Регион

Уведомления отключены

4 июля 2016, 04:30

Везунчики из Холокоста

Прожить под деревом два года, дойти пешком из Европы в Иерусалим, ребёнком расстаться с родными. Они сделали всё, чтобы спастись

"Их жизнь начиналась в дерьме. И они смогли построить карьеру, создать семью. Вернуться к жизни", — говорит израильский художник Саша Галицкий про своих столетних учеников.

Саша каждый день учит своих "парней" и "девушек" из домов престарелых выдалбливать картины из дерева. Кружок до гробовой доски, иронизирует Галицкий. Его ученики — герои, последние живые из переживших Холокост.

Частные дома престарелых в Израиле напоминают дорогие отели с апартаментами, домами в аренду и большим парком. Собственные бассейны и фитнес-залы. Пенсионеры занимаются нехитрым творчеством, подтрунивают друг над другом, вспоминают прошлое.

Девять стариков строгают деревяшки в комнате, приспособленной под творческий кружок дома престарелых "Мигдалей ям тихон" в городе Нордиа к северу от Тель-Авива. Самому старшему скоро исполнится 102.

— Товарисч, — выстругивая собаку легавой породы, произносит старик первое вспомнившееся русское слово. — Мой день рождения 16 июля. Счёт уже пошёл на три цифры. 

Руди Барта родился в Берлине в 1914-м, там и встретил войну. Вспоминает, что до неё был пионервожатым. Через полвека встретился в Израиле с одним из подопечных в доме престарелых. Потом тот ученик умер, а Руди продолжает обновлять рекорд долголетия.

— Ты решил в Книгу Гиннесса попасть? — подтрунивает Саша.

— Да брось, Алекс, я уже в ней.

Сидящий рядом Сандо Якубович усиленно старается вспомнить свой год рождения. Не выходит. Сам он из Бухареста. Когда началась вторая мировая, ему было лет 14, а в 16 сбежал от немцев по дороге в Аушвиц. Мама, отец и брат там сгорели.

— Я удрал между колёс состава. Сказал: "Не поеду с вами". "Удери, сынок, если сможешь". Больше я их не видел.

Два года жил под корневищем огромного дерева в румынском лесу. Один местный помогал, приносил еду и тёплые вещи. Потом Сандо скрывался от нацистов на территории Украины, Молдовы, Франции, уехал в Бразилию. После войны попал в Израиль. Жил на берегу Средиземного моря в лагере беженцев под палящим солнцем. В 22 года женился. 

Сандо не хочет смотреть про войну по телевизору.

У него сохранились фотографии отца и матери. В квартире висит портрет отца, сделанный его руками из дерева. Другие работы раздаёт детям. Одна из его любимых — картинка "Адам и Ева", без фиговых листочков. "Всё должно быть натурально и естественно", — улыбается Якубович.

Везунчики из Холокоста

В изображениях стариков преобладает эротический жанр.

Арье выпиливает сплетение рук. Когда началась война, ему было два года. Семья жила в Польше, поляки постоянно угрожали, под двери квартир подкладывали записки, что семья приговорена к смерти. Чтобы спасти Арье, родители скрыли его — парадоксально — в Германии. Потом перебрался в Италию, а после войны в Израиль.

Родители Арье выжили и приехали за ним, мальчик был в кибуце.

— Кибуцы тогда носили чудовищные названия концлагерей — Бухенвальд и другие. Потом уж до властей дошло, что нужно переименовать, — добавляет Галицкий.

Арье кивает головой и завершает рассказ на положительной ноте. Родителям сына не отдавали, они его выкрали и увезли в Яффу. Supergirl, оценивает маму Арье.

— Алекс! Какой размер оставить у Давида? — спрашивает в это время Эхезкель Левин, стараясь не повредить главную деталь мужчины на своей поделке.

Эхезкель родился в 1928 году, тоже в Польше.

— Пришла акушерка, и я родился, — кратко объясняет своё появление на свет.

