Увеличение курса рубля в 2,5 раза по "индексу бигмака" ударит по экономике РФ

С. АНДРЕЕВСКАЯ: У нас в гостях первый заместитель директора Института экономики РАН, доктор экономических наук Михаил Головнин. Михаил Юрьевич, здравствуйте!

М. ГОЛОВНИН: Здравствуйте!

С. А.: В очередной раз в различных прогнозах мы слышим слово "дно". Все, кто его слышит, сразу ассоциируют его с экономикой. В очередной раз Высшая школа экономики сообщила о падении нашей российской экономики ниже дна. Как расценивать подобные заявления? И как вообще можно упасть ниже дна?

М. Г.: Мне кажется, что понятие "дно" несколько условно. Если мы будем сравнивать нынешний кризис с кризисом, который был в 2008—2009 годах, мы просто увидим, что это две различные траектории. Если тогда произошёл достаточно быстрый отскок после резкого падения, то сейчас мы уже достаточно длительное время находимся в ситуации спада экономики. Поэтому, видимо, и возникают спекуляции по поводу того, достигли мы дна или нет.

Но, к сожалению, факт остаётся фактом — действительно экономика достаточно долго находится в состоянии спада, и пока явных признаков роста нет. Дно это или ниже дна, не знаю.

С. А.: А кто вообще это определяет?

М. Г.: Естественно, пытаются проводить разные оценки, но нужно иметь в виду, что сейчас ситуация качественно отличается: существенно изменилась роль глобальных факторов. Если раньше мы могли рассчитывать на приток иностранного капитала, то сейчас экономика страны находится под санкциями, и возможности для привлечения иностранного капитала сильно ограничены. И количество факторов роста резко сокращается. Здесь, конечно, ключевая роль уже отводится экономической политике, которую проводит правительство.

С. А.: Правительству предложили восстановить рост ВВП методами 1992 года. Каким образом можно это сделать? И что это за методы?

М. Г.: Мне достаточно странно это слышать. 1992 год — это было одно из катастрофических падений российской экономики. На самом деле, мне кажется, сейчас могут быть достаточно стандартные методы по стимулированию спроса. К сожалению, не всегда на них готовы пойти власти. Это, конечно, стимулирующая бюджетно-налоговая и денежно-кредитная политика, но, конечно, в ограниченной мере. То есть понимая тот инфляционный эффект, который могут вызвать эти меры.

С. А.: "Финансовый университет при правительстве предложил способ восстановить экономический рост в течение одного-двух лет. Для этого, однако, придётся вернуться к бюджетной политике начала 90-х и снизить курс рубля. Главным пунктом предлагаемых стратегий стало управляемое плавание рубля в противоположность инфляционному таргетированию, которое применяет сейчас ЦБ". Можно по-русски это всё объяснить?

М. Г.: То, что вы зачитали, — это достаточно логичное предложение.

А тут Центробанк объявил о переходе к режиму, который предполагает, что устанавливается чёткая цель по инфляции, которую ЦБ обязуется преследовать.

В странах, которые подобную политику проводят, очень большое внимание уделяется доверию к ЦБ. Когда ЦБ в конце 2014 года заявил о том, что цель по инфляции на 2017 год он устанавливает в размере 4%, а мы помним, что в начале 2015 года как раз под воздействием падения курса инфляция взлетела до 15% годовых, то достижение подобной цели выглядит достаточно странным, и возникает вопрос, каким будет доверие. И возникает развилка: либо ЦБ всеми силами эту цель преследует, но тогда это будет сокращение совокупного спроса из-за жёсткой денежно-кредитной политики, либо всё-таки подходить к цели по инфляции как-то более разумно, то есть не ставить её жёстко и пытаться регулировать валютный курс, который в наших условиях очень много значит, потому что наша экономика во многом зависит от динамики валютного курса хотя бы с точки зрения его влияния на инфляцию.

