Красные и белые против радикалов. Как ломали шею азиатскому басмачеству

В краткую бурную эпоху между мировыми войнами китайский народ жил внутри работающей мясорубки. В стране шла гражданская война, Поднебесную рвали на части военные вожди, причём зачастую такие батьки-атаманы контролировали территорию и население размером с европейскую страну, формально признавая над собой какое-то правительство, а в реальности чиня суд, вводя законы и собирая налоги по своему усмотрению.

В 20-е годы в этот кипящий котёл попало множество беженцев из России: солдаты и офицеры разбитых белых армий, казаки, обычные люди, по тем или иным причинам не видевшие себя в советском государстве. Большинство из них просто пытались выжить в новых условиях, но среди беглецов хватало и авантюристов, и просто решительных людей, которые предпочитали творить историю сами, а не плыть по течению. Тем более что огромную долю мигрантов составляли военные, офицеры, привыкшие к дисциплине и крови.

Около 50 тысяч русских осели в Синьцзяне. Это регион на крайнем западе Китая, крупный и редконаселённый. Синьцзян — край живописный, но в основном это ландшафты, не слишком удобные для жизни... горы, пустыни. Однако главной особенностью этих краёв было население. Здесь, кроме собственно китайцев, жили (и живут в наше время) мусульманские народы — уйгуры, дунгане.

Между тем лидеры Советского Союза внимательно смотрели через границу. Эпоха сменилась, и в Москве романтиков мировой революции заменяли прагматики с их прозаическими национальными интересами. Если Коминтерн всё ещё смотрел на мир через призму классовой борьбы и революционных движений, то Наркоминдел СССР видел ситуацию иначе. Кремль опасался активности Японии, которая открыто и чуть ли не демонстративно строила свою империю на Дальнем Востоке. Однако японцы увязли в Китае, который, даже раздираемый внутренней смутой, был слишком огромен, чтобы его можно было легко и быстро завоевать. Соответственно, в Советском Союзе были заинтересованы в надёжных коммуникациях с китайским правительством Чан Кайши. Синьцзян с этой точки зрения был очень полезен просто в силу географического положения — эту линию связи с Китаем японцам было просто нереально перерезать.

Беда в том, что местный губернатор Цзинь Шужэнь был проблемой. Чан Кайши его контролировать в отдалённом краю толком не мог, чем губернатор и пользовался. Он воровал безоглядно, обкладывал налогами население. И совершал эти "милые проделки" под лозунгами китаизации. Чиновники на местах старались не отставать от шефа, так что население помаленьку сатанело. В 1931 году в Синьцзяне вспыхнуло восстание. Поводом послужили приставания одного из мини-тиранов к уйгурке. Но, как часто бывает, лекарство оказалось не лучше болезни.

Повстанцы принялись убивать не только чиновников, а вообще всех китайцев, до каких могли дотянуться. Поначалу восстание возглавили местные чиновники-мусульмане средней руки, но для солидности они вскоре позвали руководить восстанием генерала Ма Чжунъина — дунганина с колоссальными амбициями. Новый лидер считал себя инкарнацией Тамерлана и в смуте увидел шанс создать мусульманскую империю в центре Азии, свободную от неверных. Так что он быстро отбросил всяческие приземлённые требования насчёт налогов и коррупции, поднял знамя джихада и принялся завоёвывать Синьцзян.

Однако в один прекрасный момент "новый Тамерлан" получил отпор с неожиданной стороны. У городка Турфан его людей встретили пулемётным огнём. На сцену вышла община, на которую до сих пор внимания не обращали, — русские эмигранты.

Сначала русские просто организовали отряды самообороны в своих посёлках. Иллюзий по поводу своей судьбы в руках банд радикалов у них не было. Однако вскоре отряды с пушками и пулемётами стали набирать централизованно. Китайцы обнаружили, что русские не растеряли воинственного духа, к тому же ханьцы и белые эмигранты оказались в одной лодке: джихадисты убивали и грабили всех неверных, не разбираясь в их национальностях. В итоге появилась маленькая полуторатысячная армия. Возглавил её Павел Папенгут, бывший сподвижник атамана Дутова и полковник несуществующей уже армии Российской империи.

Дисциплинированный отряд, солдаты которого имели тактическую подготовку регулярной европейской армии и колоссальный опыт Первой мировой и Гражданской войн, дорогого стоил. И тогда же в дело без огласки, но весьма ощутимо вмешалась третья сила — СССР. Советским лидерам государство исламистов под боком совершенно не требовалось, к тому же в отряды Ма Чжунъина побежали басмачи, разбитые в советском Туркестане, а Япония по принципу "враг врага — мой друг" поддержала мятежников.

У Наркоминдел и военной разведки СССР последовали короткие оживлённые дебаты с Коминтерном, где уйгур, дунган и примкнувших басмачей считали революционным движением, но в итоге здравый смысл победил — пулемёты и патроны из СССР поехали к отрядам Белой гвардии. Другой вменяемой военной силы в регионе не было — Ян Берзин, шеф военной разведки СССР, сформулировал предельно ёмко: "Китайцы могут рассчитывать только на Белую гвардию и нашу помощь".

