление. Это обстоятельство ни в коей мере не может умалить мужества тех, кто контратаковал эсэсовцев и погиб в танковой свалке. Однако вермахт удалось остановить в первую очередь благодаря умелым и своевременным операциям на всём фронте сразу, а не на одном участке. Солдат смотрит на мир через узкую прорезь амбразуры, но с точки зрения стратегии война скорее напоминает шахматы — и в 1943 году советские военачальники уже умели играть в эту игру лучше их немецких соперников.