Пограничное состояние
Больше двух лет на востоке Украины идёт война. Конфликт Киева и самопровозглашённой республики то затухает, то обостряется с новой силой. Всё это время на передовой, у границ войны, живут люди.
Село Зайцево — самая северная точка противостояния сил ДНР и Нацгвардии Украины. Она чуть дальше по дороге от Горловки и располагается аккурат между воюющими сторонами. Это и не демилитаризованная зона, и не выжженная земля. Это аккуратное небольшое село — безусловно, одно из самых опасных мест на земле. Уже два года Зайцево — как локальная репетиция конца света, когда огонь рычит и падает с небес, когда твой дом уже не крепость, а место, которое могут разрушить в любую секунду. Зайцево — это вроде бы место жизни, а на деле — место на границе между жизнью и смертью: приграничная зона на языке военных и ежедневное пограничное состояние для мирных жителей.
Одноэтажный серый дом стоит почти на окраине. Зелёные ворота покусаны ржавчиной и покрыты оспинами пулевых и осколочных отверстий. Тем не менее на краске нацарапано куском извёстки: "Здесь живут люди" — то ли оберег, то ли гордая человеческая позиция, высказанная в полный голос и вопреки любым смертям, вопреки любой войне.
Железная дверь внезапно распахивается, и на сельскую улицу, бодаясь и прыгая, выбегают два козлёнка. За ними гонятся четыре котёнка. А за всем этим зоопарком, крича, как авиационная сирена, бежит Рита. Козлята и котята бросаются врассыпную, а Рита носится по кругу, но, почти настигнув козлёнка, внезапно теряет тапку. Рита надувает щёки, но не расстраивается, трясёт своей пшеничной шевелюрой, натягивает тапку и с новыми силами пускается в погоню.
— Ну вот, и так всегда. Поросёнок ты мой, — вздыхает мама, которая выходит на улицу и пытается схватить Риту.
Козлёнок, который почти поверил в спасение, бросает на маму Риты полный надежды взгляд, но тут же попадает в руки к девочке — довольная Рита пыхтит и тащит белоснежного козлёнка за ворота, во двор.
Рите всего три с половиной года. Впрочем, для места, в котором она живёт — это не всего, а уже три с половиной года. Больше двух лет подряд она гуляет, спит, играет на передовой — мало кто из её соседей может похвастаться таким стажем. Дом по улице слева разбомбили полгода тому назад. Ещё несколько соседних участков обстреляли так, что их хозяева предпочли съехать как можно быстрее. В итоге на их улице в тридцать с лишним домов жилыми остаётся лишь пара.
Рита живёт на улице Брусилова, русского генерала — героя Первой мировой войны. В военном деле девочка понимает гораздо больше не только своих сверстников, но и многих взрослых. Словарный запас Риты начинается со слов: папа, мама, мина, 88-й и 122-й калибр. Она может отличить патроны Калашникова от патронов крупнокалиберного пулемёта.
— Это мы нашли за домом. А эта, бум, совсем рядом. А эту пульку достали из стены, — Рита крутит в руках патрон от крупнокалиберного пулемёта. Патрон ей почти с ладошку — недавно был очередной обстрел, и он застрял в стене приблизительно в сантиметре от комнаты, в которой спала девочка.
Но Риту это совсем не страшит. Её, кажется, вовсе ничем не напугаешь, ведь артиллерийский обстрел для неё — это "громкий бум", которые устраивают взрослые дяди. Несколько дней назад, когда стреляли трассирующими пулями, Рита закричала: "Фейерверк!" и побежала смотреть. Мама Таня ухватила её, как козлёнка, за загривок в самый последний момент.
В детстве у каждого ребёнка есть любимые игрушки. Любимые игрушки Риты находятся во дворе у сарая. Царственно восседая на банке из-под тушёнки, она хвастается своими драгоценными находками. Это три мины, снаряд от РПГ, различные осколки, а в самой большой кастрюле лежат большие и маленькие пульки. Девочка гордо высыпает их себе под ноги и, улыбаясь, начинает раскладывать по кучкам, как обычные дети раскладывают значки, вкладыши и фантики.
Война присылает Рите новые "подарки" почти ежедневно. Войска ДНР базируются чуть не доезжая села Зайцево. Украинские силовики разбили позицию на той стороне поля, за деревьями — до них метров триста. Раньше их было видно хуже из-за сарая во дворе — но недавно дяди постарались, и теперь у сарая нет задней стенки. Там Рита нашла ещё одну хвостовую часть мины, которая и разворотила кирпичную кладку. Теперь под камнями лежит покорёженный Ритин велосипед и коляска. По коляске Рита не скучает, а вот велосипед — совсем другое дело, на нём можно было кататься хотя бы днём, пока дяди опять не начали взрывать свои взрослые игрушки.