С. А.: Если продолжить эту статью "Коммерсанта", журналисты пишут: "Идеи Финуниверситета подчёркнуто альтернативны текущему курсу Минфина и финансово-экономического блока правительства. В частности для роста ВВП предлагается прямое эмиссионное финансирование ЦБ дефицита госбюджета. Эта модель применялась с осени 1992-го по лето 1994-го и продемонстрировала выдающиеся возможности в деле организации гиперинфляции".

М. Г.: Здесь, на мой взгляд, действительно возникла другая крайность, потому что, естественно, у прямого финансирования дефицита госбюджета есть существенные инфляционные риски. Соответственно, всегда нужны какие-то ограничения, когда вводятся какие-то необычные инструменты, меры нетрадиционной денежно-кредитной политики, которые применяются в развитых странах, но к России не имеют прямого отношения, поскольку у нас процентные ставки весьма далеки от нулевых значений. Это одна из больших проблем нашей экономики.

Поэтому, на мой взгляд, гораздо важнее устанавливать набор целей денежно-кредитной политики и избегать выхода за предельные значения. Речь идёт прежде всего об инфляции, о валютном курсе, о процентных ставках, о росте денежной массы. Но при этом зацикливаться исключительно на одной цели может быть опасно с точки зрения выполнения других задач, в том числе задач по достижению экономического роста.

С. А.: Вы верите в то, что в 2017 году инфляцию можно снизить до 4%?

М. Г.: Нет.

С. А.: А Набиуллина верит и она этого хочет. Что она для этого делает и получится ли у неё это?

М. Г.: Центральный банк проводит сейчас такую умеренную жёсткую политику, как он сам пишет. Темпы роста денежной массы всё равно увеличиваются, правда, это в большей степени заслуга того, что сейчас у населения достаточно высокая норма сбережения, и люди хранят деньги на депозитах, которые входят в денежную массу. А денежная база — это такая основа для создания денег, которую регулирует ЦБ — выросла в 2016 году, но надо иметь в виду, что в 2015 году темпы её роста колебались на нулевой отметке, а временами она даже сокращалась. То есть Центральный банк пытается балансировать на цели по инфляции, при этом не зажимая чрезмерно экономический рост. Но, на мой взгляд, его задача по инфляции чрезмерно оптимистична. И я не очень понимаю, зачем вообще России нужен темп инфляции 4%. Мне кажется, что для стран с формирующимися рынками, к которым относится Россия, оптимальный темп инфляции может быть вполне на несколько процентных пунктов выше.

Мы можем попасть в традиционную ловушку. Я уже говорил, что сбережения растут, а проблемы экономического роста во многом — это проблема потребления, потому что большую часть ВВП составляет как раз конечное потребление домашних хозяйств.

С. А.: Получается, сейчас люди занимаются накопительством?

М. Г.: Мне кажется, что это одна из специфик нынешнего кризиса. Поскольку кризис носит продолжительный характер, люди, в отличие от предыдущих кризисов, не проедают сбережения, а начинают их накапливать и тем самым загоняют экономику в ловушку стагнации, потому что, если не будет расти потребление, экономического роста не будет. Получается такой замкнутый цикл, из которого без стимулирующей политики правительства выйти вряд ли будет возможно.

С. А.: А что нужно сделать для того, чтобы люди снова начали тратить?

М. Г.: Здесь, конечно, не обойтись без роста государственных расходов. У нас здесь подход такой, что нужно экономить и балансировать бюджет, хотя на самом деле госдолг у нас относительно невысокий по отношению к ВВП по сравнению с другими странами. И вполне можно использовать ресурс заимствования для краткосрочного увеличения государственных расходов для выхода из кризиса.

С. А.: "В 1992 году была гиперинфляция", — пишет слушатель.

М. Г.: Это факт, да.

С. А.: "Метод 1992 года один — обесценить рубль". Это, наверное, и сделали?