За четыре года до начала Второй мировой переехал в Палестину с родителями. Остальная семья, более 20 человек, погибла в Краковском гетто. В год признания независимости Израиля — 1948-й — принял на себя командование в бою возле Неби Даниэль. В течение суток держал оборону попавшей в засаду колонны грузовиков.

— Всё на свете имеет начало и конец, — философствует Эхезкель, — и на всё надо иметь терпение. Однажды в 49-м мы попали в засаду, бой продолжался 30 часов без перерыва. Один парень сказал мне: "Это невозможно, мы живыми не выберемся". Я ответил, что собираюсь жить дальше и обещаю в случае чего поссать на его могилу, чтобы росли цветы. Этот парень выучился потом на профессора Хайфского университета.

Рядом с Эхезкелем молча и усердно создаёт деревянного Будду Макс Гальперин 1933 года рождения. Сам из Кракова, переехал в Израиль в 1957-м. Когда пришли немцы, всех согнали в гетто в городе Бохня. Халперну и ещё четверым удалось бежать. Укрылись в лесу, сделали себе бункер.

— Немцы искали нас, в нескольких километрах было гестапо, но мы их обманули, — твердит "парень" Максим.

Не выжили бы без помощи польских семей из деревни Хростово.

— Запишите их имена, запишите, — требует Гальперин. — Они получили звание "Яд ва-Шем" (Праведник народов мира). Владислав и Янина Корта. Ян и Бронеслава Долонка.

Евреи бежали в Иерусалим и в Первую мировую. Из такой семьи 83-летний Ньюман. Везунчик, родился на земле Израиля. 

— Папа удрал с Украины в 1917 году, четыре года шёл в Палестину. В 1921-м вошёл в Иерусалим.

На самом деле Ньюмана зовут Наум, но он так не хочет.

Отец Ньюмана выучился выравнивать камни у арабов за годы пешего путешествия. Этот навык ему пригодился, каменному Иерусалиму нужны были строители.

— Мой отец строил Израиль. До сих пор храню инструменты, которыми он работал.

Старики говорят, что тяжело работать с деревом до того момента, как начинает получаться.

Многие делают деревянные картины с рисунков человека, который жил в Польше и сгорел там в лагере. На них видна подпись — R. Satt. Кто-то в Израиле издал книгу его рисунков: люди разных профессий — портной, сапожник. 

— Девушки тебя боятся, — говорит Саша заходящему в комнату старику, который неважно выглядит после нескольких операций.

— Арье. Меня зовут Арье. Я Лев, — возражает старик.

На занятия Галицкого в доме престарелых "Ахузат Полег" собралось 5 "парней" и 3 "девушки". Потом их сменят другие ученики.

Иегуда Манор, бывший лётчик, аккуратно и ласково выпиливает Бен Гуриона. Число деревянных Бен Гурионов учеников Саши Галицкого уже перевалило за сотню. Но у Иегуды личная история, израильский лидер вручал ему знак отличия.

Иегуда приносит доказательства факта встречи. Гордо показывает фотографию молодого себя вместе с политиком.

— Ты тут красивее Бен Гуриона, — замечает Саша.

— Я и сейчас красивее.

В 1939 году родители Манор отправили сына в Палестину, а сами остались в Чехии. После войны жива была только мама, осталась в Чехии. В 1948 году Израиль заключил с Чешской Республикой договор о покупке "мессершмитов", произведённых для нацистской Германии. Иегуда был одним из первых еврейских пилотов, которые обучались на авиабазе в Чехии.

— Меня отправили потому, что учился на лётчика и знал чешский язык. Со мной на одном курсе были будущий президент Эзер Вейцман и много ребят, которые прошли Аушвиц.

Иегуда вздыхает и переключает внимание на Бен Гуриона. Находит в нём черты Горбачёва и Черномырдина.

Саша помогает ученикам придавать дереву правильные формы и тормошит, чтобы творили активнее.