Трёхгодовалая Рита помнит, что соседний перекрёсток им с мамой лучше быстро-быстро пробегать, потому что дяди за кустами любят иногда устраивать "бум", просто забавы ради. Рита понимает, что это такие правила во взрослых играх. Девочка не знает, когда они наиграются, но каждый день ранним утром, когда обстрелы стихают, она выбегает на улицу или во двор искать новые подарки, которые прислала война.
— Я очень надеюсь, что всё это скоро закончится. Она совершенно ничего этого не боится. Это же ненормально как-то, да? Она же ребёнок, она же не должна играть со снарядами. Мы не можем отсюда уехать и не хотим уезжать — это наш дом. Пусть лучше они уходят отсюда все, — мама Риты идёт в дом наливать чай. А Рита хватает, как она ласково его называет, "хвостик" от мины и кладёт его в багажник игрушечного трактора.
— Буууу! — рычит Рита и катит пластмассовый трактор, подталкивая его ногами, она ловко объезжает снаряд от РПГ, два хвоста от крупных мин, лавирует мимо осколков. Рита на тракторе доезжает до крыльца, открывает игрушечный багажник, достаёт мину, размахивается и бросает её в сторону. Мина звонко падает рядом и с металлическим жужжанием катается из стороны в сторону по камням.
— Бум! — кричит она и смеётся. А затем убегает домой пить чай, пока дяди за дальними деревьями опять не взялись за старое.
Самая южная точка противостояния — село Коминтерново. Найти дорогу туда по военным меркам просто: после сгоревших танков чуть вперёд и сразу же направо. На въезде в село в небе реет красный флаг — и это не метафора — знамя Победы повесили на электропровода, закрепили двумя тросами, и теперь полотнище колышется на ветру в пяти метрах над землёй. Это чтобы было видно, какая сегодня власть в 12 километрах от Мариуполя. За два года село несколько раз переходило из рук в руки — вооружённые силы ДНР заходили сюда на несколько дней, но затем в атаку шли украинские силовики, танки разворачивались на узких улочках и водружали сине-жёлтое знамя.
Потом атака следовала с другого фланга, и сине-жёлтые флаги исчезали отовсюду. В советской комедии "Свадьба в Малиновке" была своя система опознавательных знаков, и фраза "опять власть меняется" означала, что пора снимать будёновку и класть её за пазуху, если в село заходят белые. В селе Коминтерново, названном в честь коммунистического интернационала, ситуация как в советской комедии — за исключением того, что никому не смешно.
Особо горячие часы в селе с шести вечера и до глубокой ночи — здесь перестрелки. Позиции ДНР и украинских силовиков на расстоянии прямой видимости друг от друга.
— Это ты что же говоришь, что не стреляют? Одни начинают, а потом и другие подхватывают, — громко возмущается Егор Семёныч, споря с соседкой. В пиджаке и панаме, с неизменной сигаретой в зубах — он исполняет в деревне роль всезнающего и ворчливого старосты.
В Коминтерново он переехал ещё во времена СССР из Курской области — тут земля плодороднее, решил Егор Семёныч. Но в последнее время из земли он выкапывает совсем не картошку. Во дворе его дома клетка с курицами, загон для свиней — а за забором поле и грядки.
— Вот тяпкой долбанул, а земля и загудела — и что теперь с ней делать? — Егор Семёныч разрыхляет землю — из-под кучи выглядывает неразорвавшаяся боеголовка снаряда.
— Вы, главное, в костёр не кидайте — говорят ему подошедшие военные ДНР. Егор Семёныч сурово смотрит на военных, давая понять, что шутку он понял, но от этого не легче. Военные обещают снаряд увезти.
— Как же это всё задолбало, — громко добавляет Егор Семёныч. — Мне-то что, я встану в доме, о стену обопрусь — стена и есть стена, выдержит. А не выдержит — так и хрен с ним, но пока тьфу-тьфу, лишь бы дом стоял да урожай был, — Егор Семеныч закуривает, в его условиях вредная привычка не кажется такой уж вредной. Затем, чинно повернувшись спиной к позициям украинских военных, он идёт в дом. Взрывоопасный урожай остаётся на огороде.
— Что делать, что делать. Мне ещё мама, земля ей пухом, говорила: "Не знаешь, что делать — бери косу и коси". Ни у кого ничего просить не буду, сама всё сделаю, — коса в крепких руках тёти Любы с хрустом срезает траву.
