Паника Сталина и растерянность Политбюро: Каким было утро 22 июня 1941-го

Около 21:00 21 июня, переплыв реку Буг, советским пограничникам сдался ефрейтор вермахта по имени Альфред Лисков. Он сообщил, что является убеждённым коммунистом и не желает участвовать в войне против СССР. Он также сообщил, что накануне его побега их командир сообщил им, что ранним утром 22 июня начнётся наступление против советских войск.

Стоит отметить, что сосредоточение немецких дивизий на границе с СССР не являлось секретом для советской разведки. О нём знали весь 1941 год, и СССР даже неоднократно протестовал против этого и обращался к немецкому руководству с просьбой объяснить, что это значит.

Немцы провели весьма умелую кампанию по дезинформации, дабы развеять сомнения советского руководства. Они заверяли, что сосредоточение войск на советской границе является обманным манёвром, чтобы усыпить бдительность англичан и подготовить десантную операцию. Чтобы полностью исключить возможность нежелательных утечек, солдатам, направлявшимся на восток, объясняли, что часть из них примет участие в высадке в Британии после отвлекающего манёвра, а другие через территорию СССР совершат переход для вторжения в Индию. Немецким солдатам сообщили об истинной цели их пребывания в приграничной территории только вечером 21 июня.

Советское руководство считало нападение Германии теоретически возможным, но вероятность оценивало как невысокую. Этим и объясняются противоречивые приказы в последние дни перед началом войны. Поздним вечером 21 июня отдельные приграничные части, занимавшие оборону на границе, были приведены в боевую готовность. Однако тем же приказом им запрещалось поддаваться на провокации. По сути, вторая часть приказа отменяла первую. Поэтому далеко не все части, получившие приказ, были готовы к обороне.

Но вернёмся к перебежчику. Лисков был задержан солдатами 90-го пограничного отряда около 21:00. Однако в части не было переводчика, а из солдат немецким никто не владел. Драгоценное время было потрачено на то, чтобы доставить перебежчика в штаб в город Владимир-Волынский, на что ушло несколько часов. Только в час ночи 22 июня Лискова удалось полноценно допросить — он сообщил всё, что знал о наступлении. Информация показалась военным сомнительной. Она была доложена командующему 5-й армией генерал-майору Потапову, которому она также показалась сомнительной. Пока военные решали, что делать, прошло ещё несколько часов, и только в 03:10 информация была передана в НКГБ. До наступления немцев оставалось всего несколько минут.

В 3:07 вице-адмирал Октябрьский, командующий Черноморским флотом, доложил Жукову о приближении большой группы неопознанных самолётов и получил приказ отразить атаку. Через 20 минут из Западного округа приходит сообщение о воздушном налёте. Одновременно о бомбардировках сообщает Киевский округ. Через 10 минут аналогичная информация поступает от Прибалтийского военного округа.

В 3:45 86-й Августовский пограничный отряд вступает в перестрелку с небольшой немецкой разведывательной группой. После скоротечной перестрелки в 4:05 погранзастава подвергается мощному артиллерийскому обстрелу, после чего начинается полноценное столкновение с немецкими частями. Одновременно о вторжении немецких частей сообщают Прибалтийский и Западный военные округа.

Что происходило в Кремле в первые минуты войны, до сих пор остаётся главной загадкой первого дня. Прежде всего потому, что все непосредственные свидетели оставили крайне противоречивые мемуары, рисующие совершенно разную картину.

Так, Жуков в своих мемуарах уверенно сообщал, что после того, как он получил первую информацию о налётах вражеской авиации, он позвонил в Кремль и потребовал разбудить Сталина, после чего сообщил ему о начале войны. Сталин в ответ велел ему прибыть на экстренное заседание Политбюро, которое он тут же созвал.

Однако хорошо известно, что Сталин любил работать по ночам и заседания Политбюро нередко длились до утра. Действительно ли в Кремле в ту ночь никого не было? Этому противоречат воспоминания Микояна.

Микоян утверждал, что заседание Политбюро длилось с вечера и до трёх часов утра. Причём туда приехал и сам Жуков, то есть никакого ночного звонка с просьбой разбудить Сталина не было. Он также сообщает, что на заседании Политбюро рассматривалось донесение о перебежчике Лискове, но Сталин склонялся к тому, что это может быть провокацией. После трёх часов члены Политбюро стали разъезжаться, но тут же вернулись, узнав о начале войны.

Молотов утверждает, что Политбюро разошлось около 23 часов 21 июня, а через три часа позвонил Жуков — и все снова собрались около трёх часов ночи. Эта версия не совпадает по времени с той, которую рассказал Жуков, но не противоречит ей по сути.

Наконец, сын Берии утверждал, что в ту ночь вообще никто не ложился спать и Политбюро заседало всю ночь.

Всем этим версиям противоречит главный документ — журнал посещений кремлёвского кабинета Сталина, в котором скрупулёзно фиксировались все посетители и время. Если верить журналу, то вечером 21 июня у Сталина было заседание Политбюро с участием военных. На нём присутствовали Жуков, нарком обороны Тимошенко, глава политуправления РККА Мехлис, адмирал Кузнецов, маршалы Будённый и Ворошилов.

