Вяземская катастрофа под Москвой: как потерять штаб и обрести победу?

Ровно 75 лет назад, 30 сентября 1941 года, танки Гудериана пришли в движение. Их целью была Москва. Всего через неделю десятки советских дивизий оказались окружёнными, а единый фронт на московском направлении прекратил своё существование. Воцарился хаос, в котором Жуков не мог отыскать даже штабы фронтов и их командующих. Как немцам так легко удалось одержать победу над довольно многочисленными советскими войсками в первые недели? И почему, расчистив себе путь на Москву, они так и не смогли в неё войти?

Что произошло?

К концу сентября на московском направлении Западный, Резервный и Брянский фронты имели 1,25 миллиона человек, 1000 танков и 1370 самолётов (с дальнебомбардировочной авиацией и ПВО). Им противостояли 1,93 миллиона немцев, у которых было 1320 самолётов и 1700—2000 танков. Точное их количество до сих пор неизвестно, так как за две недели до этого части Гудериана замкнули киевский котёл на Украине, и из-за быстрого марша на огромное расстояние часть танков была неисправна. В любом случае очевидно — немцы превосходили советскую сторону как в людях, так и в танках в полтора-два раза.

Надвигающееся немецкое наступление само по себе не было секретом. С 10 сентября Генштаб и Ставка непрерывно бомбардировали командование трёх фронтов требованиями готовиться к нему. Тем не менее того, что случилось 30 сентября, никто с советской стороны не ждал. Неожиданностью стал не сам факт немецкого наступления, а его колоссальный успех. На всех трёх фронтах удары наносились не там, где их ожидало командование, а сильно в стороне. Плотные советские группировки, прикрывавшие брянское, ярцевское и ельнинское направления, оказались в котлах, охваченных с флангов ударными группировками противника. Зато там, где советские командиры фронтов создали свои "кулаки", удара в лоб так и не последовало.

На северной части московского направления в первую неделю боёв был образован вяземский котёл, куда попало 37 дивизий и 9 бригад (пара бригад равноценна одной дивизии). На юге частями Гудериана был создан брянский котёл — на 27 дивизий и 2 бригады. Всего из 95 советских дивизий и 14 бригад были окружены 64 дивизии и 11 бригад, то есть 70 процентов всех частей. Это довольно редкий в истории войн случай. Обычно окружить настолько большую долю войск, растянутых на фронте в 800 километров, просто физически не удаётся. Ведь окружаемый пытается предпринять какие-то меры, чтобы избежать окружения. В сентябре-октябре 1941 года этих мер принималось недостаточно. Типичным примером может быть ситуация с 16-й армией Рокоссовского, у которой "...имелся вариант на случай, если, несмотря на все наши усилия, противнику всё же удастся прорвать оборону. Этот вариант определял, как должны отходить войска". Он был доложен командующему Западным фронтом И.С. Коневу ещё до немецкого наступления, но тот, как отмечает Рокоссовский, отклонил вторую его часть, предусматривавшую порядок вынужденного отхода.

Общий масштаб вяземской катастрофы был так велик, что даже сегодня его трудно установить точно. Официальные данные говорят о потере от 500 000 до миллиона человек в первые пару недель.

В поисках потерянного штаба

Кроме 70 процентов всех частей в окружение попали ещё и штабы 7 из 15 советских армий. Штабы фронтов окружения избежали, однако толку от этого было мало. Г.К. Жуков, которого Ставка направила разобраться с тем, что вообще происходит на московском направлении, долго ездил на своей машине взад-вперёд, не в силах сразу найти штабы фронтов. Они уже 7—10 октября не имели постоянной связи со Ставкой, отчего выяснить их местоположение не удавалось.

Жукову повезло: через какое-то время по косвенным приметам штабы он всё же нашёл. И застал там такую, например, картину: "На вопрос, где командующий, начальник штаба ответил: "Неизвестно". Поговорив с обитателями такого не слишком информированного штаба, Жуков "узнал очень мало конкретного о положении войск Резервного фронта", которым этот штаб в теории управлял. Поэтому он "сел в машину и поехал в сторону Юхнова, надеясь на месте скорее выяснить обстановку". Она, по его словам, оказалась простой: "К исходу 7 октября все пути на Москву, по существу, были открыты".