М. Г.: Вы знаете, в конце 2014 года у нас было очень резкое обесценивание рубля.

С. А.: В два раза.

М. Г.: Да. Оно дало такой всплеск некоторой конкурентоспособности российской экономики. И темпы падения сдерживались как раз за счёт того, что в какой-то степени поддерживался экспорт. Хотя ясно, что сырьевой экспорт падал из-за падения цен на нефть. То есть это был сдерживающий фактор спада, с одной стороны. Но с другой стороны, этот положительный эффект обесценивания рубля был во многом утрачен из-за потери доверия политики ЦБ и чуть было не разразившегося банковского кризиса в конце 2014 года. То есть если ЦБ можно и нужно пенять за это резкое обесценивание рубля, то как раз банковскую систему спасти удалось. Одно из отражений этого — это тот самый рост вкладов в банках, который мы наблюдали в 2015 году. А что касается методов, здесь я подробнее отвечу. Как в 2008—2009 годах, так и в 2014—2015 годах, на мой взгляд, издержки, которые нёс ЦБ, достаточно простые — это те валютные резервы, которые он тратил на поддержку курса рубля. Можно было ввести отдельные валютные ограничения, о чём писали многие экономисты, и тем самым немножко сбить ажиотаж, который возник на валютном рынке просто из-за того, что действия внешних факторов сложились таким образом, что накладывались один на другой: Украина, санкции, падение цен на нефть...

С. А.: Я так понимаю, что и мировая экономика сказалась.

М. Г.: Я об этом и говорю. Это те внешние шоки, с которыми столкнулась российская экономика. И в этих условиях было понятно, что нужны были достаточно жёсткие меры, которые позволили бы сдержать падение курса. Но раз уж оно состоялось, то говорить о каком-то дальнейшем резком обесценивании рубля без угрозы для финансовой стабильности России... Нужно понимать, что у нас достаточно большой объём кредитов в долларах, с этим столкнулись после падения в конце 2014 года — ипотека в валюте и так далее.

С. А.: Так она и сейчас продолжается.

М. Г.: Вот-вот. По сути, если мы будем резко каждый раз ронять рубль, то мы будем сталкиваться с такими потрясениями, которые имеют достаточно ограниченный позитивный эффект, а негативный — достаточно серьёзный. В том числе и с точки зрения подрыва доверия к властям. Конечно, это не означает, что надо позволять курсу неограниченно укрепляться. Именно поэтому и нужно это самое управляемое плавание, то есть регулирование курса рубля.

С. А.: То есть вы на стороне Центробанка?

М. Г.: Нет.

С. А.: Примем звонок. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Вы абсолютно не понимаете, как работает экономика. Потому что всё, что вы перечисляете, — это больше косвенные признаки дестимуляции экономики. Для развития экономики нужно производство, а не кредиты.

М. Г.: Вы знаете, кредиты, займы и регуляция курса рубля как раз и существуют для воздействия на производство. Или, может быть, имелись в виду какие-то прямые меры воздействия, не знаю.

В общем-то, в нормальной ситуации финансовая система существует для того, чтобы экономика и производство нормально функционировали, чтобы производство могло получать кредиты, а для этого должна быть нормальная процентная ставка. Но её нельзя установить сверху. Действуют рыночные элементы, и Центральный банк мог бы это сделать, если бы он стремился регулировать различными методами, а не ограничивался бы только введением инфляционного таргетирования и управления межбанковской ставкой. Потому что дальше возникает очень сложная взаимосвязь: межбанковская ставка влияет на ставку по кредитам и депозитам. У нас действительно сложилась не очень нормальная ситуация, когда большая часть инвестиций финансируется за счёт собственных средств предприятий, тогда как в большинстве стран они финансируются именно за счёт финансовой системы либо кредитов, либо выпуска ценных бумаг. Ну, о рынке ценных бумаг я вообще не говорю, он у нас находится в ещё худшем состоянии, чем банковская система.

