Трубадур партии. За что в СССР расстреляли автора строк "Я спросил у ясеня"

Если бы режиссёр советского новогоднего фильма "Ирония судьбы, или С лёгким паром!" Эльдар Рязанов не включил в него лирическую песню "Я спросил у ясеня...", то автора песни Владимира Киршона сейчас помнили бы только литературоведы, специализирующиеся на советской литературе первой половины XX века. Обычные читатели его вообще не знали бы — настолько посредственными были его пьесы. А те, кто знал Киршона лично, стёрли его имя из памяти. И было за что.

В конце 1920-х годов имя драматурга Владимира Киршона гремело в литературной и театральной среде. Киршон звёзд с неба не хватал, но отличался особым чутьём к спросу, остро чувствовал момент. Он ужом пролазил в управления писательских организаций и редакции журналов, умел создать себе "правильную" репутацию и был пробивным, то есть умел не только написать, но и продвинуть пьесу в театральном мире, добиться одобрения и поддержки чиновников.

Драматург Александр Афиногенов так описывал коллегу: "Воплощение карьеризма в литературе. Полная убеждённость в своей гениальности и непогрешимости. Он мог держаться в искусстве только благодаря необычайно развитой энергии устраивать, пролезать на первые места, бить всех своим авторитетом, который им же искусственно и создавался".

В 1929–1930 годах пьеса Киршона "Ржавчина" шла даже на Бродвее. В ней был показан переломный момент в истории Красной России, когда вчерашние красноармейцы и конники во времена НЭПа были вынуждены заниматься пошивом рубашек и торговлей, что воспринималось ими как предательство и отказ от идей мировой революции.

Таким был и сам Киршон — он вырос в семье революционеров. Во время Гражданской войны после шестого класса Кисловодской гимназии сбежал в партизанский отряд, дошёл с красными до Владикавказа. Когда Кисловодск заняли белые, убежал в Ростов, затем в Харьков, снова вступил в Красную армию. В 1920 году в возрасте 18 лет стал членом РКП(б).

При большевиках получил "правильное" образование в Коммунистическом институте им. Свердлова. Во время учёбы стал писать агитационные пьесы и песни с названиями типа "Мировой пожар горит, буржуазия дрожит!" и "Посмотрите, как нелепо расплылася рожа НЭПа".

Печь хлеб, чтобы накормить голодных, или работать на заводе он не стал, после учёбы поехал с агитацией по югу страны — на пропаганду большевики средств не жалели. В Ростове-на-Дону создал первую ассоциацию пролетарских писателей. В 1924 году оказался в комиссии по созданию знаменитого литературного объединения РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), попал в секретариат.

"Ну, мало ли писателей входило в те годы в РАПП и старалось как-то выделиться?" — спросите вы. Много! Но среди них единицы водили дружбу с Николаем Ежовым, будущим наркомом НКВД, и ещё меньше искали одобрения своих произведений у самого Сталина.

В те годы ходил анекдот, что однажды Киршон побывал на приёме у Сталина. Он поинтересовался у вождя народов о впечатлениях от спектакля по своей пьесе "Хлеб", на котором Сталин был накануне. Сталин вынул изо рта трубку и равнодушно ответил: "Не помню. Вот одиннадцать лет назад я смотрел "Коварство и любовь" Шиллера — помню до сих пор. А вашу пьесу — не помню".

Киршон стал не просто одним из лидеров РАПП — он стал его "политруком", надзирателем за писателями и поэтами. Шаг влево или вправо от социалистического реализма грозил страшной карой — от исключения из РАПП до обвинения в контрреволюции.

Киршон пользовался властью, часто напрямую устраняя с дороги "конкурентов". О том, что происходило в писательских кругах, докладывал Сталину. Письма вождю начинались так: "Считаю обязанным довести до Вашего сведения..." или "Я обязан сообщить Вам...". Впрочем, тайны не делал, писал открыто, предварительно разгромив на собрании очередного оппонента.

Своими идейными врагами считал Алексея Толстого, Михаила Зощенко, Михаила Пришвина, Вениамина Каверина. Скрытыми врагами стараниями драматурга были объявлены Борис Пильняк, Исаак Бабель, Константин Паустовский, Леонид Леонов, Борис Пастернак, Николай Гумилёв, Сергей Есенин.

Своего конкурента Михаила Булгакова Киршон буквально травил, прямо называя его в статьях классовым врагом. "Его "Бег", "Багровый остров" продемонстрировали наступление буржуазного крыла драматургии", — откровенничал Киршон в газетах. В те годы это звучало как приговор.

В 1930 году на съезде партии Киршон затеял травлю философа Алексея Лосева, который тайно принял монашество и написал труд "Диалектика мифа", где отвергал марксизм. Киршон в запале потребовал поставить философа к стенке. В 1936 году активно участвовал в "выманивании" Максима Горького из-за границы. Ягода говорил, что Киршон был "трубадуром", которого он купил "денежными подачками" и который проводил политику партии среди творческой интеллигенции.

С началом Большого террора Владимир Киршон стал ещё чаще писать письма, теперь исключительно в НКВД. Он не мог и предположить, что в 1937 году начнут травить его самого, обвиняя в троцкизме, и в конце концов арестуют.

В застенках НКВД остался верен себе — его подсаживали в камеру к арестованному Ежову в надежде, что он сумеет развязать язык бывшему наркому. Но Ежов на уловку не попался и с Киршоном разговаривал только о личном.

Чтобы сохранить себе жизнь, Киршон написал четыре послания Сталину с раскаянием и мольбами о помиловании. Он называл вождя родным, жаловался на одиночество. Но письма так и остались без ответа. 28 июля 1938 года драматург был расстрелян "за участие в контрреволюционной организации".

Впрочем, его обессмертил Михаил Булгаков, который написал с Киршона несколько литературных героев. Среди них литератор-критик Полиевкт Эдуардович из рассказа "Был май" и предатель Иуда из романа "Мастер и Маргарита". В отличие от Киршона, Булгаков, узнав об аресте недруга, злорадствовать не стал и наотрез отказался выступить с разоблачительной речью.

Названия пьес Владимира Киршона — "Рельсы гудят", "На высшую ступень", "Город ветров" — ни о чём не скажут современному театралу. О них забыли. В памяти людей осталась лишь песня, написанная Киршоном для пьесы "День рождения", поставленной в 1936 году.

Эту песню на более весёлую музыку в пьесе исполняли два друга на дне рождения главной героини, в которую были влюблены. В 1939 году пьеса была навсегда вычеркнута из репертуара советских театров. Оказался вычеркнут из истории советской литературы и сам Владимир Киршон.