Назовём вещи своими именами: когда назначенный на выручку представитель Ставки выясняет положение войск не у штабистов, а методом "поехать на машине и самому посмотреть", то речь идёт о полной потере управления войсками. Она произошла потому, что во избежание окружения вместе с войсками, штабы и командиры фронтов очень быстро отходили на восток, теряя из-за спешки по пути друг друга. Обычно, чтобы такого не случилось, создаются какие-то планы на случай отступления, но комфронты западного направления планы отхода не любили. Так что потеря ими управления в результате немецкого наступления — явление вполне закономерное.

Странная победа

Довольно быстро И.В. Сталин устал от подмосковного хаоса и 10 октября назначил Жукова командиром Западного фронта, передав ему и части Резервного, а потом и Брянского. Во многом новому комфронта досталась роль свадебного генерала. В вяземском и иных котлах сидела основная часть сил этих фронтов. Остальные находились на неатакованных направлениях, в стороне от дорог на Москву. Штаб группы армий "Центр" оценивал эту ситуацию так же, как Жуков выше: "в распоряжении противника нет крупных сил, которые он мог бы противопоставить дальнейшему продвижению группы армий на Москву".

Их действительно не было. Советские войска в котлах были в основном разгромлены к середине октября. Остатки 34 дивизий из вяземского и брянского котлов вышли, но в них осталось не более 5—20 процентов от исходной численности. Кроме того, выходили они не одновременно. Между столицей и врагом на можайскую линию обороны к середине октября из резервов подтянулись 14 дивизий, 16 танковых бригад — в них к середине октября было менее 100 тысяч человек. Группа армий "Центр" в этот момент была более 1,8 миллиона человек. Даже с прорвавшимися окруженцами и нетронутыми частями на дальних флангах советские войска выглядели очень слабо. Превосходство 1:1,5 у немцев на московском направлении (имевшееся к 30 сентября) к 15 октября превратилось в многократное.

Дальше началось самое интересное. Оказавшиеся в немыслимо плохом положении советские войска почему-то далее окружить немцам не удавалось. С боями Западный фронт сдерживал противника — резко снизив темпы его продвижения — до 5 декабря 1941 года, а затем перешёл в контрнаступление. Последнее выглядит совершенно загадочным. К его началу советские силы были — в цифрах — намного слабее, чем 30 сентября 1941 года, когда немцы начали их разгром на западном направлении. Живой силы, несмотря на все подкрепления, убавилось на 230 тысяч (1,02 миллиона), танков — на четверть, слабее была и артиллерия. Немцы за это время пострадали куда меньше. За 1 октября — 10 декабря 1941 года группа армий "Центр" потеряла всего 123 тысячи. В ней должно было оставаться не менее 1,8 миллиона человек, что на три четверти больше, чем с советской стороны.

При первом взгляде на эти цифры возникает ощущение чуда. Советские войска к началу контрнаступлении под Москвой жили на голодном снарядном пайке — эвакуация заводов лишила их нормального притока снарядов, и в иные дни наступления на орудие разрешалось делать по 3—4 выстрела. В конце сентября 1941 года соотношение сил было гораздо лучше, а снарядов — куда больше. Ведь склады трёх фронтов ещё не были потеряны во время вяземской катастрофы. Почему же при хороших условиях РККА посадила в окружение 70 процентов своих дивизий, а в плохих — погнала немцев на запад много меньшими силами?

 "Грязюка, дощ, буря, а також мороз"

В работах историков на это даётся очень большое количество ответов. Но почему-то между собой они не совпадают. Немецкие мемуаристы и историки убедительно рассказывают, как дожди развезли дороги, из-за чего встало наступление. Затем ударил мороз, и всё, включая смазку и топливо, замерзло. Эти прохладные истории с советской стороны видятся совсем иначе. Грязь помогает в обороне, только когда оборона есть. В октябре сплошной нормальной обороны у советской стороны под Москвой просто не было. Зато была задача вытянуть по грязи свою окружённую технику. Из 50 окружённых артполков резерва главного командования тогда сумели выйти только 13. Как правило, без орудий — ведь прорываться из котлов можно только вне дорог, перекрытых противником.

От абстрактной "грязи" мы обратимся к сухим цифрам: "Среднее количество осадков в октябре 1941 года 51 мм, обычная же средняя норма осадков 59 мм. В ноябре 1941 года осадков выпало всего 13 мм при средней норме в 45 мм". Самое интересное здесь то, что максимальные успехи немцы показали как раз в октябре, когда осадков было больше всего (хотя и ниже нормы). В сухом ноябре 1941 года у Вермахта особых удач не случилось.