С. А.: По поводу кредитов и ключевой ставки. Все ждали, что её снизят всё-таки, а её не снизили.

М. Г.: Было логично ожидать её снижения в условиях того, что в экономике продолжается спад. Конечно, снижение процентной ставки так или иначе воздействует на цены на кредиты, но ЦБ не снизил. Он же чётко сказал, почему не снизил: он стремится достигнуть инфляции 4% в 2017 году.

С. А.: Что в принципе нереализуемо. Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. Есть мнение, что высокая ключевая ставка и есть элемент разрушения российской экономики, так как учредителями нашего Центробанка являются не граждане России, а зарубежные граждане. Ваше мнение по этому поводу?

М. Г.: Я не очень люблю конспирологические теории. Всё-таки надо очень хорошо доказывать. У нас всё-таки ЦБ отделён от правительства, но входит в систему органов, регулирующих экономику. Другое дело — какие цели стоят перед Центробанком. Я далёк от конспирологии и не считаю, что ЦБ всё делает неправильно.

С. А.: Не агенты ЦРУ там работают?

М. Г.: Когда об этом говорят, надо уточнять, кто конкретно, почему и так далее. Я экономист, а не политолог и не конспиролог. Я сужу по экономическим действиям.

С. А.: Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. Вы сейчас говорите о высокой или низкой ключевой ставке, Набиуллиной и так далее. А Вы осознаёте, что 99% людей в России вообще не ведают, что это такое? И как жить простым людям, как спихнуть эту Набиуллину и прочих? Ответьте простым людям, как им жить, без этих сложных экономических понятий.

М. Г.: Вы знаете, всегда есть такое стремление как-то легко всё взять и решить. Некоторые говорят, давайте процентную ставку обнулим, и у нас всё будет замечательно. К сожалению, не будет. Это не очень работает. Поэтому простых решений без экономики здесь не получится. Здесь действительно такое сложное балансирование, хотя, конечно, правительству здесь необходимо смотреть на поддержку потребления со стороны прежде всего низкодоходных групп населения. Это рецепт для того, чтобы большинству населения России у нас жилось легче. Тогда будет стимул для дальнейшего развития и экономического роста.

С. А.: Каковы наши перспективы?

М. Г.:

 Борются разные точки зрения, а в это время экономика находится на том самом дне.

С. А.: Или ниже?

М. Г.: Это уже детали. Проблема в том, что градус недовольства нарастает, и это вполне справедливо в силу того, что экономические проблемы достаточно серьёзны.

С. А.: Вы к какому течению относитесь? У нас же сейчас разделились: с одной стороны Кудрин со своими, с другой — вторая братия. И они с двух сторон предлагают свои решения президенту.

М. Г.: И в той, и в другой программе есть и положительные моменты, и существенные риски. Моя позиция и позиция многих сотрудников института заключается в том, что необходимо активное государственное вмешательство в экономику. Нам нужна более активная бюджетно-налоговая и денежно-кредитная политика. Мы об этом сегодня не говорили, но тоже очень важный момент: нужна активная промышленная политика, без которой мы вряд ли сможем поменять структуру нашей экономики. Но здесь очень важно избегать простых на первый взгляд решений. Здесь нужен сложный комплекс инструментов.

С. А.: То есть ресурсы есть, головы умные есть, потенциал есть, но нет управленца?

М. Г.: Вы знаете, сейчас сложная комбинация. Во-первых, мы уже говорили про глобальные факторы. Сейчас для России очень неблагоприятная ситуация с точки зрения внешних факторов. Это низкие цены на нефть, это фактически перекрытый доступ ко многим рынкам капитала в мировой экономике. Нужна некая консолидация вокруг экономической политики, но её пока, к сожалению, не происходит. Здесь есть угроза того, что если опять государство не будет ничего делать, то, как я уже сказал, спад затянется. И государство тоже должно делать грамотные вещи, это требует постоянного управления процессом.

