Его сиятельство Бесогон. Как Никита Михалков всех оттеснил

Если, точно в компьютерной игре, для Никиты Сергеевича Михалкова, празднующего сегодня 75-летний юбилей, нужно было бы избирать класс героя одним словом, то на ум бы, конечно, пришло очевидное — барин/вельможа. И это справедливо. Однако есть и другое — то, что скрыто, — это тип крестоносца. Ведь при всей своей подчёркнутой автономности и холёной сытости Михалков не гнушается довольно-таки изнурительной войны за вечные ценности. Второе тут, ясное дело, подкупает куда больше первого.

И борьба эта — не упаднически-трагическая, а, скорее, размеренно-наступательная — ведётся масштабно и колоритно. Собственно, говоря о Михалкове, неизбежно упоминаешь его масштаб, современным режиссёрам практически недоступный. И не только с точки зрения реализации (ни у кого нет столько возможностей, как у Никиты Сергеевича), но и в плане замысла как такового.

При этом данный масштаб отнюдь не означает априорного превосходства. Наоборот, всё может быть совсем грустно, как в ленте "Утомлённые солнцем — 2: Цитадель", полной несуразиц и фальши. Это, кстати, тоже отличительная черта некоторых лент, к которым в том или ином качестве причастен Михалков. Режиссёрский "Солнечный удар" — это реверанс альтернативной истории, которая могла бы быть. А вот если мы вспомним студию "Тритэ", основанную Никитой Сергеевичем, то в "Стрельцове" её производства нет никакого футболиста Стрельцова, но лишь вариация на тему, а в "Движении вверх" показан литовский баскетболист-антисоветчик, который никаким антисоветчиком не был.

С другой стороны, масштаб Михалкова, как правило, ошарашивает, вдохновляет и очаровывает. Так было с эпической лентой "Сибирский цирюльник", которая в своё время вернула российские фильмы в кинотеатры. В провинции она стала едва ли не первой, на которую зрители покупали билеты заранее, а сеансы проходили с неизменным аншлагом.

Да, масштаб Михалкова уходит то в плюс, то в минус, но при этом он почти всегда органичен. О чём, о ком и как бы ни снимал режиссёр, с годами всё больше вязнущий не в любви к искусству в себе, а в любви к себе в искусстве, он всё равно остаётся художником классической русской школы. Михалков неизменно убедительно показывает духовную драму русского человека на фоне бесконечной русской шири. Той, что одновременно ранит и очищает душу.

Но это трагедия, скорее, не "маленького человека", а "лучших людей Отечества" — тех, кто и в судьбе своей, и в образе жизни старались возвыситься до "сверхчеловеков". Тут Михалков, проводя литературные аналогии, больше напоминает не близкого ему Бунина, а чуждого Горького. Да, соглашусь, странная и в чём-то даже дикая параллель.

Именно рефлексия Михалкова о том, кем могли бы стать лучшие люди, а вместе с ними и Отечество, пожалуй, и наиболее любопытна в его режиссёрских работах. Это образ уже альтернативного будущего, поданный через безальтернативные ошибки прошлого. И при этом в лентах Михалкова всегда чётко поданы и бережно защищены те самые высшие ценности и моральные ориентиры. Кстати, Никита Сергеевич блестяще умел это делать без всякого морализаторства, как в "Родне", например.

А вот когда мораль уже в принципе не нуждается в особых художественных экзерсисах, тогда Михалков окончательно превращается в барина-крестоносца — становится пламенеющим выразителем русской консервативной мысли. Его "Бесогон" — безусловное явление отечественной публицистики. Можно соглашаться или нет, но в нём Михалков — безапелляционно монолитная фигура, оттесняющая лишнее, очищающая древо истории от шелухи.

И тут есть соблазн заявить, будто Никита Сергеевич — вообще вне времени и контекста, абсолютно самодостаточная фигура, но это стало бы бесстыдством. Ведь кто-кто, а Михалков при любой власти идеально вписан в систему и с ней соединён сотнями силовых линий. Но вот в чём фокус: достигается это не только благодаря стоянию на плечах гигантов, но и благодаря тому, что Никита Сергеевич — уже сам гигант и подвинуть его почти невозможно.

Вот и его герой, уже как актёра, — это человек, не просто вписанный в национальный контекст, но персонаж, пустивший корни в глубинные основы русскости. Он миф, да, но он же и мифотворец. Идеальный пример тут — криминальный авторитет Михалыч из ленты Балабанова "Жмурки".

И даже то, как Никита Сергеевич редко, но сверхметко умел исполнять в фильмах песни, становящиеся отчасти гимнами русской души, свидетельствует о его большом чувстве момента. Оно, это чувство, в сочетании с масштабностью и крестовым походом делает Михалкова не уходящего и не наступающего века, но века бесконечного. Никита Сергеевич — опытный тяжеловес, выигравший не нокаутом, но по очкам. Впрочем, для истории важен лишь результат.