Наступление умеренных морозов в ноябре опять помогло немцам. "17 ноября... холода сковали болота, и теперь немецкие танковые и моторизованные соединения — основная ударная сила врага — получили большую свободу действий. Мы это сразу почувствовали. Вражеское командование стало использовать танки вне дорог. Они обходили населённые пункты, двигались по перелескам и мелколесью," — констатирует К.К. Рокоссовский.

Впрочем, немцы обходили советские части вне дорог и до морозов. При наступлении на Тулу в октябре 24 моторизованный корпус 2-й танковой армии Гудериана обошёл по бездорожью (вне просёлков) Мценск, и тем же очевидным ходом немцы постоянно пользовались вплоть до самой Тулы. Даже железная дорога, ведущая к городу от Москвы, была ими перерезана именно этим способом. Гудериан, к слову, замалчивает успехи своих войск в "бездорожной войне". Не пишет он и о том, что в июле 1941 года осадков в России было куда больше нормы и ливни размыли все грунтовые дороги, но тому же Гудериану они никак не помешали.

И ещё раз о морозе: "Средняя температура: в ноябре — –5°, в декабре — –12°, в январе — –19°. В отдельные периоды морозы в январе доходили до –35° — –40°". Картина страшная, но ни при –5, ни при –12 смазка в немецком оружии не замерзала. Парадоксально, но к 7 января немцам удалось затормозить продвижение советских войск, и попытки наступать после этого принесли РККА огромные потери и очень умеренное продвижение. Немецкие потери, напротив, с морозами упали. Если в октябре 1941 года группа армий "Центр" потеряла 63 тысячи человек, то в январе — всего 50 тысяч. С 7 января и до конца Московской битвы фронты РККА здесь потеряли 777 тысяч человек — против 182 тысяч с немецкой стороны (4,27:1). При этом темпы наступления советских частей были в 2—3 раза ниже, чем в более тёплом декабре.

Как мы видим, сильный мороз до –40 почему-то не мешал немцам — в отличие от слабых ноябрьских –5. И сильная октябрьская распутица им не стала помехой — только слабая ноябрьская. В общем, проникновенные рассказы про "генерала Мороза", состряпанные немецкой стороной, были сделаны в спешке и без внимания к деталям.

Истинные причины поражения и победы

Начнём сначала: 30 сентября советские войска под Москвой объективно были намного сильнее, чем в октябре-декабре. Чтобы понять, почему Красная армия не сдала столицу, надо выяснить, почему она за первую неделю октября потеряла сотни тысяч своих солдат, а также Вязьму, Брянск, Орёл и великое множество других городов.

Современные российские историки дают на этот вопрос простой ответ: "Вермахт обладал "чудо-оружием"... крупные самостоятельные механизированные соединения", а у Красной армии они отсутствовали, потому что в ходе летних боёв немцы их уничтожили. Такой ответ усугубляет загадку. Ведь летом 1941 года мехсоединения не помогли РККА остановить немцев, а осенью — когда советская сторона осталась без них — Вермахт всё-таки забуксовал. Но на секунду забудем о неувязках историков. Может, что-то подскажут участники событий?

Все генералы Московской битвы в мемуарах указывают одну и ту же причину вяземской катастрофы: не были "своевременно определены направление главных ударов противника", отчего против них не сосредоточили основные силы и средства. Вермахт бил в слабые места советской обороны, достигая локального превосходства за счёт пассивных участков. Но почему советская сторона не определила "направления главных ударов противника"?

А. Исаев, один из ведущих исследователей этой стороны войны, утверждает: "Возможности [советской] разведки по вскрытию перемещений [немецкого] "меча-кладенца" — моторизованных корпусов — были совершенно ничтожными. Перегруппировка крупных механизированных соединений происходила так быстро, что кормившаяся огрызками сведений о движении немецких войск разведка не могла своевременно указывать на создание ударных "кулаков" на том или ином участке фронта". Беда даже не в том, что мемуары участников Московской битвы резко противоречат этим словам. Хуже то, что они лишь запутывают дело. Механизированные соединения у немцев к середине октября 41-го не исчезли, и они по-прежнему оперативно перегруппировывались, пытаясь нащупывать слабые места в прореженной советской обороне. Но теперь у них, почему-то, ничего не получалось.

Про шахматы

Свет на их проблемы был пролит ещё в 1960-е годы. Жуков в мемуарах прямо указывает: он в общих чертах знал, куда противник будет бить. Может быть, военачальник на пенсии прихвастнул и на самом деле ничего подобного не было? Но как тогда объяснить, что 15 ноября, перед новым немецким броском, его скромные силы были сконцентрированы на волоколамском направлении и к востоку от Тулы, там, где ударил враг?