С. А.: И контроля.

М. Г.: Да.

С. А.: Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. Сейчас ваши коллеги написали письмо Владимиру Путину о том, как деградирует наука и кто именно виноват в этом. Там называется ФАНО и вообще нынешнее государство. В этом письме они называют вещи своими именами, в отличие от вас. Вот вы их поддерживаете как коллег? Ведь это же крик души.

М. Г.: Да, я понимаю это, я нахожусь внутри этого процесса как заместитель директора института. Безусловно, ситуация сейчас очень сложная. Хотя во многом проблема как раз заключается в финансировании. Если мы не решим проблему с финансированием, то можно сколько угодно пытаться что-то реформировать, но это будет действительно разрушением того, что существует. Первый необходимый шаг — это увеличение финансирования науки, а потом — попытки какого-то построения более эффективного здания. Невозможно на фоне постоянно сокращающихся расходов на науку пытаться что-то исправить.

С. А.: Сохранить всё как есть, и ещё ждать каких-то результатов.

М. Г.: Да нет, как раз реформировать и пытаться резко что-то изменить. То есть ситуация действительно будет меняться к худшему.

С. А.: СМИ накануне узнали об этих якобы сокращениях, которые планируются. Минобрнауки, естественно, это всё опровергло. Хотят сократить более 10 тысяч учёных. Ректора некоторых вузов говорят, что они должны поднять зарплаты своим сотрудникам, но не могут просто так, из ниоткуда. Поэтому им нужно сокращать людей. Ваш институт столкнулся с этой проблемой?

М. Г.: Всё-таки у нас другое подчинение. Хотя, с другой стороны, стоит цель увеличения зарплат. На мой взгляд, в текущей ситуации она нереальна. Нужно чётко отдавать себе отчёт, хотим ли мы сохранить кадровый потенциал науки, пока люди готовы работать за эту зарплату. Здесь нужен плавный процесс. Здесь сталкиваются совершенно противоположные тенденции: попытка кардинально увеличить зарплату при сокращающемся финансировании. Это взаимоисключающие цели, которые могут привести к разрушению.

С. А.: Вы как-то подписались под письмом своих коллег? Или вы в стороне?

М. Г.: Нет, я не в стороне, я как раз в центре этого процесса. Но я не являюсь ни профессором, ни членкором, ни академиком РАН. Но мы всё равно пытаемся решать эти проблемы.

С. А.: Накануне опять писали про "индекс бигмака", о том, что рубль недооценён к доллару в 2,5 раза. Курс американской валюты составляет почти 26 рублей. Всё основано на этом "индексе бигмака". Сравнивают, сколько он стоит в США, в России, на Украине. Насколько сейчас недооценён рубль? Или но всё-таки оценён по справедливости?

М. Г.: Хороший вопрос. Потому что у нас, с одной стороны, очень любят говорить представители финансового блока о том, что цена рубля — рыночная, но нужно иметь в виду, что на самом деле рынок работает не очень эффективно. На него влияют все паники, спекуляции, надувание пузырей, когда цены активов растут. "Индекс бигмака" — это достаточно упрощённый механизм. Ясно, что он в том числе зависит от той же политики компании McDonald's, которая, естественно, будет регулировать относительные цены в разных странах.

С. А.: Но она же тоже себе в убыток не будет работать.

М. Г.: У неё есть возможность внутреннего ценообразования. Это типичный случай трансфертного ценообразования внутри монополии. Мы будем это принимать в качестве образца для валютного курса. Как я уже говорил, падение курса в 2014 году было очень существенным, и его вполне можно было избежать. Рубль упал слишком сильно. С тех пор такие колебания идут постоянно, но в то же время общий фон до сих пор глобальный, и он скорее ухудшается. Хотя цены на нефть периодически немного растут, но они остаются на низком уровне. Мировая экономика на траекторию устойчивого роста всё-таки не вышла. Санкции в отношении России продолжают действовать. Конечно, в нынешних условиях можно говорить о том, что курс рубля занижен. Нужно ли его увеличивать в 2,5 раза? Я считаю, что это будет существенным ударом по российской экономике хотя бы с точки зрения экспорта. У нас любят часто приводить в пример доходы в бюджет, но, на мой взгляд, это уж совсем странный аргумент, когда мы говорим о том, что нужно снизить курс для того, чтобы пополнить бюджет. Понятно, что это от некой безысходности, но выглядит странно.