Любовь Ивановну в Коминтерново знают все. Если бы она родилась мужчиной и стала военным, то со своим характером и командирскими манерами уже была бы генералом. Два года назад у неё был самый богатый дом в селе. Дом тётя Люба строила сама с начала 90-х годов, когда только купила здесь участок земли, и до 2000-х, когда положили последний камень брусчатки во дворе. Сегодня из нажитого целой осталась корова. Остальное имущество существует лишь с приставкой "было".
— Здесь была наша машина, мы её купили только-только. Здесь комната главная была, и там весь ремонт, вся мебель, шкаф, кондиционер, всё-всё-всё, а здесь была собака — когда прилетел первый снаряд, у пса разорвалось сердце.
Последний взнос за автокредит тётя Люба должна была вносить 9 сентября 2014-го, а пятого микроавтобус загорелся. А комнату разнесло в щепки и труху — в дом угодил снаряд "града".
Денег отстроить дом заново нет. Кредит за машину продолжает набегать, оплачивать его и нечем, и уже не за что. А переехать и бросить всё, что выстраивала своими силами, своими руками почти тридцать лет, тётя Люба не желает категорически.
— Уехать — и что, на площади сидеть, в барабан бить? У политиков этих милостыни просить? Да я никогда ни у кого милостыню не просила. Я мужа после инсульта выходила, двух сыновей вырастила, дом построила. Один раз построила и ещё построю. Кроме нас самих, мы здесь никому не нужны. Поэтому брать косу и косить — в этом я уверена точно. Сейчас корову накормим, а дальше и видно будет.
Тётя Люба вытирает пот со лба, берёт мужа под руку, и они вместе идут косить траву возле дома.
— Накрываем тебя сначала одеялом, теперь ещё одним. А если сильно будут громко бомбить, мы с папой ляжем рядом, ты не бойся, — Ирина открывает дверь шкафа и подбивает одеяло вокруг трёхлетней Эльвиры.
У Иры четверо детей и ни одного подвала, поэтому детей постарше она прячет под кровать. А самую маленькую Эльвиру запирает в шкафу. Около года назад, когда в дом попал снаряд, девочка почти перестала говорить.
Эльвира сидит в шкафу и смешно выглядывает из-под одеяла. Сейчас не стреляют, и всё словно понарошку. Если бы Эльвира умела читать, она бы прочитала сказку "Хроники Нарнии", в той истории британские дети прятались от фашистских бомбардировок в большом платяном шкафу и там нашли новый волшебный мир, где добро побеждает зло. Эльвира пока не знает, что шкаф вряд ли спасёт от взрыва, она знает лишь то, что её родители создали для неё волшебную страну, где она находится в безопасности, где её не затронет никакая беда.
Семье Ирины ехать некуда — дом только здесь, в Коминтерново. Пытались переехать к сестре и матери в центральную Украину. Но те сказали, что они террористы, и перестали с ними разговаривать.
— Для них мы из другого мира, с другой планеты. Они слушают ту чушь, которую им говорят, и верят в неё. Я не стала ждать и убеждать их — мы всей семьёй уехали из Запорожья и вернулись сюда. Нам привозят гуманитарку, военные привозят еду. Эльвира помаленьку начала говорить и перестала бояться. Ну почти, конечно.
Чтоб дети боялись меньше, Ирина выдумывает им свою волшебную страну. Дом она называет ёжиком. Когда рядом с домом разорвался гранатомётный снаряд, весь шифер тряхнуло ударной волной, подбросило вверх и вырвало вместе с гвоздями. Шифер упал на место, и гвозди торчали шляпками вверх, как иголки ежа. А сгоревший мопед Ирина зовёт кузнечиком. В тот день, когда его купили и поставили в огороде, в двух метрах разорвалась мина, и мопед подбросило в воздух взрывной волной.
— Будем считать, что он подпрыгнул, — смеётся Ирина. Из дверей выглядывает Эльвира, она только выбралась из шкафа. Возле входа в дом стоит картонная коробка с вырезанным входом, она очень напоминает шкаф. Внутри сидит котёнок и смотрит на Эльвиру, а Эльвира — на котёнка. Они понимают друг друга без слов, оба знают, куда бежать, если начнут рваться бомбы.
Колхозный проспект — самая окраина Донецка. Проедешь по проспекту дальше и врежешься взглядом в нависающее чудовище разорванного аэропорта. Он словно смотрит за тем, чтобы вокруг по-прежнему было неспокойно. Куйбышевский район и поселок Весёлый — две пограничные зоны нескончаемого противостояния.
Здесь, на Колхозном, стоит дом Любови Антоновны. Вокруг забор, аккуратно подпираемый колышками, — его уже столько раз посекло осколками, что не стоит его чинить. Главное, чтобы не завалился.