— Их нельзя оставлять наедине со своими мыслями, — поясняет Галицкий и тут же говорит одному из своих "парней". — У тебя носорог не стоит.

— Как не стоит? Ну да, не стоит.

— Голова большая, перевешивает, яиц не хватает, вот и не стоит.

— У нас у всех их не хватает, — бурчит престарелый ученик. 

Арье Эйтан выдалбливает кормящую мать с ребёнком. Родом из Италии. Родители — выходцы из Венгрии. В 1944 году, когда ему было 17, попал в Аушвиц.

— Я единственный, кто спасся из нашего итальянского городка.

После войны был направлен в лагерь на Кипр, провёл там год. Пытался убежать, поймали. Еврейскую фамилию скрыл.

— Назвал своё итальянское имя Армандо и сказал, что фамилия Жопа. Армандо Жопа. В Израиле потом умолял дать мне другую фамилию, — хохочет Арье.

В 1947-м приехал сюда, а в 48-м, когда началась война с Сирией, раненым попал в сирийский плен. Находился полгода в тюремной больнице, потом в тюрьме. В 49-м его обменяли. Женат, счастлив. Двое детей, восемь внуков, четыре правнука.

— Продолжаю трахаться уже в третьем поколении, — восклицает гордо и продолжает строгать мать с ребёнком, насвистывая Морриконе.

Саша говорит, что научить стариков высокому искусству обработки дерева невозможно. Для многих каждое занятие, как первое, кто-то берёт чужие работы и даже не замечает. Зато занятия отвлекают их от тяжёлых дум.

— Никита? (на иврите — "почистил"), — кричит Саша.

— Никита Хрущёв, — смеётся Шмулик Мальц и подмигивает учителю.

— Они играют тут спектакли, — тепло улыбается Галицкий.

Диалоги Саши с учениками похожи на цитаты Ремарка. Испытания, выпавшие на долю стариков, вероятно, только обострили чувство юмора.

— Левая задняя нога вышла некрасивая, — сокрушается бабушка Эдит.

— Можно её исправить, да и правую ногу надо бы опустить, — отвечает Саша.

— Справа не нога, а зайн (мужской половой орган).

— Как?!

— Понимаешь, — терпеливо объясняет бабушка Эдит, — если делать из него ногу, то надо вырезать на ней пальцы, а они отломаются. А зайн гладкий и без пальцев.

— Логично, — соглашается Саша. 

— А всё-таки жаль, что на нём нет пальцев, — вздыхает кто-то рядом.

На Доме престарелых "Ришон Лецион" висит большая табличка "120". Максимальный возраст здешнего жильца. Израильский дом престарелых — не то, что думает россиянин, когда слышит эту фразу.

Услуги домов "Ришон Лецион", "Ахузат Полег" и "Мигдалей ям тихон" стоят недёшево. Но в Израиле хорошие пенсии — обратная сторона высоких налогов для работающих. Выходя на пенсию, гражданин Израиля получает единовременную выплату — среднюю зарплату, помноженную на количество лет трудового стажа. На эту сумму можно купить квартирку в Доме престарелых.

— Здесь нет слова "доухаживать", — говорит Галицкий. — Если 100-летнему старику нужно заменить хрусталик, его заменят.

В восемь утра группа столетних резчиков получила инструмент и принялась за работу.

— Я хочу сесть в угол, потому что опоздал, — говорит вошедший.

Это Моше Абрамович, ему 93, у локтя виден вытатуированный номер — наследие Аушвица. В 1940-м его привезли в концлагерь Биркенау. Всем пропечатывали номера на руке.

— Ставили по алфавиту, а я, как первая буква А, опоздал в строй, номер уже ставили еврею Б — Блюму. За опоздание получил два удара, а Блюму зачеркнули недописанный номер и поставили другой. Я встретился с Блюмом после войны, он всё время показывал руку с зачёркнутым номером и говорил: "Смотри, что ты мне сделал!" Я получил свой номер 142596 и полосатую одежду, — рассказывает Моше.