С. А.: Слушатель пишет: "Кому выгодно снижать инфляцию? Банкам? Рублёвый капитал у банков, они диктуют политику ЦБ. Снижение ставки и обесценивание йены привели к экономическому прорыву в Японии. Есть ещё много аналогичных примеров".

М. Г.: Я же как раз говорю о том, что низкий курс нам выгоден, но не в том смысле, что его нужно в дальнейшем ронять. Вообще всегда выгодно, чтобы курс колебался в незначительной степени. Любые большие колебания в любую сторону не способствуют формированию стабильных ожиданий у экономических агентов. Идёт, например, тенденция к укреплению рубля, начинают брать кредиты в иностранной валюте, а потом идёт резкое падение, и мы сталкиваемся с проблемами финансовой стабильности. Это такие качели. Сильные отклонения существенно влияют на экономику. Поэтому, на мой взгляд, раз уж допустили такой курс, надо его как раз и поддерживать. Но рыночная тенденция, скорее всего, будет в сторону снижения курса. Так что в этом смысле говорить о каком-то дополнительном снижении вряд ли приходится.

Он год назад то же самое и делал, но в этом году почему-то не стал. Это опять-таки вопрос к внутренней политике.

С. А.: Слушатель спрашивает: "Собираюсь взять краткосрочный кредит на один год в полмиллиона в валюте. Стоит ли его брать?"

М. Г.: Мне кажется, в нынешней ситуации лучше рублёвый кредит, потому что явно идёт тенденция на то, что курс рубля будет падать.

С. А.: Примем звонок. Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. Вы говорили, что подобный курс рубля выгоден нашим экспортёрам. Но мы не особо-то много продуктов экспортируем, кроме нефти и газа. Получается, что мы держим подобный курс, из-за которого покупательная способность населения резко падает. В 2014 году японский инструмент стоил 5 тысяч, сейчас — 12. То есть мы в угоду экспортёрам наше население обрекаем на бедность и обнищание.

М. Г.: На самом деле, вопрос не в инфляции сейчас, а в том падении, которое произошло в 2014 году. Слушатель совершенно верно сравнил нынешнюю цену с ценой в 2014 году, а не с ценой месяц назад. Тогда как раз инфляция раскрутилась. Мы прекрасно знаем, насколько выросли цены импортируемых товаров. И я ещё раз говорю, что я против того падения курса, которое было в 2014 году. Что касается поддержки экспорта. Разумеется, исключительно заниженным курсом мы не сможем поддерживать несырьевой экспорт. Кстати, в этом смысле идёт некоторое продвижение. Но без соответствующей государственной политики по поддержке этих отраслей ничего не получится. Я не говорю о том, что сейчас надо обесценивать курс, но надо иметь в виду, что если курс сейчас начнёт расти... Он рос полгода в течение 2016 года. Вы наблюдали снижение цен? Нет. Потому что когда цены растут, это идёт нормально, а вот падают цены очень редко. Поэтому, как бы рубль ни укреплялся, цены будут оставаться на этом уровне.

С. А.: "Сейчас курс доллара искусственно удерживают в коридоре 63—67 рублей, видимо, до выборов. Насколько хватит резервов, если нефть нырнёт ещё ниже?" — спрашивает слушатель.