Любовь Антоновна — 77-летняя, высокая, стройная. У неё лазурного цвета глаза и седые волосы, на голове косынка, а сверху на старое платье наброшена безрукавка. Её платье словно соткано, сшито из разных кусков, наверное, и жизнь Любови Антоновны тоже была склеена из эпох, как из кусочков материи, которые сейчас изучают на школьных уроках истории.
Ей было пять лет, когда немцы отступали с Украины под ударами перешедшей в контрнаступление Красной армии. Это был 1943 или 1944 год, она уже и не вспомнит точно. Но она помнит другое: село Кирово, Ореховский район, Запорожье, его должны были освободить от оккупации, наверное, со дня на день.
Она была дома, она и ещё четверо детей. Мама готовила тесто для хлеба. В дверь нервно постучали, мать открыла дверь, там стояли фашистские офицеры из карательной группы, такие искали партизанов в украинских лесах, а тогда почти все мужчины деревни ушли в партизаны. Отец Любови Антоновны тоже ушёл.
— Где твой муж, говори! — кричал на её мать староста, который сотрудничал с фашистами. Мать ничего не сказала, она уверила, что уже давно не видела мужа. И тогда двое немецких офицеров, двое улыбчивых молодых людей в красивой и молодцеватой форме, принесли железный прут. Маленькая Люба стояла возле стола и смотрела, как прут засунули в печь, накалили и приложили сначала к одному глазу её матери, а затем к другому.
— Раз ты не видела своего мужа, то не увидишь и теперь, — сказал староста, и они с немцами ушли. А когда немцы отступили, старосту повесили местные жители на окраине села. Отца её позже убили на войне. Слепая мать умерла после окончания войны. Детей отдали в детский дом.
После детского дома Любовь Антоновна жила и работала в Донецке. Сначала уборщицей, а затем, уже до выхода на пенсию, водителем трамвая и троллейбуса. Любовь Антоновна гордилась тем, что ей удалось стать водителем троллейбуса и всю жизнь проработать в своём городе.
А ещё она гордилась своим внуком Сережей. Он приезжал к ней в частный дом. Он обещал, что проведёт водопровод. Он ехал к ней с подарками в октябре 2014 года. Он проводил свою приёмную дочку в школу и стоял возле школьного двора, когда разорвался снаряд. Загорелся соседний рынок, а в спину Сергею прилетело четыре осколка. Он умер на месте.
— Я же помню, мне сон такой плохой ночью приснился, что шла я будто, а у меня один тапочек с ноги свалился. Я так переживала. Ещё с утра позвонила Сереже, говорю: "Что с тобой?" Он говорит: "Бабушка, ну прекрати, всё в порядке, я же заеду к тебе через несколько часов". А потом нету-нету, уже позже позвонили.
Любовь Антоновна знала, что Сергей жил со своим взрослым сводным братом Денисом. Денис тяжело болел, и брат не мог его оставить и переехать. Денис не был для бабушки родным, они почти не виделись, но Любовь Антоновна знала, что после смерти Сергея у неё нет никого, что война отняла у неё единственного внука, и тогда она позвонила Денису и предложила стать её внуком. Теперь они вдвоём живут здесь же, на окраине Донецка. Живут бедно: пяти тысяч рублей в месяц едва хватает на картофель и хлеб.
Любовь Антоновна заходит в дом, здесь у неё старая печь, потёртый диван. Когда начинают стрелять, они садятся на него вдвоём с внуком и слушают канонаду. Она проходит в тесную комнатку: там, в красном углу, висят иконы.
— Только они и оберегают, — плачет Любовь Антоновна. А рядом, под зеркалом, единственная фотография внука, которая осталась у бабушки. Ещё одно напоминание чуть дальше по улице — там стоит памятник погибшим в Куйбышевском районе Донецка и погибшим в посёлке Весёлый — восемь каменных стел, на которых десятки фамилий.
— Я же каждый раз теперь буду мимо внука ходить, — говорит она. На пятом памятнике она находит фамилию и инициалы Серёжи. Разорванные осколки жизни и здесь не могут сойтись — все эти фамилии тех, кто пытался выжить в пограничном состоянии гражданской войны, того ада, что происходит сейчас здесь. Любовь Антоновна словно поглаживает фамилии всех погибших, проводит по ним рукой и прощает всех тех, кто ежедневно расстреливает окраины Донецка.
Разворачивается и идёт к дому, здесь ей недалеко. Она переходит дорогу, проходит ещё три дома до покосившегося забора и отворяет дверь во двор. Подходит к дому, замирает, а потом неспешно и свободно отворяет ярко-синие ставни — теперь и дом смотрит в мир тем же лазурным взглядом Любови Антоновны. На миг кажется, что разорванный на части мир становится немного лучше.
Но потом где-то вдалеке опять звучит автоматная очередь...
