От "монастыря" до "безобразия". Имеет ли Москва архитектурный облик?

Михаил Филиппов,

окончил Академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина в Санкт-Петербурге. В 1994 году Филиппов открывает собственную мастерскую, которая успешно функционирует до сегодняшнего дня. Первая постройка — Государственный еврейский театр в Москве ("Лучший театр Европы" на Пражской квадриеннале —1999). Затем был Римский дом в Казачьем переулке (лучший объект коммерческой недвижимости на Венецианской биеннале — 2008). Мастерская Филиппова проектирует и возводит самый большой жилой комплекс Москвы "Итальянский квартал".

Образ Москвы, который сложился в XVII веке, — огромная градостроительная композиция монастырей вдоль реки, в центре которой находится Кремль. Русский монастырь — это как бы идеальный город, град, описанный на последних страницах Библии. Он имеет стены и островерхие башни, но это не замок. Монастырь — это небольшой город. Объём главного собора и колокольни отделён от стен обширным градостроительством, в котором находятся второстепенные, низкие постройки, незначительно превышающие высоту стен. Это определяет уникальный образ русского города, и в первую очередь Москвы.

Остальные города до последней четверти XVII века были деревянными. Гражданское каменное строительство было запрещено. Из камня строили только подклеты и подвалы (для сохранения ценностей от многочисленных пожаров). Это отличает русскую допетровскую градостроительную культуру от западноевропейской, в которой города и их политическая, торговая и промышленная роль были значительно важнее роли королевской и имперской власти (если таковая вообще была).

Во второй половине XVII века в Москве возникает каменное гражданское строительство, способное решать все задачи нового времени, но всё равно определяющими в русской архитектуре были монастыри — Новодевичий, Симонов. Кремль получает декоративное убранство в духе английской готики, строится Посольский приказ и великолепный Каменный мост. Участники Великого посольства привозят западных архитекторов (скорее всего, из Польши), а в начале XVIII века строительство прекращается и начинается петербургский период русской градостроительной культуры. 

В короткое царствование Петра II столица возвращается из Санкт-Петербурга в Москву. Но градостроительные идеи с берегов Невы не переезжают. Анненское барокко в Москве, в церковных и немногочисленных  гражданских постройках, продолжается в духе конца XVII века. Город становится каменным, но остаётся одно- и двухэтажным с широкими улицами и огромными площадями с сотнями главок церквей и колоколен.

Грандиозный дворец как градостроительный феномен приходит в Москву в эпоху Просвещения, при Екатерине II, при этом сразу строятся грандиозные классические ансамбли, по размерам и иногда по качеству превосходящие западные аналоги. Но это не дворцы знати и не императорские (Кремлёвский дворец Баженова строить не стали, Царицынский бросили, колоссальные дворцовые комплексы конца XVIII — просто больницы и воспитательные дома для сирот).

Как выглядела допожарная Москва, мы знаем, потому что в России появилась традиция ведуты. На картинах и акварелях Воробьева и Алексеева мы узнаём, какой была Москва, которую видели Наполеон и его офицеры с Поклонной горы. По свидетельству Коленкура, "больше и прекраснее города не было в Европе". Но наслаждаться красотой города с близкого расстояния им не пришлось. Пожар очередной раз способствовал украшению Москвы.

В течение ХIХ века центр Москвы застраивается, как Петербург, только с кривыми перспективами. Всё остальное превращается в конгломерат провинциальных городков, поставленных вплотную друг к другу. Одно- и двухэтажная застройка, каменно-деревянная и без профессионального архитектора. Когда Москва стала столицей, эта застройка не имела никакой ценности в глазах современников. В город переехали десятки неоклассических архитекторов. Они стали расширять и выпрямлять тракты, ведущие в Калугу, Рязань, Владимир и Ярославль и превращать их в петербургские неоклассические проспекты, только с резким увеличением ширины и этажности. Делали из провинции столицу, но Москва претендовала быть не только столицей страны, но и столицей мира, "третьим Римом" нового прогрессивного человечества, пролетарским Ватиканом.

После войны, во время восстановления советских городов, родилась идея вернуться к старому  образу, о котором мечтал Иван Грозный, — городу-монастырю. Роль стены играло Садовое кольцо с обилием высоких зданий. Восемь из них — башни, увенчанные шпилями, напоминающими кремлёвские (идея принадлежит А.В. Щусеву, создавшему мавзолей для главной святыни нового монастыря), посередине, а на месте взорванного храма Христа Спасителя — башня Дворца Советов с 50-метровой статуей Ленина. Специальное правительственное постановление требует от архитекторов решать небоскрёб в виде постамента статуи, а не увенчивать здание скульптурой.

Самое интересное, что в целом эта идея удалась, и Москва получила новый, безусловно, оригинальный облик, который трудно исказить современными постройками. Собственно, стиль огромного гражданского монастыря точно соответствует образу жизни людей в 30–50-е годы: ежедневный подвиг во имя светлого будущего.

Разрушение этого образа произошло со смертью культа личности Сталина. Хрущёв, став "новым Лениным", мудро прорицал на совещании строителей в 1954 году, что архитектура больше искусством не является, она умерла. Проектировщики должны делать многоэтажные ячейки, куда советские люди должны приезжать после работы отдыхать, справлять естественные надобности и воспроизводить будущих членов коммунистического общества. Его, как впоследствии оказалось, удобнее строить где-нибудь на Марсе, где скоро будут цвести яблони.

С этого момента и до нынешнего дня Москва никакого нового образа не получила. Она живёт тем же безобразием, что и весь мир. Космическое сознание заменилось острой "ностальгией" по Америке. В 90-е годы Москва вместе с остальной Россией получила выстраданную, или точнее, вымоленную рыночную экономику. С этого момента мы стали вместе со всем миром жить в новом монастыре, в котором главнейшая заповедь звучит так: "Чти день субботний и, сделав все дела твои, делай шопинг".

Это определяет все градостроительные принципы. От оборота супермаркетов и газозаправочных станций зависит стабильность общества, как устойчивость велосипеда определяется скоростью оборота его колёс. Автомобилисту не важно, какие фасады в городе, он может заметить только витрины первых этажей и рекламу на дорогах. Его городской образ — это щупальца колоссального транспортного спрута, захватившего этот город.