М. Г.: А резервы сейчас не тратятся. Уже год ЦБ не проводит с ними никаких операций. Я-то говорил о том, что можно было бы в первом полугодии их купить на фоне роста курса, но сейчас вмешательств с точки зрения резервов нет, поэтому и происходят такие словесные интервенции, когда президент говорит о том, что нужно сделать что-то для укрепления рубля. Сама эта фраза ведёт к тому, что на следующий день курс начинает резко падать, что мы и наблюдали.

С. А.: Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. В 90-е все ругали программу Гайдара по написанию экономики. Может быть, сегодняшняя экономика — это её последствие?

М. Г.: Да, это известная проблема, что у нас либеральные экономические идеи во многом доминируют в экономической политике правительства. Особенно, конечно, они доминировали в 90-е. У нас в институте большое количество работ с критикой того, что происходило в 90-е. Но нужно иметь в виду, что курс надо менять, но сваливать всё на те события мы всё-таки не можем. Мы сейчас находимся в другой ситуации, и нужны новые решения. Но нужно бороться с теми негативными последствиями, которые тогда и возникли. Это последствия тех реформ — структурные перекосы в экономике, социальное расслоение. С этим необходимо бороться.

С. А.: Но кто будет бороться? Как бороться с этим?

М. Г.: Конечно, должно бороться правительство, власти. Нужна нормальная концепция по проведению промышленной политики, то есть устранению структурных перекосов в экономике, по проведению активной социальной политике, по борьбе с бедностью, по стимулированию экономического роста. Это такие фундаментальные вещи, на которые необходимо дать ответ.

С. А.: Здравствуйте.

С.: Здравствуйте. У нас в стране огромное количество институтов, которые занимаются экономическими проблемами. Причём эти институты финансируются разными способами. Не кажется ли Вам, что мы занимаемся экономической мастурбацией, потому что каждая работа повторяет предыдущую и не являет ничего нового? А новое она не может являть, потому что финансово-экономические методы далеко не всегда могут решить проблему. Вы два раза употребили выражение "промышленное развитие", но мы же должны понять, что для того, чтобы оно было, должен быть грамотный технико-экономический анализ целесообразности того или иного производства. Сегодня у нас такого нет. А если и есть, то только в сфере оборонной промышленности. Не кажется ли вам, что увлечение такими чисто экономическими методами влияния на что-то ни к чему не приведёт без реального развития производства, которое является проблемой?

М. Г.: Нужны технико-экономические методы, но без экономических методов мы будем иметь неэффективное производство. Ясно, что здесь необходимы и технологии, и экономика. Отдельно всё это существовать не может.

С. А.: "НДС — единственный налог, от которого не отвертеться. Как вы относитесь к проекту правительства по повышению НДС? Может, стоит снизить его на продукцию российского производства и повысить на зарубежного?" — пишет слушатель.

М. Г.: Это один из вариантов проведения политики, но, на мой взгляд, необходимы более тонкие методы. НДС — достаточно грубый инструмент, удобный с точки зрения собираемости, но если мы хотим менять структуру экономики, то здесь исключительно НДС мы не отделаемся.

С. А.: Что будет с российской экономикой после выхода Великобритании из ЕС?

М. Г.: Это будет ещё один серьёзный внешний шок для российской экономики, потому что это будет серьёзный внешний шок для ЕС. Позитивных результатов я особенно не вижу.

С. А.: Возвращаются ли иностранные инвесторы, которые покинули Россию, из-за ухудшения отношений с Западом?

М. Г.: В какой-то степени в первой половине года возвращались, но сейчас может быть обратная тенденция, потому что опять очень много негативных внешних факторов до конца не реализовались: замедление китайской экономики, ФРС ещё не повысила процентную ставку.

С. А.: Что будет с ценами на нефть, которые серьёзно влияют на нашу экономику?

М. Г.: Видимо, будут колебаться на достаточно низком уровне.

С. А.: Спасибо вам большое. В студии был первый заместитель директора Института экономики РАН, доктор экономических наук Михаил Головнин.