Как из Соболь лепят революционерку на Западе и почему она побеждает Навальную

"Её харизма — антихаризматичная. То, что она предлагает, — это завораживающий комфорт слушать кого-то, кто трижды проверил её факты, для которого ложь была бы немыслимой”.

Вы ничего не поняли? Я тоже. Антихаризматичная харизма — это ведь как сухая вода. Или холодное пламя. Или яичница без яиц. Но никто вам и не обещал, что понять статью Маши Гессен для "Нью-Йоркера", посвящённую Любови Соболь, будет легко.

Алексей Навальный в тюрьме, его соратники разбежались по европейским странам, ФБК признан экстремистской организацией и вообще работа в отсутствие лидера откровенно не клеится. В лавке остались одни женщины: жена Юлия Навальная и сидящая под домашним арестом Соболь. Это в России. В Литве же тем временем обитает Светлана Тихановская, украсившая (правда, в роли собирательного женского образа) обложку "Гардиана", с которой западные лидеры который месяц пытаются играть в увлекательную игру — как будто она, а вовсе не Лукашенко, настоящий президент Белоруссии. Тихановская читает заранее написанные для неё тексты, все остальные делают вид, что "женская революция" не провалилась и то, что она говорит, имеет хоть какое-то значение. Месседж понятен. Он буквально ленинский: кухарку научим управлять государством!

На этом фоне в американских СМИ выходят одна за другой две статьи. В Vanity Fair, журнале, который обычно не имеет никакого отношения к политике, — статья Юлии Иоффе "Как Юлия Навальная стала настоящей первой леди". Статья полна уже привычной сладкой патоки и восторгов в адрес женщины, которая "всегда была рядом".

Ответ не замедлил появиться: вчера Маша Гессен опубликовала в "Нью-Йоркере" текст под названием "Надежда для России от Любови Соболь". Нет, игры слов Надежда — Любовь, возможной в русском, в английском нет. Но в целом Геccен сделала куда более серьёзную заявку на портрет будущего русского лидера. "Нью-Йоркер" — не "Вэнити фейр", это серьёзное издание, пишущее в том числе и на политические темы. А Маша Гессен — куда более опытный автор, и нарисовать привлекательный портрет она честно пыталась. Вот только материал ей попался неблагодарный.

Все, кому доводилось видеть Любовь Соболь на ютуб-канале Навального, знают — она хороша, пока не откроет рот. Эффектная блондинка совершенно не умеет держаться перед камерой, а по уровню своей эмоциональности и харизмы она близка к эпловской Сири.

Маша Гессен, очевидно, чувствует это, но упорно старается придумывать свою героиню. Якобы Соболь росла на фильмах о Шерлоке Холмсе, якобы мечтала стать детективом, якобы для неё в жизни самое важное — это факты, а не эмоции. Потому она такая странная, поэтому её взял Навальный.

Предположение, что Алексей просто окружает себя женщинами одного, близкого ему лично типа (и уродливыми мужчинами — как любой руководитель секты, который хочет выглядеть суперменом на чужом фоне), не могло не прийти Гессен в голову. Это слишком очевидно. Но автор упорно делает вид, что ничего такого нет, и продолжает рассказывать о чудо-женщине, "для которой ложь была бы немыслимой".

И тут мы подходим к самой щекотливой части. Гессен мало рассказать про Соболь-расследовательницу. Она рассказывает про Соболь-женщину, Соболь-жену. Второй герой её колонки — муж Любы Мохов, который на страницах репортажа выглядит милым, поддерживающим и бесцветным, как призрак. Любой, кто читает эту статью и хоть немного в курсе околополитической жизни, когда читает о муже Соболь, неизменно вспомнит слитое в Сеть видео, на котором Любовь запечатлена с её оператором.

Нет, можно было про это не писать. Но если ты пишешь про личную жизнь героини, если описываешь, как брак трещит по швам под напором политических преследований, — этот эпизод нельзя не упомянуть. Хотя бы ради того, чтобы Любовь его тут же опровергла. "Это была не я, как вы могли". И всё, вопросов нет.

Но у Гессен сцена на диване превращается в фигуру умолчания — про которую все знают, но не упоминают, словно верёвку в доме покойного. И вместе с этим умолчанием моментально рушится всё правдоподобие. Читатель больше не верит ни в Шерлока Холмса, ни в уважение Навального, ни в поддерживающего мужа. Гессен замахнулась на то, чтобы изобразить сильную женщину-политика, но не хватило смелости, чтобы сделать её живой.

"Да, я хотела быть политиком. Нет, мой муж меня в этом не поддерживал. Да, рядом случился оператор, который просто был более понимающим. Да, я это сделала" — такая статья взорвала бы медиаполе. За холодной рыбой, не способной произнести в камеру хотя бы одну эмоциональную фразу, увидели бы живую женщину со своими желаниями и страстями. А где живая женщина — там, глядишь, и лидер.

Но русские авторы, изображающие из себя американских, отчего-то боятся живой жизни. И потому у них не получается. Хотя по очкам пока что Соболь обходит Навальную: "Нью-Йоркер", как ни верти, круче "Вэнити фейр".