Будущий маршал в своих воспоминаниях говорит и о другом. По его мнению, вяземско-брянской катастрофы вполне можно было избежать, а командование Западного фронта (тогда — И.С. Конев) заранее могло определить реальные направлении наступления противника. То, что это не было сделано, говорит о проблемах Конева как комфронта, а не о том, что это невозможно. Может, Жуков клевещет на Конева?

Есть способ проверить. В середине ноября немцы ударили в сильные места Западного фронта (под командованием Жукова). В то же время они начали наступление и против 30-й армии Калининского фронта, на который к тому времени передвинули Конева. 30-я армия не была усилена, поэтому главный немецкий удар пришёлся в 30-километровый фронт 107-й мотострелковой дивизии, растрёпанной ещё в вяземском котле. У неё было 2 тысячи человек, 7 орудий, 20 пулемётов и 13 танков на 30 километров. Одним орудием на 4 километра и одним пулемётом на 700 метров немцев можно было удержать только в сказаниях про 28 панфиловцев. Вермахт здесь прошёл, как лом через паутину. Не только в конце сентября — начале октября, но и к ноябрю 1941 года И.С Конев не научился определять направления ударов противника. Не надо думать, что Будённый, командовавший Резервным фронтом, был лучше Конева.

Почему у Жукова получалось то, что не удавалось его коллегам на западном направлении? Ответ на этот вопрос банален. Чтобы вскрыть направление удара противника, надо следить за сложным комплексом факторов. Это только у А. Исаева немецкий моторизованный "меч-кладенец" мог "возникнуть словно из ничего на ранее спокойном участке фронта". В реальной жизни моторизованный корпус — это десятки тысяч человек, с сотнями танков и тысячами авто. Немцы в 41-м перебрасывали их не скрываясь, днём.

При появлении на том или ином участке фронта немецкие мехчасти не держались скрытым "кулаком". Достаточно было раз в несколько дней брать пленных, чтобы заметить появление "кладенца". Именно так моторизованные части перед собой в сентябре обнаружил К.К. Рокоссовский. Ну а если штаб фронта не поленился бы и наладил авиаразведку, то не заметить пылящие километровые маршевые колонны с воздуха она никак не смогла бы. Наконец, рёв танковых моторов при длящемся несколько ночей перед ударом выдвижением к переднему краю не услышит только глухой. В сентябре 1941 года немцы под Москвой были усилены сразу многими моторизованными корпусами, переброшенными за сотни километров и более. Танки Гудериана приехали к Брянску после киевского котла. Не заметить всё это можно было лишь при условии слабой организации разведки. У Конева, Будённого и Ерёменко такая проблема была. У Жукова — на их, конечно, фоне — нет.

Подведём итоги. "Одни из вас играют в шахматы хорошо, а другие — плохо, и никакие лекции это не изменят". В конце сентября 1941 года нашими войсками под Москвой командовали герои второй части этой фразы. Они не умели нормально организовать разведку, не занимались адекватным анализом действий противника. Поэтому 30 сентября, имея больше сил, чем Жуков начиная с 10 октября, они были разбиты. После 10 октября сил стало меньше, но умения ими пользоваться у командира Западного фронта — в силу его замены — стало больше. Немногочисленные советские солдаты и танки перебрасывались туда-сюда вдоль фронта, оголяя пассивные участки. Чудес не бывает — после вяземского погрома соотношение сил резко ухудшилось и такой тактикой "тришкиного кафтана" не всегда удавалось остановить врага. Немцы остановились в 12 километрах от штаба Жукова и 25 километрах от Москвы. Но за это они заплатили большими (по их меркам) потерями, оставившими пехотные роты без людей, хотя в тылу их было ещё немало.

Само по себе это ещё не дало бы РККА шансов на успешные декабрьские контрудары под Москвой. Однако и здесь сыграл роль упомянутый субъективный фактор. В этот раз в шахматы хуже играло уже немецкое командование. 29 ноября начальник Генштаба ОКХ Ф. Гальдер пишет в своём дневнике: "В донесениях говорится о подготовке противника к наступлению (?)". Знаком вопроса он отмечал те детали в донесениях, которые казались ему фантастикой. И действительно, высшие штабы с той стороны полностью проморгали контрудары 5 декабря 1941 года. Там, где их наносила Красная армия, своих "кулаков" у Вермахта часто не было. За счёт ошибок его командиров — а вовсе не из-за морозов — объективно более слабые советские войска откинули немцев на десятки и более километров от Москвы.