Первые же столкновения показали, что хватки белые не утеряли. Ма Чжунъин в одном из первых боёв был ранен, пулемётчики и батареи лёгкой артиллерии прогрызали дыры в рядах горячей, но не слишком умелой кавалерии. Благодарность губернатора была своеобразной, он объявил, что казакам можно грабить. От такой чести те отказались, но ряды повстанцев сильно поредели.

Однако на просторах Синьцзяна отряд в полторы-две тысячи человек просто терялся. Его бойцы не могли быть сразу всюду. В результате в феврале 1933 года джихадисты даже осадили Урумчи, столицу провинции. К счастью, там оказались русские — 300 штыков. Китайский чиновник, присутствовавший при этом сражении, оставил на редкость образное описание события.

Белогвардейцы выбили противника с окраин Урумчи, а когда на выручку пришло ещё 200 казаков, противник и вовсе обратился в бегство. Папенгута, впрочем, сильно раздражала сложившаяся ситуация. Восстание началось, по сути, именно из-за наместника, который довёл племена до бунта, а теперь загребал жар чужими руками. В апреле 1933 года отряд белогвардейцев коротким штурмом взял собственную столицу и низложил губернатора Цзинь Шужэня. Это не вызвало особых протестов ни у кого. Тот же чиновник констатировал:

Провинцию возглавил Шэн Шицай, офицер, человек хитрый и решительный. Одной из его жертв пал сам полковник Папенгут. Тот был отличным офицером, но полез в интриги, пытаясь стать самостоятельным лидером, так что Шэн Шицай совместно с противниками Папенгута в русском же отряде организовал заговор, и лидера белогвардейцев убили. Правда, на положении белых в целом это никак не сказалось — Шэн Шицай как был окружён русскими, так и остался.

Однако теперь им всем предстояло решить проблему восстания. Сложилась патовая ситуация: на русских штыках законная власть держалась в Урумчи, но в сельской местности всё выходило из-под контроля, при этом сами повстанцы дробились на отдельные группировки — уйгуры, дунгане, киргизы… Наконец, повстанцы провозгласили Уйгурстан — Тюркскую Исламскую республику Восточный Туркестан. Все эти географические новости сильно раздражали Москву — там опасались возрождения басмачества в СССР под впечатлением от успехов восставших в Китае. И тогда советские лидеры решились на следующий ход…

В феврале 1934 года в Синьцзян вступило странное воинское соединение. Оно имело на вооружении бронеавтомобили, танки БТ-5, лёгкие бомбардировщики-бипланы, но при этом не имело опознавательных знаков. Униформу использовали царских времён. Это была Алтайская добровольческая армия. Алтайскими добровольцами были вполне прозаические солдаты и офицеры ОГПУ и Красной армии. В общей сложности численность "алтайцев" составляла около семи тысяч человек.

Для местных группировок это был заведомо непосильный противник. Противотанкового вооружения у туркестанской кавалерии не было, а самолёты многие вообще видели впервые в жизни. Так что поражение местных отрядов стало быстрым и неотвратимым. С одной стороны, наседали белогвардейцы и войско Шэн Шицая, с другой — "алтайцы". Ма Чжунъин бежал с театра боевых действий, для чего просто забрал автомобиль у шведского путешественника, который удачно оказался в этих краях. Дело джихада было быстро проиграно. Отдельные "полевые командиры" стали перебегать на сторону победителей.

Но самым интересным моментом стали отношения "алтайцев" и белых эмигрантов. Красные и белые очень легко нашли общий язык. Старая вражда отошла на задний план: белые хорошо знали местность, обычаи страны, специфику отношений. Они оказались очень полезными для красных военных. Забавно, что те остались верны "маскараду" и даже использовали систему званий, оставшуюся от старой армии. Поручики ОГПУ и штабс-капитаны РККА работали в тесном союзе с настоящими поручиками и штабс-капитанами. Кстати, помощником полковника Бектеева, который сменил покойного Папенгута во главе белой общины, был Павел Рыбалко, будущий маршал танковых войск, Герой Советского Союза и покоритель Берлина. Тут он, конечно, тоже считался "русским генералом китайской службы".

Белые тоже хотели сотрудничества не только из-за сантиментов. Для них открылась возможность или вернуться домой, или остаться в Китае уже не в качестве бесправных мигрантов, одних против мира, а в роли агентов мощной державы. В итоге, как писал очевидец, "группы красных и белых войск живут не только мирно, но и дружно". Синьцзян в дальнейшем использовался как этакий задний двор для советских спецслужб и военных в Китае.

В Поднебесную шли из СССР боеприпасы и оружие, навстречу ехал вольфрам, никель и тому подобные ценные металлы, а позднее там начали добывать бериллий, нужный ядерщикам. Многие казаки вернулись в Советский Союз, причём там их не преследовали. А около девяти тысяч русских живут в Синьцзяне и по сей день.