Номер оказался счастливым. В цифре 9 не пропечаталась одна точка, и она стала походить на 7. Из-за этой путаницы он дважды избежал печи.

Пока Моше предаётся воспоминаниям, старик Эммануэль начинает петь русские песни времён войны на иврите.

Многие русские песни в середине прошлого века в Израиле перевели на иврит или сочинили свой текст.

Старики говорят, что раньше в Израиле вообще всё было русское: язык, одежда, мат. В 1940-е годы для приучения переселенцев к своему языку создали Общество сохранения иврита. Его активисты ходили по улицам и журили беседующих на русском: "Говорите на иврите, *б вашу мать!"

— Давай часы, — на русском говорит Меир Шавит, далее продолжает на иврите. — Это была первая фраза, которую я услышал от русского.

Меир из Будапешта. Работал в нацистском аэропорту во время войны. Строил взлётную полосу.

— Мы её недостроили, меня освободили русские, — глаза деда радостно блестят.

Первая встреча с русскими была для Меира не особо приятной. Он с ещё одним евреем шёл по аэродрому, навстречу пьяный офицер, в руке наган. Начал угрожать, задобрили часами.

95- летний Кароль Браунер выпиливает бабочку. С деревом он работал и у немцев в лагере на лесозаготовках. В его румынском городе Яссы немцы в первый же день убили 15 тысяч евреев. Он сбежал с братом из дома. Поймали на дороге — она была красная от крови — и отправили в полицию выснить личность.

— Мы с братом зашли не туда, где сидели немцы, а в соседнюю дверь и сбежали через другой ход.

Кароль с братом спрятались в чьём-то сарае. Дождались темноты. Вернулись домой, там было пусто, как и в булочной напротив. Пекарей убили.

— Деревянный парус должен быть похож на бюстгальтер, — возвращает в действительность голос Саши Галицкого.

— Теперь понятно, — отвечает Давид, бывший владелец магазина женской одежды.

Поющий русские песни Эммануэль вдруг заговорил про Путина.

— У нас в Израиле он был неоднократно. Встречался со своей учительницей, помог ей.

— Как он ей мог помочь? Если только дорогу перейти, — смеётся бывший заключённый Аушвица Шави Майер. Он уже восемь лет один. Сначала умерла жена, потом погиб единственный сын, военный офицер. А с юмором у Шави всё отлично.

— Хороший мужик Путин. Гудмэн, — дал оценку Эммануэль.

— А я служил в Красной Армии и могу говорить по-русски, — деловито заявил 95-летний Моше Маор. До этого времени казалось, что его интересует только мужчина с гитарой, которого он выдалбливает.

В 1941 году Моше оказался в лагере в Черновцах. Русские их освободили, и мужчин призывного возраста отправили в армию — в глубь России охранять пленных немцев.

— Отличается, как они к нам относились и как мы к ним, — качает головой Моше.

Саша Галицкий работает в семи домах престарелых. Его опыт, истории учеников, их юмор и жизнелюбие вошли в книгу "Мама, не горюй" — о том, как строить отношения с пожилыми родителями. Общение Саши со стариками наполнено доброй иронией. 

Урок закончился, ученики распрощались с учителем. Осталась одна глухая Тамара Равиц из Варшавы. Её отец, работавший журналистом, в 1939 году убежал в Прибалтику, там японский консул давал липовые визы. Из Японии бежали в Америку. В Израиль приехала в 1950-х годах.

Саша поднёс колокольчик к её слуховому аппарату. Тамара не слышит. Ещё раз позвонил.

— Слышу-слышу я, просто надо доделать, — не поднимая головы, шлифует доску Тамара.

— С ними можно сойти с ума, но не сегодня, — смеётся Саша, приобняв ученицу.

Подписаться на LIFE
  • yanews
  • yadzen
  • Google Новости
  • vk
  • ok
Комментарий
0
avatar

Новости партнеров