Именно на этом заседании и была разработана директива о приведении приграничных частей в состояние боевой готовности. Солдатам предписывалось занять огневые точки, рассредоточить авиацию на полевых приграничных аэродромах, подготовить части ПВО. В директиве сообщалось о возможном нападении немецких частей, но вместе с тем содержался призыв не поддаваться на провокации, что привело в недоумение командный состав на местах.

Заседание Политбюро закончилось в 23 часа. Последними кремлёвский кабинет покинули Молотов, Ворошилов и Берия. Следующее заседание Политбюро началось в 5:45 утра 22 июня, примерно через полтора-два часа после первых налётов. На нём присутствовали Молотов, Мехлис, Берия, Жуков, Тимошенко. Микоян приехал в 7:55, что противоречит его воспоминаниям (он утверждал, что около четырёх утра). Кремлёвский журнал противоречит всем воспоминаниям непосредственных свидетелей, но если закрыть глаза на некоторые нестыковки со временем, то версия Жукова является наиболее близкой к реальности.

Советские лидеры, а позднее советские историки и писатели неизменно подчёркивали факт вероломного нападения Германии без объявления войны. Настолько, что это превратилось в непреложную истину, многие даже считают, что немцы вообще не объявляли войну. На самом деле это не совсем так. Нацисты объявили войну в первые часы после нападения.

В два часа ночи советскому послу в Германии Деканозову сообщили, что в четыре утра (по местному времени) ему надо явиться к министру иностранных дел Риббентропу для важного сообщения. Деканозов прибыл и выслушал меморандум Риббентропа, который сообщил, что СССР ведёт антигерманскую политику и сосредотачивает свои силы на границе, поэтому фюрер считает нужным принять контрмеры военного характера. Само слово "война" не употреблялось, но всё было и без того понятно.

В Москве в это время уже было пять утра — из-за разницы во времени, которая тогда составляла один час. В это же время Молотов принял немецкого посла графа Фридриха Шуленбурга. Тот был убеждённым противником нацизма вообще и войны с СССР в частности, поэтому не смог скрыть разочарования, зачитывая ноту. В дальнейшем Шуленбург был сторонником прекращения войны, вступил в заговор "20 июля" против Гитлера и был казнён вместе с остальными заговорщиками.

Таким образом, немцы действительно атаковали без объявления войны, поскольку между первыми атаками и встречей дипломатов прошло от часа до полутора. Кроме того, немцы нарушили ещё одну неписаную, но очень важную часть дипломатического этикета. Они не выдвинули никаких ультиматумов, как это обычно делалось накануне войны.

Впервые версия о том, что в первые дни Сталин впал в прострацию и не руководил страной, была озвучена Хрущёвым. Ссылаясь на рассказ уже покойного к тому моменту Берии, Хрущёв писал: "Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Членам Политбюро, собравшимся у него в кабинете, он сказал: "Всё, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы прос... Всё погибло". И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу, а потом некоторое время никого не принимал".

Позднее эта версия была некоторыми публицистами переосмыслена вплоть до того, что Сталин уехал на дачу, спрятался под диван и не выходил несколько дней. Нечто похожее действительно произошло со Сталиным, но не 22 июня, а через неделю — 29 июня, когда, узнав о падении Минска, он разругался с Жуковым и уехал на дачу, где пробыл сутки, никого не принимая. А когда к нему приехала делегация Политбюро, поначалу решил, что его собираются арестовать (по словам Микояна), но окружению Сталина удалось подбодрить его, и он взял себя в руки, создав ГКО — ключевой орган управления страной в годы войны.

Тем не менее в первый день войны Сталин действительно выглядел растерянным, что подтверждали все видевшие его. Правда, степень растерянности каждый характеризовал по-разному. Жуков описал вождя народов как "несколько растерянного". Молотов вспоминал, что Сталин был "потрясён и ошеломлён". Микоян охарактеризовал его как "сильно подавленного". Чадаев (управляющий делами Совнаркома) назвал советского вождя "мрачным, усталым и осунувшимся".

В 5:45 в Кремле собираются Берия, Жуков, Тимошенко, Молотов и Мехлис. Они обсуждают положение дел и приходят к выводу, что ничего не понятно. Со многими штабами связь просто отсутствует, неясно, какими силами атакуют немцы и каких успехов добились. Итогом их встречи стала первая военная директива (№ 2), ушедшая в войска в начале восьмого часа. Она предписывала немедленно атаковать вторгшиеся войска всеми имеющимися силами и отбросить их за пределы советской границы.

В 7:30 прибыли Маленков и Вышинский, назначенный главой Юридической комиссии при Совнаркоме. В 7:55 приехал Микоян, отвечавший за снабжение. Через пять минут появились Каганович и Ворошилов. В 8:15 приехал адмирал Кузнецов. В 13:15 прибыл маршал Шапошников, на тот момент не занимавший постов. В 14 часов приехал генерал Ватутин — заместитель Жукова, фактически возглавивший Генштаб после отъезда Жукова на фронт 22 июня. В 15:30 в Кремль приехал маршал Кулик, и больше в тот день у Сталина никого не было.

