Где Крым, а где блогер Усачев: Почему такие персонажи пользуются популярностью у Дудя
Писатель Олег Дивов — о рецепте успешности Дудя и аудитории, которая напрочь застряла в 90-х и готова питаться мёртвыми смыслами и отдавать Крым.
Коллаж © LIFE. Кадр из видео YouTube / "вДудь"
Работа в медиасфере, особенно в традиционной журналистике, — прекрасная возможность прожить яркую и полную событий жизнь, оставаясь, по сути, полным идиотом. Нет, это не попытка оскорбить героев моей колонки. Молодые информационщики всегда так радуются, будто сказано ну совсем не про них. Будто это не им предстоит испытать на себе, как работает механизм отделения успешных журналистов от неуспешных и какой поганой метлой в какое ведро заметают тех, кто не умеет нравиться широким массам.
Казалось бы, нравиться просто — говори то, что люди хотят слышать, и собирай лайки. Но такое не каждому под силу. Надо быть искренним, произнося унылые банальности. Надо иметь настолько типичный и незамутнённый внутренний мир, чтобы сливаться с аудиторией воедино. А главное — надо быть человеком из прошлого. Отставать от актуальных смыслов лет на тридцать. Транслировать то, что давно устарело и сейчас вообще не работает.
В варианте с либеральным дискурсом отличный пример попадания в аудиторию — свежее интервью видеоблогера Руслана Усачева на канале Юрия Дудя! Усачев уехал из России. Почему? Очаровательно смущаясь, пряча глаза и как бы подбирая слова, Усачев отыграл полтора часа душераздирающей милоты с такой протухшей смысловой подкладкой, что невольно задумаешься: на какой машине времени заехал в тусовочку Дудей этот славный тридцатидвухлетний юноша? И где ему вручили новейшую методичку времён Буша-старшего, которая до сих пор действует.
У нас как-то не принято говорить об этом, но основной потребитель видеоконтента в России (не так важно, из телевизора или с "Ютуба", а важно — что человек смотрящий, визуал) застрял в 90-х. Его мышление тогда сформировалось и так застыло. Он решил, что понял достаточно, надел шоры и почти ничего нового с тех пор не узнал. Мир за это время переменился драматически. Наши знания и представления о нём тоже. У нас теперь заметно другое прошлое и другое будущее. Обыватель — не в курсе.
Для него по сей день векторная вакцина — непроверенная технология, у него американцы не были на Луне, Сталин расстрелял десять миллионов русских, потому что любил это дело, а автомат Калашникова придумали пленные немцы. При всём при этом обыватель считает себя человеком прагматичным и недоверчивым, его на мякине не проведёшь. Нравиться таким людям не так уж и сложно, если сам такой.
Если интервью Усачева попадёт на глаза взрослым людям, его порвут на тряпочки тоже не за глубоко зарытые мёртвые смыслы, а за то, что лежит на поверхности и дурно пахнет. Хотя на самом деле не стоит осуждения, потому что не стоит внимания.
Многие обидятся на фразочки вроде "тяжёлый такой фон, больно смотреть на то, что происходит в России". Безусловно, покажется нелепым заявление, будто до 2014 года никто у нас не говорил, как России важно вернуть Крым, а разогрели эту тему уже постфактум. И что "Крым — дипломатическая ошибка Путина" — проблема не Путина, а Усачева, которого не пускают на Украину, потому что неудачно пошутил про Крым.
Но дальше прозвучит трогательно наивная сентенция, к которой стоит прислушаться. Усачев переживает из-за нашего дипломатического провала с Украиной: видите ли, мы давали украинским президентам кредиты и думали, что украинцы станут за это смотреть нам в рот, но сговорчивые президенты однажды кончились, страна повернулась к Европе передом, а к нам задом. Мораль истории по Усачеву: недостаточно давать соседним странам кредиты и надеяться, что они будут вести себя хорошо и делать, как ты хочешь, а надо служить им примером, быть самому таким, чтобы соседям хотелось тебя любить.
Ничего не напоминает? Когда-то мы это слышали едва ли не из каждого утюга. Только без твёрдой силы за пазухой не работает. А вот какая красивая метафора выскакивает у Усачева, когда он говорит про авторитаризм: "Ситуация, когда ты авторитарный лидер в мире, где большинство лидеров либеральные... ты как будто имеешь некую суперсилу. То есть чит-код у тебя есть, который позволяет тебе делать вещи, на которые другие не пойдут".
Тоже ведь дело говорит, да? Но это про какую-то параллельную реальность, скорее даже виртуальную; может, она расписана в той старой методичке. И вот так мягко, мило, даже без мата, славный, в принципе, молодой человек озвучивает повестку, которая уже тридцать лет назад показала свою несостоятельность... а у самого два с половиной миллиона подписчиков. И они в комментариях пишут, какой же он умница и очаровашка. И что Дудь его не раскрыл по-настоящему. Такая вот скромная, но эффективная магия.
Теперь позвольте, так сказать, закрепим материал. Как в литературе есть два типа текстов — книги-тренинги и книги-утешения, так и в журналистике существует два основных метода работы с аудиторией. Либо ты расширяешь кругозор людей, провоцируя их задуматься над тем, что никогда бы им в голову не пришло без твоей наводки, либо ты оглаживаешь публику, трактуя даже самое неординарное событие в тех понятиях, что уже людям знакомы.
Первый вариант — это почтенная старая школа, но стратегия рискованная, ведь тексты и видео получаются дискомфортными. Они нацелены на взлом устоявшейся картины мира, а это людям больно. Вторая стратегия — подбрасывать народу вопросы под известные ему ответы. Чтобы человек, слушая тебя, машинально кивал и бормотал: "Ах, как верно, ах, какой он милый, я сказал бы это точно теми же словами!" Она беспроигрышная, но не каждому по силам.
Место действия и острота события не играют роли. Неважно, влез ты на гору, куда твоей публике ни в жизнь не забраться, или нырнул в провинцию, до которой ей вовек не добраться. Неважно, страшная там случилась история или милая. Комфортность материала для целевой аудитории определяется только тем, насколько он укладывается в её понятия о добре и зле, правде и неправде, королях и капусте.
Сейчас давление потребителя контента на СМИ, включая самые независимые, велико как никогда. И потребитель формирует запрос не только на комфортный для себя материал. Он формирует запрос на образ транслятора этого материала. Мы стремительно теряем не только олдскульную журналистику, которая становится не нужна. Скоро и журналисты потеряют человеческий облик.
Усачев работает на полутонах. Он хочет быть хорошим по возможности для всех, держать середину, искать не безумные, а разумные ответы на трудные вопросы. В конце интервью Дудь спросил: "В чём сила?" И Усачев почти мгновенно ответил — в информации. Ещё один ответ, опоздавший на тридцать лет. Но потом Усачев задумался и поправил себя: "Это на глобальном уровне. А на индивидуальном сила — в стойкости, в выдержке".
Полшага до правды, не правда ли? Однако потребитель легко может согнуть Усачева в Дудя, хотя у человека есть шансы очнуться от летаргического сна и вернуться в нашу реальность. Не очень понятно, как скажется такой путь на его профессиональной карьере и останутся ли к моменту его зрелости востребованными журналисты, способные делать в профессии что-то нетривиальное.