Приезжавшие в Кремль получали поручения, уезжали и вскоре вновь приезжали. Так, адмирал Кузнецов в первый раз приехал всего на 15 минут. Во второй визит он пробыл 40 минут, а в третий — 25 минут. Кулик пробыл всего полчаса. Берия уезжал и приезжал трижды. Дольше всех в Кремле пробыл Молотов — с 5:45 до 16:45, отлучившись лишь на 25 минут, чтобы зачитать обращение по радио.

Идея с радиообращением возникла у сталинского окружения почти сразу. Но, к их изумлению, Сталин наотрез отказался обращаться по радио к советскому народу. Его пробовали уговорить, но безрезультатно. Позднее его соратники объясняли это тем, что Сталин якобы не хотел выступать, не имея точных данных, но это сомнительная версия.

Если послушать выступление Молотова, то заметно, что он ничего конкретного не говорит, просто констатирует вероломное нападение Германии. По всей видимости, Сталин, хоть и не прятался под диван, как утверждает миф, но всё же был сильно растерян и не нашёл в себе решимости выступить с радиообращением к советскому народу. В итоге в 12 часов это сделал Молотов. К тому моменту война шла уже восемь часов, многие западные города подверглись бомбардировке. Речь писали всем Политбюро при участии Сталина.

Позднее несколько отредактированное обращение Молотова было напечатано в газетах с портретом Сталина. Но всё же отказ Сталина выступать был сомнительным действием. В СССР был культ Сталина, его имя воспевалось, солдат призывали идти в бой с его именем на устах, а в самый тяжёлый момент вождь не нашёл сил для обращения. Что должны были думать граждане? Что у вождя удар? А может, его свергли и арестовали? Может, он вообще убежал?

В 12 часов страна узнаёт о начале войны. Объявляется мобилизация граждан 1905–1918 годов рождения. Мобилизация объявлена во всех военных округах за исключением трёх: Забайкальского, Дальневосточного и Среднеазиатского. Там мобилизация не объявлялась, поскольку существовала очень большая вероятность того, что Япония воспользуется этим как предлогом для объявления войны и СССР получит войну на два фронта.

В это же время по решению Политбюро начальник Генштаба Жуков направляется на Юго-Западный фронт представителем Ставки Верховного Главнокомандования (которая ещё не существовала и была создана только на следующий день). Правда, Жуков в мемуарах, как обычно, напутал со временем, утверждая, что уже около 14 часов дня летел на фронт, тогда как, согласно записи в журнале посещений, он покинул Кремль только в 16:00.

В 14:30 от советского посла в Италии Горелкина становится известно, что Италия присоединилась к войне против СССР.

В 16:45 Кремль покидают последние посетители: Берия, Ворошилов и Молотов. После этого Сталин уезжает на дачу и больше никого не принимает до 3:20 утра 23 июня. Следующая директива ушла в войска уже без подписи Сталина. Если утренняя директива № 2, предписывавшая повсеместно атаковать немцев и изгонять их за пределы границ, а также бомбить их приграничные территории, была отдана в буквальном смысле слова вслепую, поскольку никто в Кремле не имел представления о реальном положении на фронтах, то директива № 3, подписанная Жуковым, Тимошенко и Маленковым и отправленная в войска вечером 22 июня, уже носила осмысленный характер:

— Концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкинскую группировку противника и к исходу 24.06 овладеть районом Сувалки.

— Мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6А окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.06 овладеть районом Люблин.

В 21:30 по ВВС выступил с радиообращением Черчилль. Он заявил, что, как и прежде, остаётся убеждённым противником коммунизма, но пообещал, что Британия окажет любую возможную помощь сражающейся с Третьим рейхом стране. У СССР появился первый союзник.

Около полуночи вышла первая сводка Главного командования РККА (позднее было создано Советское информбюро). Она существенно приукрасила положение, сложившееся по итогам первого дня войны: "После ожесточённых боёв противник был отбит с большими потерями. Только в гродненском и кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец".

В действительности немцы смогли значительно продвинуться в гродненском, брестском и прибалтийском направлениях, в отдельных местах — на 60–70 километров от границы. Город Гродно был захвачен, Брест, за исключением крепости и вокзала, был под контролем вермахта, передовые немецкие части находились на подступах к Каунасу. С авиацией всё было ещё хуже. В первые же часы войны было уничтожено 1200 советских самолётов (из них 800 — на земле). Практически все приграничные аэродромы были уничтожены вместе с самолётами и складами.

Первый день войны не стал ни самым кровавым, ни самым катастрофическим. Хотя немцы и нанесли серьёзный урон советской авиации, положение ещё не было фатальным, а в Кремле ещё оставались иллюзии, что в ближайшие дни немцы будут отброшены за пределы советского государства. Тогда никто и представить не мог, что эта война продлится долгие годы.